Форма входа
Читем онлайн Золотая симфония - Лариса Миллер
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Однажды она позвонила мне почти ночью: "Прости, что я так поздно. Но ты знаешь, мой бывший муж собирается уезжать в Штаты и зовёт нас с собой. Он хочет, чтоб дочка была рядом с ним и считает, что ей там будет лучше. Как ты думаешь, стоит ли мне всё это затевать? Он говорит, что поможет". "Ну если поможет...".
Нет, она не Фея. Она - железная женщина. У неё стальные мышцы и сильные руки, которыми она будет драить полы и мыть лестницы в американских домах, чтоб обеспечить себя и дочку. Эти её сильные руки до сих пор помнит мой сын. Двадцать лет назад, когда мы вместе жили на даче, Марта вдруг схватила его, сунула под мышку и с диким гиканьем побежала по тропинке. Крепко зажатый и слегка придушенный малыш был абсолютно уверен, что его уносит Баба Яга. Эта роль ей действительно отлично удавалась. Уйдя из театра, Марта организовала в своём доме детскую танцевальную студию и каждый год устраивала новогодние спектакли, в которых играла Ведьму. Она так страшно хохотала, так вращала подведенными глазами, так натурально летала на метле, что дети визжали от ужаса и восторга.
Из Штатов она прислала мне два или три письма. Писала, что много работает, но ни о чем не жалеет. "В крайнем случае дочка Яна учится в хорошей школе, вполне овладела английским, танцует и занимается музыкой". В письмо были вложены фотографии: вот их дом на берегу океана, вот Яна в национальном костюме на празднике литовской общины. Вот они обе - мать и дочь. Кто из них Яна, кто Марта? Обе юные и стройные. Яна, Марта, Март, Январь - смена времён года, смена декораций, перемена участи.
Как-то ночью в нашей квартире раздался звонок. Звонила Марта. То ли она забыла, что у нас ночь, то ли вообще часов не наблюдала. Сын, который подошёл к телефону, не решился меня будить, зная, что я принимаю на ночь снотворное. Мы ещё раза два обменялись письмами и замолчали. Где она сейчас? Как - где? В самом надёжном месте - в моей памяти, вмещающей тьму разных образов, событий и времён. Там всё ещё длится тот беспросветный мартовский день, когда умерла моя мама. Марта приехала ко мне и, не говоря ни слова, не пытаясь ни утешить, ни отвлечь, обняла за плечи и по-деревенски, по-бабьи завыла. А мне ничего другого и не надо было. Я хотела только одного - выплакаться, и она дала мне такую возможность.
А вот мой день рождения, на который она пришла с букетом каких-то полупризрачных сухих трав и собственным рисунком, сделанным тушью. "Это - фантазия на тему твоего стихотворения. Угадай какого". Я долго всматривалась в переплетающиеся и расходящиеся абстрактные линии, но так и не угадала. Она дарила мне множество своих рисунков, которыми одно время сильно увлекалась. Все они напоминали её танец: удлинённые гибкие линии переплетались, расходились, свивались в кольцо, снова расходились. И как она может жить без танца, без сцены? Вот так и может. Она много чего может. Может, уехав из Литвы, обосноваться в Армении, потом в Москве, потом в Штатах. "Я, наверное, начисто лишена ностальгии, - говорила она, - легко обживаюсь на новом месте. Я и в поезде могу жить. Повешу картины на стену, занавески на окна, брошу что-нибудь пёстрое на лежанку - и дома".
Кто же она? - Фея? Баба Яга? Железная женщина? И то, и другое, и третья. Зачем ей театр? Весь мир - театр, где у неё тьма ролей. Мне нравилось смотреть на Марту, когда она проводила разминку перед началом репетиции. Волевая, сильная, она звонко щёлкала пальцами, приказывая всем повторять за ней: щёлк - и она висит, как бельё на верёвке, щёлк - и тянется ввысь, как шпиль готического собора, щёлк - и кисти сжаты наручниками, щёлк - и становится темно от крыльев. Вон их сколько больших, шуршащих. Ещё секунда, и полетим. Так её, - судьбу. Так её, так её. Пусть знает, кто здесь хозяин. Нет никаких наручников - есть крылья. Нет ностальгии - есть свобода. Нет тоски, нет отчаяния. Есть амазонка с хлыстом, которая повелевает.
Глава V
Dahin, Dahin
О штампах с любовью
Это скучное слово "шаблон", существующее в толковом словаре с пометкой "неодобрит". Это сладкое слово, означающее устойчивость и стабильность.
Шаблон - скрепа, соединяющая грандиозную и хрупкую конструкцию - жизнь.
Шаблон - припев, творящий песню: что бы ни звучало до или после, он все увяжет.
Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка - это флаг корабля,
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!
Шаблон - то, чему покоряется житейское море; то, что способно хоть как-то обуздать его и ввести в рамки.
Шаблон - стройматериал, кирпич, из которого Наф-Наф складывает жилище, недоступное волку.
"Чур-чура, я в домике", - кричали мы в детстве, забегая в кружок, очерченный мелом на асфальте или прутиком на земле. Все круги были похожи, но каждый знал свой и, очутившись в нем, чувствовал себя в полной безопасности. Салка в полушаге, а осалить слабо, потому что ДОМ сакрален и недоступен. Заперев его изнутри - "трик-трак", - мы вступаем в таинственную область привычек, привязанностей и любимых штампов. И не дай Бог лишиться хоть одного из них. Нарушение стереотипа - испытание для взрослого и катастрофа для ребенка. Лишить его привычного - все равно, что резко выдернуть пеленку из-под младенца. Однажды я проделала нечто подобное со своим новорожденным сыном и увидела панику на его лице, увидела, как быстро и беспорядочно задвигались его крохотные конечности - он летел в пропасть. Рутина жизни священна. Она спасает от хаоса и держит на плаву. "Кто пил из моей чашки и сдвинул ее с места? Кто сидел на моем стуле и сломал его?", визжит Мишутка из сказки "Три медведя". Горе Маше, вторгшейся в святая святых и там набедокурившей. Ребенок (а ребенок и душа - почти синонимы) вступает с каждой вещью, с любым, даже самым будничным явлением жизни, в тайный сговор. Поедая кашу из СВОЕЙ тарелки, он не просто ест, а близит встречу с Дюймовочкой, живущей на дне ее. Прихлебывая молоко из любимой треснутой чашки, общается с трещиной, имеющей богатую и бесконечную историю. Ложась спать, разглядывает потолок, по краям которого бегут провода и ходят маленькие люди в валенках и ватниках. Садясь за стол делать уроки, принимается исследовать пещеру, образовавшуюся в доисторические времена до его дня рождения, когда легкомысленная мама оставила на столе включенный утюг. Любимая дыра - необходимое условие существования. Устранить ее, поменяв старый стол на новый, значит разрушить устойчивый мир, выдуть тепло из обжитого пространства.
Штамп удивительно разнообразен и многолик. Устойчивость вовсе не означает оседлость. Не так давно я прочла в газете о семействе бродячих артистов, которые уже несколько лет колесят на своем фургоне по югу Франции, давая представления в провинциальных городках. Они перемещаются со своей маленькой дочкой, которая, привыкнув просыпаться каждый день на новом месте, не мыслит себе другого существования. Жизнь на колесах - ее нерушимый мир. Фургон - отчий дом, а вечно новый вид из окна ей так же дорог, как нам неизменный, до мельчайших подробностей изученный, незабываемый двор нашего детства.
РУТИНА И НОВИЗНА, ПРЕДСКАЗУЕМОЕ И НЕОЖИДАННОЕ. Точная мера того и другого - великая удача, которая редко кому выпадает в жизни. Затянувшаяся рутина душит, а непрошеный, нежеланный сбой ломает. НОВИЗНА ХОРОША ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО ЕСТЬ НЕКИЙ ИНВАРИАНТ, нечто незыблемое, не зависящее от случайностей. В противном случае она подобна разрушительному землетрясению, смертоносному торнадо. Только в сказке ураган может поднять маленькую героиню в воздух вместе с домиком и любимой собакой и опустить в волшебной стране, из которой после ряда увлекательных приключений она целой и невредимой вернется обратно к любимым родителям. В жизни все куда безрадостней и безнадежней. Необратимая утрата родимых стереотипов и необходимость вживаться в чуждые - явление мучительное и страшное. Кто-то сказал, что ностальгия - болезнь носа, лишенного привычных запахов. Но это и болезнь глаза, уха, заболевание всех органов чувств. Существо, изъятое из своей среды, становится тем самым младенцем, из под которого резко выдернули пеленку.
Однажды мой друг затеял странную игру с моим малолетним сыном: притворившись, что забыл его имя, стал называть его то Сережей, то Петей, то Вовой. Сын, который сперва растерянно улыбался, вдруг насупился, часто задышал и с громким плачем бросился ко мне. Утратив родной ярлычок, он потерял самого себя и прибежал ко мне, чтоб я ему все это вернула, назвав тем единственным именем "Павлик", на которое он способен отзываться в этом пестром и хаотичном мире.
Недавно мне попалась на глаза детская книжка какого-то английского автора про мальчика, который не желал жить под собственным именем и категорически отказывался быть самим собой. Каждый день он менял свой имидж, выдавая себя за очередного героя любимой сказки. Сегодня он Румпельштицхен, завтра Питер Пэн, послезавтра Робин Гуд. Родители растерялись: ребенок стал неуправляемым. На помощь призвали друзей, родственников, врачей - все напрасно. И вдруг случилось ЧП: маленький фантазер потерялся и попал в полицейский участок. На все вопросы он, как всегда, отвечал очередной порцией небылиц: то он Мальчик-с-Пальчик, то Гулливер, то Робинзон Крузо, то заявлял, что живет в замке у великана, то в стране Лилипутии, то на необитаемом острове. Но время шло, а за ним так никто и не приезжал. Ближе к вечеру мальчик затосковал. Он подумал о маме, о вкусном ужине, об уютной постели и с ужасом представил, что никогда больше ничего этого не увидит. "Я Джимми Браун", - закричал он задремавшему полицейскому. "Мой адрес - Парк лейн, 9". Вскоре счастливые родители обнимали усталое чадо. Маленький герой этой нехитрой истории пережил то, что ведомо каждому из нас. Он на своем детском уровне испытал те же противоречивые чувства, которые обуревают любого: жажду новизны и боязнь необратимой утраты привычного мира; желание примерить на себя чужую судьбу и страх потерять собственное "Я". Но что оно такое - это самое "Я"? Разве данное при рождении имя носит одна и та же неизменяемая личность? Разве "Я" - понятие устойчивое и не знающее сложных превращений?
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Золотая симфония - Лариса Миллер бесплатно.
Похожие на Золотая симфония - Лариса Миллер книги
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Квартира - Даша Почекуева - Русская классическая проза
- Лев - Конн Иггульден - Историческая проза / Исторические приключения / Русская классическая проза
- Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Русская классическая проза
- Глиняный дом в уездном саду - Андрей Платонов - Русская классическая проза
- Обломки - Андрей Соболь - Русская классическая проза
- Ступени - Фридрих Горенштейн - Русская классическая проза
- Конь ветра - Илья Сергеевич Елисеев - Русское фэнтези / Русская классическая проза / Фэнтези
- Россия - Тимур Джафарович Агаев - Поэзия / Публицистика / Русская классическая проза
- Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты - Николай Гарин-Михайловский - Русская классическая проза
