Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дешевых кабаках, в бормочущих притонах,
В ночлежках для ночей бессонных:
Уводят улицы, как скучный спор,
И подведут в упор
К убийственному для тебя вопросу...
Не спрашивай о чем.
Ну что ж, давай туда пойдем.
В гостиной дамы тяжело
Беседуют о Микеланджело.
Туман своею желтой шерстью трется о стекло,
Дым своей желтой мордой тычется в стекло,
Вылизывает язычком все закоулки сумерек,
Выстаивает у канав, куда из водостоков натекло,
Вылавливает шерстью копоть из каминов,
Скользнул к террасе, прыгнул, успевает
Понять, что это все октябрьский тихий вечер,
И, дом обвив, мгновенно засыпает.
Надо думать, будет время
Дыму желтому по улице ползти
И тереться шерстью о стекло;
Будет время, будет время
Подготовиться к тому, чтобы без дрожи
Встретить тех, кого встречаешь по пути;
И время убивать и вдохновляться,
И время всем трудам и дням всерьез
Перед тобой поставить и, играя,
В твою тарелку уронить вопрос,
И время мнить, и время сомневаться,
И время боязливо примеряться
К бутерброду с чашкой чая.
В гостиной дамы тяжело
Беседуют о Микеланджело.
И, конечно, будет время
Подумать: "Я посмею? Разве я посмею?"
Время вниз по лестнице скорее
Зашагать и показать, как я лысею, -
(Люди скажут: "Посмотрите, он лысеет!")
Мой утренний костюм суров, и тверд воротничок,
Мой галстук с золотой булавкой прост и строг -
(Люди скажут: "Он стареет, он слабеет!")
Разве я посмею
Потревожить мирозданье?
Каждая минута - время
Для решенья и сомненья, отступленья и терзанья.
Я знаю их уже давно, давно их знаю -
Все эти утренники, вечера и дни,
Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю,
Я слышу отголоски дальней болтовни -
Там под рояль в гостиной дамы спелись.
Так как же я осмелюсь?
И взгляды знаю я давно,
Давно их знаю,
Они всегда берут меня в кавычки,
Снабжают этикеткой, к стенке прикрепляя,
И я, пронзен булавкой, корчусь и стенаю.
Так что ж я начинаю
Окурками выплевывать свои привычки?
И как же я осмелюсь?
И руки знаю я давно, давно их знаю,
В браслетах руки, белые и голые впотьмах,
При свете лампы - в рыжеватых волосках!
Я, может быть,
Из-за духов теряю нить...
Да, руки, что играют, шаль перебирая,
И как же я осмелюсь?
И как же я начну?
. . . . . . . . . .
Сказать, что я бродил по переулкам в сумерки
И видел, как дымят прокуренные трубки
Холостяков, склонившихся на подоконники?..
О быть бы мне корявыми клешнями,
Скребущими по дну немого моря!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вечер, ставший ночью, мирно дремлет,
Оглажен ласковой рукой,
Усталый... сонный... или весь его покой
У наших ног - лишь ловкое притворство...
Так, может, после чая и пирожного
Не нужно заходить на край возможного?
Хотя я плакал и постился, плакал и молился
И видел голову свою (уже плешивую) на блюде,
Я не пророк и мало думаю о чуде;
Однажды образ славы предо мною вспыхнул,
И, как всегда, Швейцар, приняв мое пальто,
хихикнул.
Короче говоря, я не решился.
И так ли нужно мне, в конце концов,
В конце мороженого, в тишине,
Над чашками и фразами про нас с тобой,
Да так ли нужно мне
С улыбкой снять с запретного покров
Рукою в мячик втиснуть шар земной,
И покатить его к убийственному вопросу,
И заявить: "Я Лазарь и восстал из гроба,
Вернулся, чтоб открылось все, в конце концов", -
Уж так ли нужно, если некая особа,
Поправив шаль рассеянной рукой,
Вдруг скажет: "Это все не то, в конце концов,
Совсем не то".
И так ли нужно мне, в конце концов,
Да так ли нужно мне
В конце закатов, лестниц и политых улиц,
В конце фарфора, книг и юбок, шелестящих
по паркету,
И этого, и большего, чем это...
Я, кажется, лишаюсь слов,
Такое чувство, словно нервы спроецированы
на экран:
Уж так ли нужно, если некая особа
Небрежно шаль откинет на диван
И, глядя на окно, проговорит:
"Ну, что это, в конце концов?
Ведь это все не то".
. . . . . . . . . .
Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;
Я из друзей и слуг его, я тот,
Кто репликой интригу подтолкнет,
Подаст совет, повсюду тут как тут,
Услужливый, почтительный придворный,
Благонамеренный, витиеватый,
Напыщенный, немного туповатый,
По временам, пожалуй, смехотворный -
По временам, пожалуй, шут.
Я старею... я старею...
Засучу-ка брюки поскорее.
Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?
Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.
Я слышал, как русалки пели, теша собственную
душу.
Их пенье не предназначалось мне.
Я видел, как русалки мчались в море
И космы волн хотели расчесать,
А черно-белый ветер гнал их вспять.
Мы грезили в русалочьей стране
И, голоса людские слыша, стонем,
И к жизни пробуждаемся, и тонем.
Перевод А. Сергеева
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА
Если б я думал, что отвечаю человеку,
Который когда-нибудь сможет вернуться на землю,
Это пламя не дрожало бы.
Но так как никто, как я слышал,
Никогда не вернулся из этих глубин,
Я отвечаю тебе, не боясь бесчестия.
Ад. Песнь 27, ст. 61-66
Что ж, пошли, вы да я,
В час, когда на небе вечер разлегся,
Как на столе пациент под эфиром.
Что ж, пошли по пустынным кварталам,
Убежищам беспокойно бормочущих ночей,
В дешевые номера, что сдаются "на ночь",
В усыпанные устричными раковинами пивные.
Улицы тянутся, как надоевшие доводы,
Коварно крадутся от дома к дому,
Ведут к проклятому вопросу...
Ох, не спрашивайте: какому?
Пошли, навестили, кого следует.
По комнатам женщины - туда и назад -
О Микеланджело говорят.
Желтый туман чешет спину о стекла,
Желтый дым трет о стекла нос,
Черной ночи углы зализаны,
Он медлит в канаве, он в лужу врос,
Сажа труб его обволокла,
Он залез под балкон и оттуда прядает,
Но заметив, что октябрьская ночь тепла,
Вокруг дома свернулся и засыпает.
И в самом деле: есть еще время
Туману желтому красться вдоль домов,
Почесывая спину о выступы углов.
Есть еще время, есть еще время,
Для встречи новых лиц создать себе лицо,
Есть время, и убить, и вновь создать,
Есть время для трудов и дней тех рук,
Что пред тобой вопрос на стол роняют,
Час - для вас, и час - для нас,
И час для тысячи шатаний,
Для тысячи смотрув и пересмутров, -
Пока не взял я в руки чашку и печенье.
По комнатам женщины - туда и назад -
О Микеланджело говорят.
И в самом деле: есть еще время
Спросить себя: Посмею я? Посмею?
Успею повернуться к ним спиной
И - вниз по лестнице, сияя плешью.
("Однако, как он облысел!")
На мне пиджак, воротничок тугой
И галстук - скромный, но с булавкой.
("Однако, до чего же он похудел!")
Посмею ль я
Обеспокоить космос?
Одной минуты мне довольно
Для всех смотрув и пересмутров. Но миг все
вновь перерешит
Затем, что я их всех познал, да, всех.
Познал, утра, и вечера, и ночи,
Я вымерил кофейной ложкой жизнь,
Познал их голоса, и смех,
Под музыку, игравшую за стенкой,
Но как мне приступить?
И я познал глаза, познал их все,
Взгляд пристальный, одновременно с фразой,
Когда я сформулирован, дрожу,
Булавкою проколот и приколот на обоях.
Но как начать?
Как выплюнуть окурки прошлых дней?
И как мне приступить?
И я познал объятья рук их всех,
Тех голых рук, предплечья и запястья
(Под лампой в смуглом, ласковом пушке).
Что это, кажется, духи
Меня заставят отступиться?
Тех рук, что вдоль стола лежат иль кутаются в шаль...
Что ж, значит, приступить?
Но как начать?
Сказать: я в сумерках по улицам бродил
И все смотрел, как дым летел из трубок
Курильщиков, с тоской глядящих в окна...
Родиться б мне шуршащими клешнями,
Скребущими по дну морей безмолвных.
А день, текущий в вечер, мирно дремлет,
Разглаженный изящными руками.
- Пруфрок и другие наблюдения - Томас Элиот - Поэзия
- Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия
- Цените каждое мгновенье. Сборник стихотворений - Наталья Николаевна Цыганова - Поэзия / Прочая религиозная литература
- Первые строки - Д. Здвижков - Поэзия / Советская классическая проза
- Тень деревьев - Жак Безье - Поэзия
- Стихотворения. Рецензия на сборник Анны Ахматовой «Четки» - Леонид Каннегисер - Поэзия
- Собрание стихотворений 1934-1953 - Дилан Томас - Поэзия
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Десять Стрел - Борис Гребенщиков - Поэзия
- Четыре птицы - Михаил Ромм - Поэзия