- Что значит «под крылом»?
- Была некая структура, своеобразный центр обмена информацией, созданный нашими совместно с американцами. Советские разведчики вообще-то вели войну против иностранных разведок, но в чем-то с ними сотрудничали. Муж Нины, Эдмунд, работал в Москве корреспондентом одной провинциальной американской газеты. Я уверен, что это было прикрытие. У той газеты не было корреспондента даже в соседнем штате, а в Москве почему-то был. И в их доме торговали всем: информацией, картинами, антиквариатом, даже советскими художественными фильмами. На Запад, разумеется. Покупалось задешево, продавалось задорого.
- Так это был такой торговый центр с галереей.
- Нет, это был салон. Там кипела жизнь, там выпивали, знакомились, жили… То есть занимались всем тем же, чем и в других салонах. Летом сборища проходили в саду, а на заборе висели полотна авангардистов.
- А где это все находилось?
- В особняке на улице Рылеева (ныне Гагаринский переулок). В их распоряжении был весь особняк. Собственно, там я по-настоящему вошел в эту жизнь. Меня называли «барменом» этого салона, что неверно, я был чем-то средним между ассистентом и пажом. Молодой журналист, любимец хозяйки, я пользовался всеми благами, которые только мог дать дом иностранного корреспондента. Например, новостной лентой агентства Evening News или телетайпом. Доступ к телетайпу в то время значил то же, что в середине 90-х - доступ в Интернет.
Олег и Римма Трипольские (1960-е - 1972-й)
- Олег и Римма жили в пятиэтажке на Войковской, окна квартиры выходили на железную дорогу. Римма Заневская до Олега была женой поэта Генриха Сапгира, их общая дочка спала в одной комнате, а мы гудели в другой. Там, конечно, шла торговля антиквариатом и иконами, причем шла бойко. Среди главных тамошних фарцовщиков был один нынешний церковный диссидент.
Хозяев все называли «Олежек» и «Римуля». Туда очень любили ходить Холин и Мамлеев. Холин был квинтэссенцией Лианозовской школы, Мамлеев - Южинского кружка. Римма и Олег любили и принимали обоих - просто потому, что умели ценить настоящий талант.
Мамлеева, кстати, в квартире на Войковской познакомили с его женой Фаридой (сейчас она стала Машей), которая в ту пору была женой филолога Хоружего, переводчика Джойса. У них тогда, видно, уже отношения остывали, и Фарида увлеклась Мамлеевым… А потом уехала вместе с ним в эмиграцию.
Это был самый спокойный салон из всех, которые мне довелось увидеть. Там царила терпимость, и на ней все держалось. Там садились за стол трезвыми и вставали трезвыми. Хотя выпивки было сколько угодно. Просто это было такое приличное и, в хорошем смысле, чопорное место. Олег был верующим человеком, кроме того, в доме был ребенок. Там никогда никаких дикостей не происходило.
Аида Сычева (середина 60-х - середина 70-х)
- Это был человек-салон, современная княгиня Волконская. У Аиды было двенадцать мужей и, наверное, девять детей, всякий раз она брала фамилию своего нового супруга. Быть ее мужем было сложно - приходилось соответствовать. Если ты не выдерживал накала этой жизни, тебе указывали на дверь. Ее дом всегда был полон народа. Сейчас она живет в Париже, где недавно развелась со своим очередным мужем фотографом Володей Сычевым.
- А у этого места была какая-то генеральная идея?
- Идея? Примерно такая. Прихожу я как-то к Аиде, ко мне подходит ее ребенок, лет двух-трех, и произносит: «Дядя, мы умлем на баррикадах!» Потом оказывается, что это были его первые слова! Можете себе представить, о чем там говорили? Ребенок в своих первых словах выразил общее настроение всех салонов того времени.
- Все, кто приходил к ней, были в нее влюблены?
- Нет! Она была красива - копия Анны Ахматовой в молодости, длинные пальцы, черные волосы. Но ее не слишком интересовали поклонники. Ей было важно, чтобы здесь и сейчас что-то происходило. Чтобы было «общество», настоящее, живое. Куда могли прийти все - от дипломата до дворника, от партийного до православного. Ситуация немыслимая для ранних салонов, но вполне распространенная в позднюю их эпоху.
- А где еще такое могло быть?
- Например, в салоне Ники Щербаковой.
Ника Щербакова (70-е)
Ника была суперженщина. У нее встречались все, кого только можно себе представить. Я уверен, что это место было под колпаком. Салон располагался в квартире с выходом на крышу, в шикарном доме на Садовом кольце около Малой Бронной. Это было светское место. Там появлялись, скажем так, совсем не диссиденты. Например, Вася Аксенов. Многие его ненавидели, не принимали, считали совком. Сапгир и Холин печатались как детские поэты, это считалось нормальным, не пособничеством совку, а просто средством заработка. А любого, кто печатал свое, что-то важное для себя, в «Новом мире» или любом другом месте, вместо того, чтобы публиковать это в самиздате и читать в салоне, вот их ненавидели животной ненавистью. Андеграунд должен был оставаться в подполье, чтобы сохраняться в чистоте.
Рубина Арутюнян (70-е)
- Рубина была моей женой, так что это был отчасти и мой салон тоже. Он находился в небольшой наркомовской квартире (ее отец и мать в свое время были важными людьми) на Лесной улице. Была такая странная закономерность: чем более высокого (в номенклатурном отношении) положения была дочка, тем охотнее она пускалась во все тяжкие. Рубина была человеком без преград, и она меня этим абсолютно очаровала. До меня у нее было несколько мужей. Миша Каплан, мой ближайший друг, король Маяковки (их развели родители, пригрозив отправить обоих в тюрьму). Потом был Никита - человек, который посадил всю богемную Москву на фенамин. Он знал секрет его изготовления и снабжал всех шизоидов. Он покончил самоубийством, когда его пришли арестовывать. Четвертым, но не последним мужем стал я.
Это был такой… нарко-декадентский притон. Когда мы с ней познакомились, она делала квартирные выставки, мне кажется, она их чуть ли не первой в Москве стала организовывать. И превращала их в масштабные события: звала дипломатов и богему. В какой-то момент мы отдали квартиру на Лесной моей бывшей жене и переехали на Профсоюзную. Казалось бы, к черту на рога, но к нам все так же продолжали ездить. Квартира была двухкомнатная, мы с Арутюнян и поженились во многом для того, чтобы туда прописаться: одного в две комнаты не прописывали ни под каким видом.
Конец
- А когда и почему салонное движение сошло на нет?
- Во второй половине 70-х. Оно не сошло на нет, его свернуло КГБ. Людей просто выпихивали из страны. Но душить начали раньше, начиная с отъезда Мамлеева в 1974 году…
- Но Титов со Строевой уехали двумя годами раньше.
- Они уехали сами, хотя им и намекали, что пора, мол. У них тогда было представление о Западе буквально как о крае молочных рек и кисельных берегов. Лена Строева погибла там, не выдержав испытания реальностью. Когда в их квартире шла очередная пьянка, она поднялась на чердак и повесилась. Титов сразу слег в дурдом, потом скитался, жил в парижских богадельнях. Люди не имели никакого опыта жизни и быта, кроме советского, но шли до конца за то, во что верили. Аида Сычева тоже уезжала целенаправленно. Ее муж еще здесь начал работать на всевозможные западные СМИ, и они себе базу готовили заранее.
- А что значил отъезд Мамлеева?
- А вот это было уже целенаправленное сворачивание. Там была инсценирована целая история, и никто не знает, какова была его ситуация на самом деле. Был инспирирован обыск, во время которого нашли мамлеевские рукописи. И все «друзья» стали его убеждать: тебя сейчас в дурку упекут или в тюрьму, подавай заявление на выезд, тебе не откажут. Ну, он испугался и подал.
- А кто еще уехал?
- Да буквально все. Та же Ника Щербакова, правда, уже в восьмидесятые, сейчас она проживает в Голливуде.
- Так это же было место «под колпаком»?
- Ну и что? Были одни гэбисты, которым выгодно было, что все у нее собираются, а потом пришли другие, которые решили это все прекратить. Нике намекнули, что надо бы собираться - либо за границу, либо в тюрьму…
Ситникова выгнали за границу, не дав вывезти с собой ничего, ни одного образа, ни одного холста. Он там сошел с ума и умер в нищете. Уезжал вообще без вещей: взял авоську, в нее положил редьку, картофелину, морковку и луковицу, и с ней пошел на таможню. Рубина Арутюнян уехала по той же самой причине и при тех же обстоятельствах. Перед отъездом КГБ подожгло ее дачу. Я не мог ехать с ней, это бы погубило не только карьеру моего отца, но и его самого. Но уже к 1978 году начался застой, настоящее безвременье и запустение, пойти было просто некуда.
- То есть в 80-х салонов как таковых уже не существовало?
