Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На отелю тебе скинемси, – уверял Борис Борисыч, – Москва деньгу любит, факт, так шо скинемси. Но условие: сначала Горбачев должон мне мое отдать – понял? Деньгу мою.
– Так у него, поди, при себе-то не бу, – засомневался Олеша.
В главных вопросах он всегда был честен.
– Бу не бу – че за чемор?.. – отрезал Борис Борисыч. – Слышь, Алексей, он его стукнет, – Борис Борисыч кивнул на Егорку, – а я ж с кого тогда долг получу? Он мне знашь скока должен?
– Скоко? – заинтересовался Егорка.
– До хера, во скоко!
Первый стакан входил эффектно, как язычок пламени. Чтобы жар в горле не исчезал, нужно быстро принять второй, тогда пожар идет уже по всему телу, а это – утешение!
Борис Борисыч нагнулся к Егорке:
– Горбатый, сука, должен мне тридцать шесть ведер – п-понял? Я нормально считаю, по двадцать пять, не какие-нибудь там… тыры-пыры…
Борис Борисыч медленно, степенно выпил стакан до дна.
– А в ведрах шо ж? – не понял Олеша.
Он пьянел очень быстро и получить настоящий кайф уже не мог – отключался.
– Э-а! – Борис Борисыч попытался было встать, но у него это уже не получилось. – Я как считаю?! Я честно считаю! М-мне чужого… – бля, не в-возьму!
Борис Борисыч сунул руку за ватник и выхватил листочек школьной тетрадки.
– Тут все по справедливости… – смотрите!
Его руки тряслись, в глазах появилась кровь:
– При Леониде Ильиче… бывают, бл, в жизни шутки, сказал петух, слезая с утки… я покупал на зарплату пятьдесят семь водок… – помнишь, «Русская» была… с красной по белому на этикетке… вот! Знача, смотрим: должность мне не прибавили, денег тоже… тады ж па-а-чему, скажи, я ноне с получки могу взять токмо четырнадцать бутылей – а? И все! Точка! Во шо эта сука сделала!
Пятьдесят семь м… м-минус че-ты – тырнадцать… – Борис Борисыч задрожал, – чистый убыток – сорок бутылей с гаком!.. Н-ну не сука, а? Сорок с гаком каждый месяц, – это ж диверсия! Он же… он – терминатор, бл, он враг народа, потому как с-считаем: он в марте явился, восемьдесят пятый, я проверял. Нн-ноне шо? нояб девянос-второй. Знача, кажный год… недостача в семье… п-пятьсот… пятьсот семнадцать пузырей… вот шо эта сука устроила, во как над русским народом, знача, измыватся, да его б… да я…
Борис Борисыч задыхался.
– Скока он при власти был? Шесть лет!.. Выходит… тридцать шесть ведер по двадцать пять литров кажное – море, море ушло… это, бл, не п-преступление?!
Олеша, силившийся хоть что-то понять, вдруг вскрикнул, откинул стул и пошел куда-то (неизвестно куда), задевая столики.
– Налей… – тихо попросил Борис Борисыч. Вокруг гудела, лениво переругивалась столовая, грязные пьяные слова и словечки повисали в воздухе, цепляясь за клубы табачного дыма. Трезвых здесь не было.
– Налей! – повторил Борис Борисыч, – горит же все…
На халяву – и уксус сладкий…
Егорка налил стакан, пододвинул его к Борис Борисычу, но сам пить не стал.
– Зачем Горбачев нас… так… а, Борисыч? Да и Ельцин, бл!
– Жизни нашей не знают. Потому все.
Он поднял стакан и тут же, не раздумывая, кинул водку в рот. Не пролилось ни капли – а еще говорят, русские не умеют пить!
– Перестарались они… – подытожил Борис Борисыч. – Ум за разум… короче, памха б его побрала…
Если уж пить, так по-настоящему, чтоб захлебываться: водку вроде как водкой и закусываешь.
Егорка вроде бы о чем-то пьяно думал, но сам не понимал о чем.
– Горбачев-то… прячется поди… – изрыгнул, наконец, Борис Борисыч.
Разговор не получался.
Есть все-таки в водке огромный недостаток: люди от вина пьянеют медленно, красиво, а водка, сволочь, может подвести: подрубает сразу, ударом, под дых.
А когда он получится, этот удар, – ба-альшой вопрос. Глаза Борис Борисыча налились чем-то похожим на кровь, но больше от обиды: русский человек ужасно не любит, если его, не дай бог, считают дураком.
Егорка взял котлеты с пюре, но к котлетам даже не притронулся.
– Прячется, точно… С-сука потому что.
Борис Борисыч отяжелел, голова клонилась к столу, но он упрямо откидывал голову назад, будто боролся со сном.
– Ты… Егорий… м-ме-ня… да? – вдруг крикнул Борис Борисыч.
– Уважаю, – кивнул головой Егорка.
– Тогда… брось это дело, понял? Никто нас не защитит!
– Почему?
– Человека нет… – Борис Борисыч ронял голову на стол.
– А кто же нужон? – удивился Егорка.
– Сталин. Такой, как он… – п-пон-нял? Он забижал, потому что грузин, но забижал-то тех, кто нужон ему был, а таки, как мы, жили ж как люди!
А сча мы – не люди… Кончились мы… как люди… – понял? Говно мы. Выиграт в Роси-рос-сии… – Борис Борисыч старательно выговаривал каждое слово, – выиграет в Рос-сы-и тока тот, кто сразу со-бразит, что Россия… маткин берег, батькин край… – это шабашка, потому что жопа мы, не народ, любой блудяга к нам с лихом заскочит, бутыль выставит, жополизнется – заколотит, сука, на горбах на наших и – фить! Нету его, отвалил, а сами мы… ничего уже не могем… – не страна мы… шабашка…
Борис Борисыч не справился с головой, и она свалилась на стол.
– Они б-боятся нас… – промычал он, – а нас нет!
Через секунду он уже спал. И это был мертвый сон.
Водка врезала и по Егорке: столовая вдруг свалилась куда-то вбок и плыла, плыла, растекаясь в клубах дыма. Тетя Нина достала допотопный, еще с катушками, магнитофон, и в столовую ворвался старый голос Вадима Козина, магаданские записи:
Магадан, Магадан, чудный город на севере дальнем,
Магадан, Магадан, ты счастье мое – Магадан…
Как Магадан может быть счастьем?.. Как?..
Егорка схватил стакан, быстро, без удовольствия допил его и пододвинул к себе холодную котлету.
– Ты что, Нинок, котлеты на моче стряпаешь? – заорал кто-то из зала.
Тетя Нина широко, по-доброму улыбнулась:
– Не хошь – не жри!..
– Деньги вертай! – не унимался кто-то.
– Манушку покажь! Нинка! Покажь!..
– Ну ты, бля… – удивилась тетя Нина. – Не дож-ждесси!
– Покажь… покажь потроха…
– Во, нахрап… – добродушно удивилась она…
Сквозь полудрему Егорке почудилось, что рядом с ним кто-то плачет.
Он не сразу узнал Олешу: его физиономия разбухла, Олеша не мог говорить, только тыкал в Егорку листом бумаги.
– Че? – не понял Егорка. – Че с тобой?
– Ты… че? А ниче! – взвизгнул Олеша. – Тридцать два ведра… – п-понял? Тридцать два ведра!
Борис Борисыч, удачно сложившийся пополам, вдруг рыгнул и упал на пол. Олеша рухнул рядом с Борис Борисычем и вцепился в него обеими руками:
– Тридцать два ведра – слышь… слышь!.. Тридцать два ведра!..
Борис Борисыч не слышал. Его башка послушно крутилась в Олешиных руках и тут же падала обратно на пол.
– Суки, с-суки, с-с-суки! – вопил Олеша.
Егорка встал и медленно по стенке пошел к выходу. Дойдя до двери, он оглянулся назад: Олеша попытался встать, но вдруг завыл по-звериному…
Было в этом крике что-то чудовищное, словно у человека взорвалось все нутро, рот перекосился, разорван… – как у Лаокоона, только у Лаокоона, видать, были благородные страдания, а здесь нутряные, русские…
Егорка передумал ехать в Москву в понедельник, но от идеи своей – не отказался.
13
Когда Руцкой с автоматом наперевес поднялся на второй этаж его дачи в Форосе, он стоял в коридоре. Раиса Максимовна ужасно нервничала, – именно в этот момент ее левая рука повисла как плеть, а через сутки, уже в Москве, в больнице, ослеп левый глаз.
– Ну что, Саша… вы и меня хотите арестовать? – спросил он.
Какая глупость, черт подери, – зачем, зачем он это сказал? Кто задает такие вопросы!
Вторая глупость: Вольский.
На кой черт, спрашивается, он ему звонил?
Все знают (весь мир), что 18 августа, в три часа дня, гэкачеписты отключили на даче в Форосе связь. На даче – да, вырубили полностью. Но не в домике охраны. Он сделал несколько звонков, раньше других нашел Вольского:
– Аркадий, по радио скажут, что Горбачев болен, но ты-то знай, что я здоров!
И положил трубку.
Позвонить, чтобы ничего не сказать…
А можно было бы позвонить Бушу, Колю, в ООН…
«По радио скажут…»
Горбачев не спал и крутился с боку на бок. Почему он не послушал Метлока, посла Америки? Гаврила Попов (с помощью, видно, КГБ Москвы) узнал о ГКЧП за две с лишним недели. Потом понял, что в Кремле ему не поверят. Попов хитренько подговорил посла Америки, Метлок сразу добился личной встречи, рассказал ему все как есть… – а он смеялся Метлоку в лицо, просто… как дурак… смеялся!
Форос, чертов Форос… – да, боялся, боялся… ну и что? Никто ничего не докажет, никто. Где доказательства? Нет доказательств! Ну и все, хлопцы, остальное – брехня!
Он знал, что Ельцин не будет, не захочет связывать его с Форосом. Но сегодня к Горбачеву еще раз приходил следователь Лисов. Его допрос (в отличие от предыдущих) Горбачеву не понравился.
Да, в домике охраны работал телефон, то есть связь – была. Да, в его машинах, стоявших в гараже, находились все виды спутниковой связи – сорви бумажку с ворот (ворота были опечатаны бумажкой) и звони кому хочешь – ради бога! Да, личная охрана, двадцать с лишним человек, остались верны Президенту Советского Союза; у них никто не отбирал табельное оружие, все они вооружились «Калашниковыми» и были готовы на любой прорыв, хоть в аэропорт, хоть куда… ребята подготовленные!
- Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко - Историческая проза
- Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников - Историческая проза
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Белая Россия - Николай Стариков - Историческая проза
- История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием ч. 2 - Дмитрий Чайка - Историческая проза / Периодические издания
- Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея - Сергей Махов - Историческая проза
- Калигула - Олег Фурсин - Историческая проза
- Век Екатерины Великой - София Волгина - Историческая проза
- Стрельцы - Константин Масальский - Историческая проза
- ...И помни обо мне(Повесть об Иване Сухинове ) - Афанасьев Анатолий Владимирович - Историческая проза