Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Горько! — закричала истошно Алена.
Все подхватили. Тигран обменялся кольцами с Викой, поцеловал ее и лихо выпил лимонаду. Далее последовали Гайка и Плишкина. Три толстых кольца из фольги украсили мужественную руку жениха. Лимонад допили до последней капли. Свадьба в общем прошла как-то неубедительно. Явно чего-то не хватало. Впрочем, и во взрослой жизни тех лет тоже отмечалась какая-то нехватка, заполнявшаяся обычно пьяным свадебным безобразием, выраставшим, как глухая крапива на пустоши.
Гайка же, не заметив незаполненного пространства, уже пеленала на кровати куклу Кити, по величине приближавшуюся к натуральному младенцу.
— А теперь у меня будет как будто дочка! — объявила Гайка.
— Как же, дочка! Быстрая какая! — заметила скептически Колыванова-шах. — А это самое? — И она просунула указательный палец правой руки в колечко, сложенное большим и указательным левой.
Все замолчали.
— Что? — переспросила Гайка.
— Это самое, от чего дети бывают, — уточнила Колыванова, работая указательным пальцем правой руки в означенном направлении.
Неукротимая Пирожкова, как заведенная, все продолжала танцевать руками, но уже перешла в партер. Она лежала на полу, прижав ступни к затылку, и крутила кистями в надежде их все-таки вывернуть.
— Тань, — просительно, умоляюще сказала Гайка, всей душой надеясь, что ей удастся переубедить Колыванову. — Ну, женятся мужчина и женщина, и от этого дети бывают…
— Ты что, не знаешь? — Колыванова покрутила пальцем у виска. — Маленькая совсем, да?
Плишкина засмеялась, Алена переглянулась с Челышевой.
— Единожды один — приехал господин, — эпически начала Колыванова, — дважды два — пришла его жена, трижды три — в комнату вошли, четырежды четыре — свет погасили…
— Да знаю я это, знаю, — перебила ее Гайка.
— Да ничего ты не знаешь, — сурово ответила Колыванова. Не так уж много чего она знала, но это уж она знала точно… И потому продолжала:
— Пятью пять — легли на кровать, шестью шесть — он ее за шерсть…
— Не надо, — попросила Гайка, но Колыванова жестоко продолжала:
— Семью семь — он ее совсем, восемью восемь — доктора просим, девятью девять — доктор едет, десятью десять — ребенок лезет! Поняла, да?
— Это когда… это называется… — забормотала пораженная догадкой Гайка.
Алена была светским человеком и, почувствовав неловкость, сразу нашлась:
— Ты спроси у Лильки, как это называется. Она все знает.
Гайка, прижимая куклу к груди, пошла на кухню. Лиля сидела на табуретке, уже поменяв ногу, так что болталась теперь голая, и зрачки ее быстро-быстро бегали по строчкам.
— Лиль, — тронула ее за плечо Гайка, — скажи, только честно, как называется, от чего дети родятся?
Лиля подняла отвлеченный взгляд, немного подумала и сказала очень серьезно, немного охрипшим голосом:
— Косинус, — и снова уперлась в книгу. Бабушка ей все честно, по науке рассказала еше в прошлом году.
У Гайки немного полегчало на душе. Косинус — это все-таки косинус, а не то ужасно-ругательное заборное слово. Однако по дороге в комнату ее неприятно поразила мысль, что, пожалуй, и ее собственные родители, желая произвести их на свет, тоже делали этот косинус… Впрочем, может, есть какой-то более приличный способ, о котором и Лилька не знает…
Она вошла, когда Челышева, Плишкина и Вика барахтались втроем на кровати, изображая великий акт, а Колыванова, переминаясь с ноги на ногу и снисходительно улыбаясь, махала рукой и повторяла:
— Да не так, не так, и не похоже совсем! И ноги подымать надо!
…Училась Колыванова плохо, в школьной столовой сидела за отдельным столом, где кормили «бесплатников» дармовыми завтраками, форму ей покупал родительский комитет. И всегда у нее чего-то не хватало: то тапочек, то мешка для галош, то физкультурной формы. Последний, совсем последний человек была она в классе. И вдруг оказалось, что она знает о вещах взрослых и тайных, и знает как-то запросто, и таким бесстрашным ежедневным голосом об этом говорит. Из сонной верзилы-второгодницы она на глазах превращалась в очень значительную персону. Все смотрели на нее с выжидательным интересом.
Но Колывановой так хотелось в уборную, что она даже не могла оценить своего неожиданного взлета,
— А как, Тань? — спросила Вика, стоящая на четвереньках на кровати.
— Да здесь вообще не годится, — критически постучала Колыванова рукой по кровати. — Слишком широко. Надо, чтоб место было узкое и тесное. И темно.
— Так под столом же! — обрадовалась Плишкина. Колыванова с сомнением подняла край скатерти, заглянула под стол.
— Две подушки надо, — наморщила она лоб. — Ну, и постлать там надо. И сверху чем прикрыть. Организовали брачное ложе.
— Чур, я первая! — нетерпеливо подпрыгивая, закричала Плишкина
Жених уже лежал в темном низком доме со стенами из шевелящихся сквозь скатерть полос света, движущихся ног и неподвижных ножек стола и черных стульев, и эта подстольная тьма обязывала его к чему-то страшному и таинственному.
А Плишкина, сдвинув могучим плечом Алену вместе со стулом, шумно лезла под стол. Затолкавшись туда, она тихо хихикнула:
— Эй, жених, где ты?
Своим глупым хихиканьем она сбила все, и жениху пришлось перестроиться:
— Ползи, ползи сюда.
Невеста приползла и полезла обниматься. Она любила всякие объятия, касания и тайные телесные движения. Был у нее некий малый, но приятный опыт. Она обняла жениха, сразу стало тесно и душно.
— Давай по-настоящему поцелуемся, как в кино, — предложила она, — как дяденьки с тетеньками, — и подставила раскрытый рот прямо к носу жениха.
Он пытался вывернуться, но изгородь ног и ножек не выпускала, и ему пришлось приложиться сухообветренными зимними губами к горячему и мокрому плишкинскому рту. Наверху все было очень тихо.
— Я сейчас покажу тебе, как сделать очень приятно. Так горячо, горячо, — пообещала Плишкина.
Пригнув голову, она села на низкую перекладину, задрала простыню и, положив одну толстую ногу на другую, указательным пальцем влезла в самую середину треугольничка.
— Дай руку, я тебе покажу! — зашептала на ухо Плишкина.
— Дура ты, — фыркнула Челышева. Она про этот номер и сама знала. Только не знала, что и другим он известен.
Плишкина немного поколыхалась, попыхтела и сказала обиженно:
— Честное слово, я не вру: так хорошо там делается…
Но жених шарахнулся и выскользнул из-под стола. Плишкина, розовая и влажная, как искупавшийся поросенок, вылезла на поверхность.
— Гайка, полезай теперь ты! — пригласил жених, и Гайка, цепляясь широкими рукавами за спинки сразу двух стульев, нехотя полезла под стол. Жених протискивался с другой стороны.
— Это я, Тигран, — услышала Гайка хриплый шепот. И закрыла глаза. В прошлом году, в бабушкином саду в пригороде Тбилиси, они играли с Викой, а Тигран, пришедший в гости вместе с их общей теткой, смотрел с высокой веранды в их сторону. Вика сказала сестре тихонько, не поворачивая головы: смотри, на нас смотрит.
Гайка знала, что смотрит он именно на нее, и отвернулась. Вика ни с того ни с сего захохотала и, одернув юбочку, сделала «ласточку», высоко подняв крепкую ножку и растопырив руки.
Гайка лежала, сильно сжав веки. Он склонился над ней, опершись одной рукой о подушку возле ее головы и больно прижав прядь волос. Второй рукой он раздвигал колени.
Дыхание перехватило. Такой глубокий и полный ужас она испытывала только во сне, на выходе из младенчества, и, просыпаясь среди ночи с долгим припадочным криком, затихала на руках отца, который часами носил ее на руках.
Тигран лег на нее сверху.
— Ты не бойся, тебе будет приятно и горячо, — прошептал он.
— Ты что, по правде? — ужаснулась Гайка. — Не надо, Тигран.
— Дура ты! Понарошке, конечно! — засмеялась Челышева, и тут только Гайка поняла, что никакого Тиграна и не было. И она тоже засмеялась.
Бахрома приподнялась, и просунулось криво повернутое лицо Вики.
— Ну, давай скорее, моя же очередь! — торопила она.
Пока жених осваивал последнюю невесту, Алена деловито привязывала к Гайкиному животу, под лимонную пижаму, большую куклу.
— Так? — уточнила она у Колывановой. Колыванова кивнула.
«Ну все, сейчас обоссусь», — подумала в отчаянье Колыванова и, плотно сдвигая ноги, пошла к двери.
— Ты куда? — удивилась Алена.
— Домой, — лаконично ответила Колыванова, чувствуя, что у нее внутри все разрывается, и одновременно отметив про себя, что хоть ковра-то она теперь не испортит.
— Еще не доиграли, — растерянно сказала Алена.
— Мамка заругает, — сумрачно ответила Колыванова, почти не разжимая губ. Ей казалось, что, разожми она губы, так и польется. Спросить же, где уборная, ей и в голову не приходило.
— Самое интересное начинается, а ты… — разочарованно протянула Алена, огорченная потерей столь ценного эксперта.
- Пиковая Дама - Людмила Улицкая - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Зеленый шатер - Людмила Улицкая - Современная проза
- Мебель красного дерева - Шуламит Харэвен - Современная проза
- Детский мир (сборник) - Людмила Петрушевская - Современная проза
- Люди города и предместья (сборник) - Людмила Улицкая - Современная проза