Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти полвека спустя идея выдать мрачный, беспорядочный бедлам войны за «морально простое» столкновение добрых и злых автоматов всплыла вновь в официальных выдумках о «чистой» войне. К сожалению, при ближайшем рассмотрении война в Персидском заливе оказалась отнюдь не «чистой». Смертельный поток бомб, обрушившийся на отступающие иракские войска на дороге в Басру незадолго до прекращения огня, оставил после себя растянутую на тридцать миль вереницу покореженной техники и обгоревших трупов.
Иногда высказывается аргумент, что война, ведущаяся исключительно машинами, могла бы сохранять человеческие жизни. Когда я спросил изготовителя роботов Родни Брукса, беспокоит ли его возможность, пусть отдаленная, что его машиниы могли бы закончить свои дни на поле битвы роботов, он высказал именно такое мнение. «Сражение, ведущееся одними роботами — это было бы неплохо, правда? — сказал Брукс. — Похоже, это гораздо более гуманный способ уладить противоречия. Конечно, вызывает интерес любой способ ведения войны, который ограничит потери с нашей стороны, это очень гуманистическая точка зрения по мнению «медных касок»[76].
Аргумент кажется разумным, хотя слово «гуманный» звучит странно в таком негуманном контексте. Тем не менее кто-нибудь мог бы возразить: не было бы дипломатическое урегулирование еще более гуманным? И при разговоре о той войне с ее крайним безумием, вызванным крушением здравого смысла, не кроется ли абсурд в самом понятии «безопасной», «рациональной» войны? Не должны ли народы, чей уровень технического развития достаточно высок для создания «умного» и автономного вооружения, быть интеллектуально способными найти выход из конфликта, не доводя его до вооруженного столкновения?
Тем не менее вредная выдумка насчет умной войны характеризуется удивительно долгим периодом полураспада. Она продолжает жить в статьях, например, в положительной оценке автоматизированного поля боя будущего, которая появилась в журнале Compute через несколько месяцев после окончания войны. На одной фотографии изображался «Огненный муравей» — телеуправляемый «умный убийца», разрабатываемый в национальной лаборатории Сэндиа в Альбукерке, штат Нью-Мексико. Приплюснутую тележку направляет к нужному месту, останавливает и приводит в боевую готовность находящийся на расстоянии оператор, наблюдающий за обстановкой при помощи маленькой телевизионной камеры, прикрепленной сверху к «Муравью». Когда датчики распознают вражеское транспортное средство, тележка-робот фиксирует цель и стреляет шестидюймовыми бронебойными снарядами, пролетающими 6600 футов за секунду. На второй фотографии были изображен омерзительный результат укуса «Огненного муравья»: охваченный пламенем танк М-47. «Каждый из роботов, изображенных на прилагающихся фотографиях, существует:для того, чтобы уберечь людей от опасности,» — утверждает автор.{295}Автоматизация гарантирует миру войну роботов.
Мечты об автоматических противолодочных кораблях и солдатах-роботах в бронированных экзоскелетах[77] не новы. В 1919 новатор-изобретатель Никола Тесла описал жюльверновскую войну, которую вели умные машины под названием «телеавтоматы». В журнале Science and Invention редактор Хьюго Джернсбэк похвалил «истинно научную войну» Тесла, в которой «одни лишь машины будут сражаться в смертельном бою».{296} Полвека спустя генерал Уильям Уэстморлэнд, возглавляя командование армии США, предсказывал: «На поле боя будущего вражеские войска будут обнаруживаться, прослеживаться и браться на прицел почти мгновенно благодаря использованию баз данных, компьютерной оценки разведданных и автоматического управления огнем. Мне предсталяется поле боя, на котором мы сможем разрушить все, что только удастся обнаружить, путем мгновенной связи и почти мгновенного нанесения : смертельного удара».{297} В 1971 один писатель рассказал в «San Francisco Chronicle» поучительную историю о мире войны проводов — «работающей без участия человека, дуракоустойчивой, гигантской смертельной машине, из которой никогда ни сможет выбраться ни одно живое существо». Автор предупреждал, что «весь мир, если правильно натянуть провод, мог быть стать огромным лабиринтом из электрических проводов и оружия, джунглями, в которых те, кто сойдет с прямой дорожки от дома до магазина, будут моментально уничтожены».{298} Кошмарное поле битвы из «Терминатора-2» — усыпанное камнями кладбище, к которому подкрадываются красноглазые стальные охотники за людьми — кажется ужасающе близким.
Перед операцией «Буря в пустыне» в серии научно-популярных передач «Nova» на канале PBS был показан сюжет, посвященный «умному» вооружению, под названием «Машины-убийцы». В нем было интервью с Томом Клэнси, автором популярных техно-триллеров, замечания которого были, пожалуй, самыми страшными моментами в передаче. «Одна из вещей, касающихся «умного» оружия, о которых люди не слишком задумываются,— это психологических фактор,— сказал Клэнси с натянутой улыбкой. — Одно дело, когда на вас охотится человек, у которого есть жена и дети, мечты и идеи. И совсем другое дело, когда на вас охотится машина, которой нет никакого дела до того, что вы живой человек с мечтами и надеждами, у которого есть возлюбленная. Она знает только, что вы нечто, что ей надо убить. Это на самом деле страшно».
Тем не менее гораздо страшнее осознавать, что комментарии Клэнси, представленные как факты, звучат как научная фантастика. Они подозрительно похожи на мрачный монолог Кайла Риза — уличного бойца с роботами из «Терминатора». «С ним невозможно договориться,— говорит Риз о своем механическом противнике. — Его нельзя вразумить, он не чувствует ни жалости, ни угрызений совести, ни страха, и он не остановится, пока вы не умрете».
По мере того, как доверие к эпизоду из передачи Nova пошатывается, все назойливее всплывает вопрос: если все это так страшно, почему Клэнси улыбается? Может быть, потому что он, как и Полайн, считает смертельное оружие пугающим, но притягивающим. Человекоподобная пушка из фильма Westworld или одержимый мыслью об убийстве робот из культового фильма Hardware привлекательны, потому что это ожившие идолы — заводные штуковины, порожденные человеческой изобретательностью. И они пугают именно по этой причине: они бесчеловечные, механические создания, которым безразлично, что оцепеневшее под лазерным прицелом существо — это «живой человек с мечтами и надеждами, у которого есть возлюбленная». Подобно жуткому бомбардировщику «Стелс» с его дьявольским силуэтом или похожему на саранчу вертолету «Апаш», хищные машины извлекают воспоминания из коллективного бессоззнательного — пожирающих человека чудищ, злых богов.
И наконец, такие устройства эротичны (на некрофильский вкус). На их матово-черных загадочных поверхностях мы запечетлеваем наше поклонение смерти, наш изысканных страх перед неизвестным. В западной христианской традиции человеческая личность уверена в своих границах, однако парадоксальным образом те же самые границы, которые изолируют сам остров, отделены со всех сторон безграничным проливом между ним и всем, что им не является. «Мы бесконечные существа, индивидуумы, которые погибают в изоляции на середине несравненного приключения, но мы боремся за нашу утраченную целостность»,— пишет Жорж Батай в книге «Эротизм: смерть и чувственность».{299} Отсюда вытекает двойственность смерти, которая обещает вернуть нас в эту целостность — в ту утробу, где мы были соединены с питающей оболочкой, которая была нашим космосом — через могилу, пугающую тем, что может навсегда разрушить нашу личность.
Половой акт, в котором мы подвергаемся риску индивидуального расстворения ради экстаза слияния, похожим образом двусмыслен. Культуролог Клаудиа Спрингер отметила «похожую на смерть потерю индивидуальности:связанную с сексуальным удовольствием», эта двусмысленность нашла отражение во французском эвфемизме, обозначающем приступы слабости, которые некоторые любовники испытывают после оргазма: la petite mort («маленькая смерть»).{300} В рассказах Уильяма Берроуза эта двойственность перерастает в неразрешимый конфликт, идущий из самой глубины человеческой сексуальности: в произведении The Ticket That Exploded половые отношения — это неудачное «расположение в пространстве, при котором два существа пытыются занять одни и те же точки в трехмерной системе координат».{301} Или, как более поэтично сказано на следующей странице: «Смерть — это оргазм — это возрождение — это смерть в оргазме».{302}
Некрофильская фантазия сдаться разрушительным машинам, с которыми «нельзя договориться», подобно техно-мазохисту в «Счастье в рабстве» скрывает максимальную цену «утраченной целостности» Батая: ритуальную жертву целостного самосознания, без которого западный технический разум не мог бы существовать. Человеческая жертва, пишет Батай, наполнена «религиозным эротизмом, заключающимся в слиянии живых существ с миром за пределами повседневной реальности».{303} Тот, кто приносит жертву, «получает свободу — свободу внезапно выйти за пределы самого себя».{304}
- Дневник наркомана - Алистер Кроули - Контркультура
- Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes) - Стиг Ларссон - Контркультура
- Возвращение - Дзиро Осараги - Контркультура
- Видоискательница - Софья Купряшина - Контркультура
- Мы никогда не будем вместе - Денис Липовский - Контркультура
- Не знаю - Ана Гратесс - Контркультура / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Однажды в Челябинске. Книга вторая - Петр Анатольевич Елизаров - Контркультура / Русская классическая проза / Триллер
- Кокаин - Дино Сегре - Контркультура / Русская классическая проза
- Могила для 500000 солдат - Пьер Гийота - Контркультура
- Сперматозоиды - Мара Винтер - Контркультура / Эротика, Секс / Русская классическая проза