Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бордовая «Волга» маячила уже где-то у железнодорожного переезда, и Заур понял, что Спартак прибавил скорость. Он догнал бы их через минуту, но увидел, как они пронеслись под опускающимся шлагбаумом, а ему, Зауру, пришлось переждать длинный состав. Но теперь Заур уже все ясно и четко понимал, — и почему «Волга» Спартака стояла у ворот дачи, и почему они, заметив его и увидев, как он повернул за ними, прибавили скорость и промчались прямо под опускающимся шлагбаумом — лишь бы выиграть время, дистанцию и вообще все. Выиграть у него по всем статьям. По всем статьям жизни. Выиграть и обсмеять его — наивного дурачка, который так долго верил басням распутной бабы, верил, что у нее действительно по субботам репетиции, тракты, и терпеливо ждал ее в комнате с обоями, которые «расцвели в тот день, когда он пришел к ней». А все это, оказывается, была ложь, самая бессовестная и наглая из всех самых бессовестных и наглых. В дни «репетиций» она, оказывается, приезжала на эту самую дачу и отдавалась Спартаку, как и ему, Зауру, на тех же самых матрасах, брошенных на пол. Представляя все это, Заур чувствовал, что готов броситься с машиной на мчащийся поезд, разбиться, разлететься, но ему не хотелось потрафить тем двоим. Он смотрел на освещенные окна пробегающих вагонов и мучительно зримо, подробно видел Тахмину со Спартаком в дачной комнате, набитой барахлом, и ему не терпелось, чтобы этот проклятый состав наконец кончился и он догнал бы их, уверенных в своей безнаказанности, в своем превосходстве, в своем праве дурачить тех, кто еще способен верить. Злоба его была направлена прежде всего на Тахмину; о Спартаке, как ни странно, он думал с меньшим озлоблением, просто как о человеке более ловком и менее глупом, чем он сам, Заур, достаточно умном, чтобы не попадаться на такие вот удочки. Уж Спартак точно посмеялся бы над уловками Тахмины и всеми ее ласковыми словами, кошачьими нежностями, вкрадчивым голосом, за которым, как теперь Зауру было абсолютно ясно, стояли лишь отработанные приемы опытной жрицы любви. И теперь он готов был каждый ее жест, каждую отлучку, каждое знакомство считать признаком ее глубокой развращенности, и память услужливо подсовывала ему все новые и новые тому доказательства.
Наконец этот проклятый поезд прошел. Коренастая женщина в черном ватнике медленно прокрутила колесо с натянутым канатом, и шлагбаум стал подниматься. Заур тронул машину и проехал под еще поднимающимся шлагбаумом. Стрелка на спидометре дрожала между 130 и 135 километрами. Он увидел их вдали, у поворота на аэродром, и теперь уже знал, что догонит, чего бы это ему ни стоило, но, к его удивлению, расстояние между ними, резко сократившись, как бы застыло на одной дистанции, если слово «застыло» подходит к движению на такой скорости. Они заметили его и явно убегали, и, очевидно, стрелка на спидометре Спартака показывала то же, что у Заура. Заур сделал еще один рывок, и они ехали теперь почти впритык, и Заур успел подумать, что, если он сейчас врежется в бордовую «Волгу», наверняка погибнут все трое, и это будет естественным завершением всей трагикомедии.
Но этого не произошло, сдали нервы Спартака, он сбавил скорость, и Заур обошел их, проехал примерно метров двести, тоже резко сбавляя скорость, потом затормозил и, развернувшись, поставил свою машину поперек дороги. Спартак так же резко затормозил, и его «Волга», проскользнув на лазах, почти доползла до Заура.
Заур вышел из машины и пошел к ним. Спартак тоже вышел из машины, но не двигался, а стоял, облокотившись о крыло своей «Волги». Он был без пальто, в костюме и рубахе с открытым воротом. В заходящих лучах солнца Заур заметил только золото, которое блестело на Спартаке — золотые часы, золотой перстень, золотая цепочка, свисавшая с шеи на распахнутую волосатую грудь, и два передних золотых зуба. Спартак улыбался, хоть и был бледен. Заур заметил еще, как он вынул золотой портсигар, взял сигарету и чиркнул зажигалкой «Ронсон». Тоже, наверное, подарок Тахмины, подумал Заур и сам удивился, как это он сейчас фиксирует не имеющие никакого значения мелочи, даже то, например, что Спартак, как бы в дополнение ко всему своему золоту, закурил сигарету «Золотое руно» — Заур почувствовал это по приторному аромату. Он не смотрел в сторону Тахмины, хотя и заметил боковым зрением ее окаменевшую на переднем сиденье фигуру.
Спартак прижал сигарету языком к верхним зубам, рот его был приоткрыт, и сквозь золотые зубы и дым сигареты с тревожной, но по-прежнему нагловатой ухмылкой он сказал:
— Ну что, испытал машину на скорость? Отличная машина. Поздравляю.
Мерзостная ирония почудилась Зауру в этой фразе, и он ударил Спартака в подбородок. Спартак пошатнулся, но не упал, и зубы его, клацнув, откусили кончик сигареты; тлеющий окурок упал ему за открытый ворот рубахи, он смешно подергался, засунув руку за пазуху, долго там рылся, наконец выудил окурок и бросил наземь. Улыбка сошла с его лица, он быстро открыл дверцу машины и сунул руку в карман пальто, переброшенного через спинку сиденья. В тот же момент хлопнула вторая дверца, и Тахмина, выскочив из машины, подбежала к Зауру. Заур не смотрел на нее, он смотрел на Спартака, который, выхватив из кармана пальто нож, уже шел прямо на него, и лицо его показалось Зауру незнакомым, полным какой-то мрачной ярости. Нож был финский, с рукояткой из козьей ножки, острый и с одной стороны пилообразный. Заур думал о том, как выбить нож из рук Спартака до того, как тот попытается нанести удар, если он вообще намерен это сделать, — лучше всего правой ногой, — и вдруг он обнаружил между собой и Спартаком голубое платье Тахмины — то самое, в котором она была в Москве, в ресторане Дома кино, и которое так нравилось Зауру. Тахмина намертво обняла Спартака.
— Умоляю, Спартак, умоляю! — прерывисто говорила она и отталкивала его к машине.
Конечно, при сильном желании он мог бы отбросить ее и вырваться, но, похоже, он этого не очень хотел, хотя и делал вид, что рвется к Зауру. Первоначальная ярость быстро гасла. Правой рукой все еще держа за запястье его правую руку с ножом, Тахмина левой открыла дверь машины. Потом левой же рукой она обняла его и, как показалось Зауру, гладя его волосы, что-то торопливо говорила. Словами, руками, всем охраняющим его гибким телом ей удалось втолкнуть Спартака в машину и закрыть за ним дверь. Молча, с опущенной головой, не поднимая глаз, она прошла мимо Заура к своей двери, открыла ее и села. Они еще о чем-то говорили там, в машине, а Заур все стоял, не двигаясь, ждал: ему не хотелось уходить первым. Наконец Спартак завел мотор, развернулся и поехал назад — к морю, к берегу, а может быть, к даче с косым балконом.
«Какой дурак! Какой я был дурак! — думал Заур, подъезжая к городу. — Из-за такой шлюхи я мог столько переживать, так мучиться. Зачем она нужна мне? И как только я, мог подумать, что люблю ее? Со всеми ее словечками, приемчиками вся, вся насквозь фальшива. Со Спартаком! Подумать только — со Спартаком! И какие только фокусы она не придумывала — «нарочно оставляет машину у моих дверей»! Ах ты стерва! Ничего, я ей это так не оставлю. Как бы только сделать, чтобы ей было побольнее. А как она обнимала его, меня, понимаете ли, спасала от ножа. Плевал я на его нож. Спартаку я здорово врезал. А как сигарета ему за пазуху упала — просто умора. Ну и Тахмине я врезал тогда у нее тоже неплохо. Мало ей, подлюге! Ну, ничего. Смеются сейчас, наверное, там, на даче, и это их возбуждает, распаляет. Пусть смеются. Посмотрим, кто последним посмеется. Обмануть меня? Ну хорошо, я их всех так обману!»
Он представил, как в далеком будущем он случайно встретит Тахмину и она ему грустно скажет: «Зауричек, кто бы мог подумать — ты оказался хитрее нас всех, ты всех нас обманул и обкрутил». А он, Заур, лишь снисходительно улыбнется. Но это в будущем, а вот как сейчас ей сделать больно-больно, больно-больно?
Он уже ехал по улицам вечернего города.
Зивяр-ханум не могла поверить.
— Ты это всерьез?
— Абсолютно, — сказал Заур. — Я о многом подумал за это время. Пора браться за ум. И кооператив готов. Так что действуйте!
— Хорошо, — сказала Зивяр-ханум. — Мы завтра же пошлем к ним сватов. Ну, а ты не передумаешь? — спросила она с опаской.
— Я не мальчишка. И такими вещами не шутят, — сказал Заур с расстановкой.
Мать прошла в кухню, потом обратно. Она суетливо искала сама не зная что, и все это было от растерянности, от неожиданного решения сына, заставшего ее врасплох. Наконец она подошла к нему, долго и внимательно смотрела ему в глаза и сказала:
— Ты умница, — и поцеловала его. — Да буду я твоей жертвой. И отец обрадуется. Я уж не говорю об их семье. Алия всю жизнь об этом мечтала.
Заур удобно устроился у телевизора в предвкушении хоккейного матча. «Как я это удачно придумал, — размышлял он, — жизнь, что ни говори, прекрасная штука. Как хорошо быть молодым сильным, здоровым, а главное, свободным…» Ну, о чем еще мечтать: машина, кооперативная квартира — он обставит ее по своему вкусу, соберет причудливые корни деревьев, ветки, куски коры, шишки, уникальные камни… запишет на магнитофон голоса птиц, звуки леса, ветра, моря. Он будет путешествовать по разным странам и привозить африканские маски, японские куклы, индийские деревянные фигурки. Он объездит весь Союз, а дома будет ждать его красивая молодая и верная жена и красивые чистые дети. Все у него будет, все — и семья, и духовная пища, и достаток. Все. Назло Тахмине. К семи стали собираться. Пришел двоюродный брат Меджида — Бахрам, дядя Зивяр-ханум и один из сослуживцев отца. Неожиданным для Заура было появление Дадаша. Но Зивяр-ханум вызвала Заура в кухню и сказала:
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Семь месяцев саксофона - Миша Ландбург - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
- Океан - Альберто Васкес-Фигероа - Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Поздний звонок. 1995 - леонид Юзефович - Современная проза
- Поздний хлеб - Владимир Топорков - Современная проза
- Одлян, или Воздух свободы - Леонид Габышев - Современная проза