Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Одно время я принадлежал к школе Теско, — как-то объяснил он. — Ну, знаешь: громозди повыше, продавай подешевле. Полагал, что люди, если им предложат выбор между двумястами страницами шикарного дроченья за четыре фунта и четырехстами страницами моей забористой смеси за пять фунтов, они сообразят, какая сделка выгоднее. И, конечно, я был прав: они-таки предпочли мою мешанину. Но после полудюжины такого расточения крови моего сердца я подумал: э-эй, а не обвожу ли я вокруг пальца себя самого? Длина вдвое больше, но получаю ли я гонорары вдвое больше? И тут я обратил внимание на желторотых писак, выдающих на гора монографии, и я подумал: Джек, мальчик мой, ты же можешь заняться этим, одновременно оставляя свободной руку для чего-то еще. Так я и сделал, и знаешь, я начинаю улавливать суть такого минимализма — не отягощает задницу, вот так-то».
В течение неофэрбенкского периода Джек не оставил свои здравицы и подковырки. Типичная для Энн фраза, описание ее грудей, особое движение в процессе любви, костюм. Чем больше доказательств находил Грэм, тем проще становилось находить все новые, и в азарте своих решающих поисков он словно бы забывал сущность того, что находил.
Только позднее, когда он собрал воедино вырванные улики, которые потянули на полдлины позднего лаптоновского периода, он остановился и начал думать.
Потом, пока он читал собранные доказательства связи Джек — Энн, пока наблюдал, как тело Энн изгибается в сторону Джека и Джек втыкает свою дурно пахнущую бороду в лицо Энн, ошибочно полагая, будто застарелый никотин является афродизиаком (не может этого быть, утверждал Грэм, не может!), наркоз выветрился, и вернулась боль. Одной рукой он сжимал живот, другой — грудь и, сидя на полу перед вырванными страницами, резко наклонился вперед. Потом накренился вбок и опрокинулся в положении эмбриона: его ладони проскользнули между бедер, и он скорчился на полу, как больной ребенок. Закрыл глаза и попытался, как делал в детстве, подумать о чем-нибудь другом, внешнем, увлекательном. Он упорно думал о деревенском крикетном матче, пока зрители не превратились в футбольных болельщиков и не начали скандировать: «Автомой, Автомой». Он думал о загранице, пока мимо не проехал в своем серебряном «порше» Бенни по дороге в Ареццо и небрежно не выкинул за окно пару колготок. Он думал о лекции про Закон Боннара, пока все его студенты разом не подняли руки и не потребовали, чтобы их приобщили к кинопромышленности. Под конец он думал о своем детстве задолго до Энн, Джека и Барбары, про то время, когда умиротворять требовалось только родителей; про годы до предательства, когда были только тирания и покорность. Он упорно стремился удерживать на месте память об этом обреченном времени, постепенно отступил в него, натянул на уши его определенности и тогда уснул.
В следующие дни Грэм читал и перечитывал отрывки из «Из мрака» и позднейших произведений. Никаких сомнений быть не могло. Связь Джека с Энн началась в 1971 году, продолжалась в то время, когда он только познакомился с Энн, а потом на протяжении всего их брака. «Жаркие определенности», «Залитый огонь» и «Ярость, ярость» содержали все необходимые доказательства. Если сделать допуск на шесть месяцев — максимум на год, — требующиеся издателям для выпуска книги, это означало, что эпизоды «Залитого огня», в которых Джек, слегка замаскированный под бывшего пилота, летавшего на бомбардировщиках, чье лицо стало другим после пластической операции, завязал целительные отношения с Энн, медицинской сестрой, шотландкой, с родинкой на этот раз на своем месте, писались в первый год их брака. С неверностью не было покончено даже тогда, подумал Грэм, даже тогда.
Примерно неделю спустя Грэм позвонил Сью в деревню, предварительно подготовившись выдать Джеку «не туда попал», если вдруг трубку снимет он.
— Сью, это Грэм.
— Грэм… а, Грэм! — Она как будто обрадовалась, что правильно угадала, какой Грэм звонит, но вовсе не ему. — Джек в Лондоне.
— Да, я знаю. Мне бы хотелось поговорить с тобой.
— Так давай, я не так уж занята. — В голосе у нее по-прежнему не чувствовалось приветливости.
— А не могли бы мы встретиться, Сью? Как-нибудь на днях в Лондоне?
— Грэм… ну… в чем, собственно, дело?
— Мне не хотелось бы говорить об этом сейчас.
— При условии, что речь пойдет не о том, о чем, по твоему мнению, мне следовало бы знать. Если ты не будешь думать, будто знаешь, что для меня лучше.
— Тут не то. А… ну… вроде как о тебе и обо мне… — Его тон был словно бы очень серьезен.
— Грэм, а я и не знала! Ну, лучше поздно, чем никогда. — Она кокетливо засмеялась. — Дай я загляну в мой ежедневник. Да, как я и думала. Могу предложить тебе любой день до конца декады.
Они договорились о встрече в конце недели.
— Да, и, Сью…
— Что?
— Ты не сочтешь странным, если бы я сказал… если бы я сказал, что надеюсь, ты не скажешь Джеку, что мы пообедаем вместе днем?
— У него своя жизнь, — ответила она резко, — у меня своя.
— Да, конечно.
Мог ли ее намек быть яснее, прикинул Грэм, кладя трубку. Да, наверное, мог бы, и тем не менее… Особенно раз его звонок был для нее полной неожиданностью. Он не видел ее больше года, ну и, в конце-то концов, она же не настолько ему нравится, верно? Эта природная живость, которую так хвалили друзья, была с точки зрения Грэма слишком уж сродни несфокусированной агрессивности.
На следующей неделе он сидел «У Тартарелли» над бокалом кампари с содовой за столиком, укрытым за выступом. Он взвешивал наилучший способ получения финального подтверждения, которое искал. Во всяком случае, спросить прямо было никак нельзя.
— Грэм, милый… адюльтерный столик. Так, значит, ты говорил серьезно!
— ?..
— То есть ты не знал? — Она все еще держала лицо на близком расстоянии от него. Он привстал, лягнув при этом ножку столика, и прикоснулся губами к ее щеке. В отношениях ли они, которые требуют поцелуев? Он не был уверен.
— Я попросил тихий столик, — ответил он. — Я сказал, что мы хотели бы пообедать без отвлечений.
— То есть ты не знал, что это официально адюльтерный столик?
— Да нет, не знал.
— Я разочарована.
— Но никто ведь не может увидеть тебя здесь.
— В том-то и суть. Тебя не видно, но чтобы дойти до столика, или пойти попикать, или там что-нибудь еще, приходится продемонстрировать себя всему ресторану. Милый, это знаменитейший столик если не в твоем кругу, то, безусловно, в нашем.
— Ты хочешь сказать, люди специально садятся здесь?
— Ну конечно. Так гораздо удобнее, чем дать объявление в «Тайме». Блистательный способ корректного оповещения, я так считаю. Ты оповещаешь о связи, внушая себе, будто ты ее тщательно скрываешь. Смягчает чувство вины, а новость распространяет повсеместно. Меня удивляет, что другие рестораны не обзавелись подобными столиками.
— И тут может быть кто-нибудь из твоих знакомых? — Грэм не знал, как себя вести — испытывать удовольствие или тревогу?
— Кто может предсказать? Но не беспокойся, милый. Я позабочусь о тебе, чуть только они высунут головы из-за выступа и притворятся, будто ищут кого-то еще.
Она успокаивающе погладила его по локтю.
После этого Грэм решил, что есть только один способ обеспечить, чтобы обед прошел удачно. Он разыгрывал легкий застенчивый флирт, рискуя на робкие прикосновения и неуклюже попадаясь на том, что украдкой поглядывает на нее. Отвлеченно, уступчиво он положился на общепринятое мнение, что она — красивая женщина, но не взвешивал этот вопрос сколько-нибудь серьезно.
Поскольку Грэм, видимо, пришел не для того, чтобы обсуждать измены ее мужа, Сью завела разговор с ним именно о них. Поскольку он не пришел добиваться своего с настойчивостью «сейчас или никогда», она для аналогии упоминала собственные свои периодические романы: трудности поддержания прочной связи в деревне так, чтобы это осталось скрыто, и ее, горожанки, страх перед буколическим мщением — вилы, и соломорезка, и силосная башня. На секунду, когда второй графин опустел и они ждали кофе, тон Сью стал жестким.
— Знаешь, как я называю поведение Джека? Я называю его синдромом Стэнли Спенсера. Ты про него знаешь?
Грэм дал понять, что нет, не знает.
— И тот факт, что я — вторая жена Джека, еще больше усиливает параллель. — Она закурила сигарету. — Когда Стэнли Спенсер женился во второй раз, знаешь что случилось в ночь после свадьбы?
— Нет.
— Он отправил свою жену вперед, будто багаж, начинать медовый месяц, а сам вернулся домой и оттрахал свою первую жену.
— Но…
— Нет-нет, погоди. Дело в другом. Затем он поехал к своей второй жене, усадил ее на пляже и объяснил, что художественные натуры обладают особыми сексуальными потребностями и что он теперь намерен иметь двух жен. Этого требует его искусство, а его искусство превыше всего.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Попугай Флобера - Джулиан Барнс - Современная проза
- Краткая история парикмахерского дела - Джулиан Барнс - Современная проза
- Реквием - Грэм Джойс - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Области тьмы - Алан Глинн - Современная проза
- Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс - Современная проза
- Старость шакала. Посвящается Пэт - Сергей Дигол - Современная проза
- Разыскиваемая - Сара Шепард - Современная проза