как мне рассказывали, рвались в 80-м году артиллерийские тормоза на обратном пути прогулки из Владивостока в Никольское. И ни одного зигзага, могущего облегчить опасный спуск. Вероятно, строитель дороги руководствовался известной геометрической аксиомой, что «кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая линия». Аксиома верная, но не всегда применима к практике… Однако в Раздольное приехали благополучно.
Раздольный обстроился (не село только, а батальон) прекрасно. Постройки продолжаются и теперь. Впечатление, произведенное на меня обществом офицеров, самое отрадное. Маленькая семья батальона живет замечательно дружно и солидарна во всех вопросах своей несложной жизни. Общество офицеров чуждо кружковщины, составляющей отличительную черту большей части других подобных Раздольному захолустных уголков края и отравляющей и без того серую, неприглядную местную жизнь. Вообще, жизнь раздольненского батальона достойна подражаний для остальных собратьев его. Проведенное мною там время будет для меня приятным воспоминанием.
Из Раздольного я выехал с попутчиком, но уже не так удачно. О местном дорожном воротиле я и раньше слышал, что он не отличается вежливостью в обращении с проезжающими и учиняет всякие фортели. Я например от проезжающего с семейством из Иркутска некоего Б. слышал, что он хотел с ним драться, выгоняя его со станции. Кроме того, слышал подтверждение от офицеров раздольненских о той же его возмутительной грубости. Распространяемые им кляузы на проезжающих иногда, к сожалению, находят отголосок, а жалобы последних остаются гласом вопиющего в пустыне.
«Я вас знаю, таких! видали мы таких!» – вот его аргументация, когда он доказывает измученному расстроенному проезжающему свою власть, по которой он и милует и жалует его. И странное дело: каким образом не обуздывают таких личностей, но еще, говорят, придают значение его наглой клевете. Мы заказали по казенной подорожной лошадей к 11 часам. Но пока мы их получили, нужно было посылать к станционному смотрителю депутацию при раза и то лишь в ½ 2-го нам удалось добиться лошадей. От Тигровой станции до Подгородной мы ехали 3 ½ часа. Ямщик вез убийственно медленно. Слезал и закуривал по получасу свою трубочку. Никакие мольбы не трогали черствое сердце ямщика: он упорно делал свое, а мы запасались смирением, тряслись, кляня в душе дорогу, ямщиков, езду… Даже угроза занести в книгу жалоб ничуть не облегчила наше страдание и долготерпение. На Подгородной писарь мне предложил, что если я хочу ехать поскорее, то чтобы я захватил еще двух попутчиков до города, иначе, мол, придется ехать через три часа – в 9 ч. Я согласился. Оказалось, как мне передавал следовавший одновременно с нами Б., писарь и с меня, и с них взял прогоны. Значит, одним выстрелом двух зайцев сразу убил!..
Заканчивая эти записки, я, как и все проезжающие, исполнен одним искренним желанием видеть как самую дорогу, так и порядки на ней в более, будучи уверен, лучшем виде, что заносимые путешественниками в книгах жалобы будут всегда гласом вопиющего, поневоле приходится действовать путем печати, которая гораздо скорее может довести до желаемой цели.
Ив. Логаев.
Газета «Владивосток» № 43 от 27 октября 1891 г. С. 5–7.
ФЕЛЬЕТОН.
НА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ ЛИНИИ
Наконец, и я связался с постройкою железной дороги, которая пройдет от Владивостока до Графской и, как новичок-подрядчик, решил отправиться предварительно на осмотр местности, на которой мне предстоит работать, а также взглянуть и на то, что делается у других. В настоящий момент я подрядчик только по костюму, по которому всякий меня узнает, но что касается дела железнодорожных работ, то я даже не усвоил себе тех терминов, которые слышишь при постройке дороги на каждом шагу.
В один прекрасный день, как говорится, в 6 часов утра, к крыльцу подкатила тройка почтовых (я еще не успел завести собственных в английской сбруе, но заведу непременно и очень скоро), я со своим десятником (у всякого подрядчика есть десятник, который знает хорошо все железно-дорожные термины) уселся в телегу и приказал трогать. Кони ринулись и через несколько минут мы были уже около кладбища; здесь ямщик осадил тройку, поправил сбрую у лошадей, сделал самый строгий осмотр тарантаса и упряжки и, лишь только вскочил на облучок, как звонкие колокольчики залились по почтовой «широкой» дороге. Мы быстро удалялись от города, вспоминая и посылая добрые пожелания строителю этой дороги.
Вот мы миновали саперный лагерь, вот уже и до Подгородной осталось версты две, а на почтовом тракте все такое же оживление, как и во Владивостоке (конечно, днем, не ночью). Все время движутся взад и вперед рабочие, кто с инструментом, кто с котелком, кто с котомкою куда-то плетется устало, опираясь на свой длинный посох, то наконец без перерыва тянутся по тракту манзовские телеги, нагруженные до верху различными жизненными припасами, доставляя их в разные пункты работ. Местами, где почтовая дорога проходит близ железно-дорожного полотна, виднеются временные землянки и палатки рабочих, а на самом полотне целые сотни людей, лошадей и быков – все это двигается и копошится как муравьи. В одном месте вы видите целый ряд тачек с грузом, направляющихся все в одну сторону: они следуют строго друг за другом по настланным для этого доскам и рядом обратное движение пустых в совершенно таком же порядке – гуськом. Эту картину бесконечного движения вы видите почти всюду, где идут работы, с тою только разницею, что в некоторых местах вместо людей работают лошади.
По тракту мы обогнали в одном месте особую телегу, которая, вероятно, представляет из себя передвижную мелочную лавку; около нее стояли несколько человек рабочих и покупали печеный хлеб; продавалось ли там еще что-нибудь, этого я не заметил, но почему-то у меня промелькнула мысль, что хозяин этой лавки – будущий негоциант и воротила здешних мест.
Дорогою мне пришлось слышать, что рабочие часто пьянствуют, что против этого многие восстают, но ничего поделать не могут и не знают даже, откуда у них водка, и бедняки рабочие, платя за водку втридорога, в конце концов остаются без тех заработков, которые приманили их к этим трудным работам. Такая заботливость о нравственности рабочего и его сбережениях похвальна, но если принять во внимание, что он целый день работает как вол, чтобы выполнить свой урок, а ночью имеет отдых в сырой землянке или холодной палатке, которая не защищает его даже от ветра, в которой нет возможности согреться и уснуть по-человечески, то придешь к заключению, что здесь для рабочего косушка водки необходима и подчас дороже алмаза…
К вечеру я попал в зимовье, где имел в виду переночевать. В это время работы всюду заканчивались, все в
