Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Э-э, завел шарманку, — вконец рассердился взводный. — Идите за ними, и чтобы через две минуты все были в строю!
Где-то залаяла собака. Слышалось сопение бойцов и удары сапог о мерзлую землю. «А все же какая размазня этот Капустин», — подумал Турбин.
— Где Задира?
— Ушел с Дьяковым, товарищ лейтенант, — ответил командир первого отделения.
Турбин удивленно хмыкнул.
Переминаясь с ноги на ногу, солдаты перешептывались в строю:
— Эх, в баньку бы счас теплую, попариться.
— А потом к Маше под бачок.
— У голодной куме одно на уме.
Во двор по одному вбегали бойцы-строители.
Таковой втиснулся в строй и сказал соседу:
— Навели переправу. Только гвозди кое-где не успели вбить. — Он усмехнулся. — Пьяный не ходи — качается, как на волнах.
«Качается»… Турбин вдруг вспомнил, что в поселке, где он рос, тоже был жиденький мостик. Через ручей. По нему хорошо было бегать босому. Мать боялась, что он свалится и убьется. А он не боялся и бегал. Турбин вздохнул.
Все солдаты стояли в строю. Уже темнело. На небе мигали звезды. Разрывая вечернюю тишину, раздалась команда:
— Рравняйсь! Смирно! Отставить! Смирно!
И словно в насмешку, с соседнего квартала донесся басок:
— Микита, ножичек давай, едят тебя мухи.
Там устраивались на ночлег пехотинцы.
ТАЙНИКИ АРХИВНЫЕ
— Вот, Михаил Яковлевич, — пробормотала девушка-архивариус, торопливо положив на стол кипу помятых, старых бумаг, называемую по-научному «единицей хранения», а попроще — архивным делом.
— Да кладите вы потише, — поморщился Ушаков. — Не видите, сколько в них пыли.
Пыли в единицах хранения и в самом деле было страшно много. Ушаков не мог понять, откуда она, эта пыль, берется. В хранилищах чистый воздух, шумит вентилятор, и днем и ночью проветривая помещение. Архивные дела уложены в картонные коробки. А на́ ж тебе: возьмешь дело, пролежавшее годков этак тридцать-сорок, тряхнешь его и закашляешь.
Некоторые от пыли чихают. Есть люди, которые никак не реагируют на пыль. А Михаила Яковлевича одолевает кашель. С утра еще ничего, а ближе к обеду появляется неприятное ощущение в горле, будто оно заболело или что-то в него попало, и хочется без конца откашливаться.
На столе рядом с архивными бумагами лежит заявление Никулина Дмитрия Никитича, по архивной терминологии — «запрос». Оный Никулин хочет получить справку, что он работал когда-то председателем колхоза. Желание понятное: человеку шестьдесят лет и пора уходить на пенсию.
Но бедный старик, конечно, не подозревал, как трудно найти документы о нем. На бюро райкома партии его не утверждали — в тридцатых годах такое бывало. В протоколах бюро ничего не было и об освобождении Никулина от председательства. И вообще председатель колхоза Никулин не попадался в протоколах. Значит, средненько робил Дмитрий Никитич: хороших председателей тогда, как и сейчас, отмечали, а плохих наказывали.
Никулин к тому же беспартийный. На коммунистов «заведены личные дела», и по ним легко «наводить справки». Ушаков на всякий случай просмотрел описи единиц хранения и нашел личное дело Никулина Дмитрия Николаевича. Не он ли? Не сходится только отчество, да и то три первых буквы одинаковы.
И вот оно, это личное дело. Михаил Яковлевич поспешно перелистал страницы. Не тот. Как досадно.
Он встал, распахнул окно, выходившее на север. Сколько солнца на улице, там, где кончается тень от громадного здания обкома! Там тепло, даже жарко. А тут, в кабинете, всегда прохладно и темновато. Кажется, в солнечные дни даже темнее, чем в пасмурные. Так оно, собственно, и водится в архивах: где вечно хранятся бумаги, не должно быть солнца и жары. Архивные документы не живые существа, им солнце и жара противопоказаны.
Еще совсем недавно, четыре месяца назад, Ушаков был городским военным комиссаром. Работенка, что и говорить, беспокойная, не для старого человека. Ушел в отставку. Полежал на диване месяц, а больше терпения не хватило. Было неприятнейшее состояние — будто ты стал совсем никому не нужным, бесполезным человеком.
Пошел в обком партии. Предложили должность заведующего партийным архивом. Он никогда не думал, что с архивом так много всякой возни, и шутил про себя: «Работа пыльная, но не денежная».
Сев за стол, Михаил Яковлевич еще раз, не зная зачем, скорее из пустого любопытства, стал просматривать личное дело Никулина Дмитрия Николаевича. Дело было большое: листок по учету кадров, автобиография, выписки из решений бюро райкома партии, характеристики. Никулин родился в деревне Кутыревка. До тридцатого года работал «в хозяйстве отца». С тридцатого по тридцать четвертый — «зав. складом Карелинского шпалозавода».
«От коммуны-то увильнул, — вдруг с неприязнью подумал Михаил Яковлевич. — А может, какие-то причины были, основательные».
— Антонина Филимоновна, — позвал он хранителя фондов, пожилую женщину, весь век проработавшую в райкомах, в отделе парторганов обкома партии и перед самой пенсией перебравшуюся в архив. — У меня вопрос к вам. Вы бывали в Больше-Морозовском районе? Не помните, Карелинский шпалозавод в Кутыревке находится или где?
— Да что вы! — удивилась женщина. — Карелинский шпалозавод находится, конечно, в селе Карелино.
— Так. А сколько километров от Кутыревки до Карелина?
— От Кутыревки до Карелина? Что-то такое… Что-то такое в пределах шести, может, семи километров.
— А не меньше?
— Да ну что вы! Я там проезжала на машине не раз. Расстояние довольно-таки порядочное. Шесть-семь…
«Бедняга, — снова подумал Михаил Яковлевич, уже с некоторой иронией. — Каждый день вкалывал километров двенадцать-четырнадцать».
В тридцать четвертом Никулин перевелся в колхоз бригадиром и с той поры стал вдруг стремительно продвигаться по службе. Заместитель председателя, потом председатель колхоза, заведующий райземотделом и, наконец, с апреля сорокового года председатель райисполкома. Избрали его членом бюро райкома партии, депутатом областного Совета.
«А чего? Способный мужик, попробуй-ка так быстро», — разговаривал сам с собой Михаил Яковлевич.
И вот выписка из решения бюро райкома с печатью и подписью — все чин чином: «Тов. Никулина Д. Н. освободить от занимаемой должности в связи с плохим состоянием здоровья». Когда это было? Двадцать восьмого сентября сорок первого года. Война. Так! Куда же он подался? В личном листке написано размашисто: «Больше-Морозовское сельпо. Завмаг».
«Ничего, тепленькое местечко. Хлебное. Спокойное и тепленькое».
Заведующий архивом рассматривал дело совсем ему незнакомого человека со все возрастающим интересом и сам удивлялся этому.
С ноября сорок четвертого года Никулин снова полез вверх: его назначили председателем правления райпотребсоюза, а после войны он перебрался в райисполком на должность заместителя председателя.
«Трудненько было в те дни-то — голод и всякое такое, а ведь не побоялся, хотя и больной», — посочувствовал Михаил Яковлевич.
В «списке руководящих партийных и советских работников области» Никулина не было. Может, на пенсии? Какого же он года рождения? Тысяча девятьсот девятого. Рановато еще.
— Антонина Филимоновна, — позвал Ушаков. — Вы в хранилище? Принесите-ка мне… Больше-Морозовский райком, коробка седьмая, дело восемнадцатое.
— А что вы ищете?
— Да так… надо.
— Но все же?
Она спрашивала из другой комнаты, вполголоса. Он смолчал, будто не расслышал. А хотелось ему посмотреть «персональное дело» Старцева, того самого, которого Никулин заменил на посту председателя правления райпотребсоюза. В характеристике на Никулина Михаил Яковлевич уловил такую фразу: «Помог вскрыть недостатки в работе райпотребсоюза…»
Дело Старцева Михаил Яковлевич просматривал с каким-то лихорадочным нетерпением, чувствуя одновременно и некоторую неловкость: «Столько работы и без этого…»
Старцева исключили из партии и отдали под суд, хотя, судя по документам, не посадили в тюрьму. В деле подшиты протоколы допроса, решение суда, разные справки, докладные и… письмо Никулина первому секретарю райкома партии. Разборчиво, этаким ровненьким, экономным почерком Никулин исписал шесть с половиной тетрадных листов. И все факты, факты. Тогда-то и и там-то Старцев кутил с подчиненными, тому-то и тому-то по его запискам «выдавали непосредственно с базы» крупу и муку. Писал о растратах, о всяких беспорядках в конторе райпотребсоюза и магазинах, указывая фамилии, дни и даже часы.
В конце письма «на основе вышеизложенного» Никулин обвинял Старцева в антисоветской деятельности.
«Не слишком ли? — мысленно возразил ему Ушаков. — А сам-то, сукин сын, чего в кусты прятался, пережидал?»
Ушакову не нравилось, что Никулин подкапливал фактики до поры до времени, видимо записывал их где-то, собираясь бить неожиданно и наповал.
- Прииск в тайге - Анатолий Дементьев - Советская классическая проза
- Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Пушкинский вальс - Мария Прилежаева - Советская классическая проза
- Во сне ты горько плакал (избранные рассказы) - Юрий Казаков - Советская классическая проза
- Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев - Советская классическая проза
- Деревянные кони - Федор Абрамов - Советская классическая проза
- Две жизни - Сергей Воронин - Советская классическая проза
- Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
- Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
- После бури. Книга первая - Сергей Павлович Залыгин - Советская классическая проза / Русская классическая проза