Форма входа
Читем онлайн «А зори здесь громкие». Женское лицо войны - Артем Драбкин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Один раз врач меня обидела сильно. У меня что-то с ногой случилось, такая боль дикая, что наступить на ногу не могу. А внешне ничего не видно. Я пришла к ней, а она посмотрела и говорит мне: «Симулянтка!» Я думаю: «Ничего себе, симулянтка, с сорок первого года в боях!» А это в 1945 году было. Потом слышу еще, что врач говорит: «Сегодня в бой идем, вот она и симулирует». Я обиделась страшно и кое-как ушла оттуда. А идти не могу. Увидела повозку, которая шла как раз в наш полк. Меня привезли. Что делать-то? Я такая обуза для ребят, без ног! К вечеру у меня нога распухла так, что и в сапог не лезла. А там как раз понадобилась какой-то взвод пулеметный на танк посадить. Я говорю: «Давайте наш взвод на танк, раз я ходить не могу, поедем!» Поехали на этом танке. Два танка шли впереди, мы были на третьем. Танки вывезли нас на позицию, мы рассредоточились, а танки пошли на свою позицию, отступили. Мы остались одни, вырыли окопчики, сидим и ждем. Рядом дом какой-то был, один парень из моего взвода говорит: «Я пойду, проверю, что там такое». Прыгнул через забор и зацепился ремнем, а ноги длинные в воздухе болтаются. Сам парень высокий был — и вот вид такой: забор, а над ним длиннющие ноги болтаются.
Я говорю: «Ну, если немцы такое увидят, то обязательно отступят, испугаются». Он отцепился, пошел в этот дом, вернулся и говорит: «Да нет там ничего, нечем поживиться». И вдруг мы смотрим — из леса напротив выходят немецкие танки! А наших танков нет! А пехота-то где? Что нам делать? Так что получается, что наш взвод остался в одиночестве, три пулемета, и все. Думаю, ладно, огонь открывать мы не будем, это бесполезно. Пусть они пройдут, и мы попробуем их сзади атаковать гранатами — вот такое я решение приняла. Ребята мои заволновались. Я им говорю: «Ребята, вы же знаете, я убежать не могу. Сами знаете, какая у меня нога — я никуда не убегу. И вам я приказывать тоже не могу на верную смерть оставаться. Так что оставьте мне гранат побольше, а сами как хотите». Никто не убежал. А немецкие танки стволами в разные стороны поводили и что-то побоялись вперед идти. Я говорю солдату своему: «Это ты их своими ногами напугал, они не знают, какое оружие тут у нас находится». Тут как раз наши подошли, и мы отошли в тыл. Потом меня сразу отправили в медсанбат. На телеге нас везут. Я автомат ребятам отдала. Положили меня и еще одного раненого на телегу, везут нас. Смотрим — из леса два немца идут! Я ездового спрашиваю: «У тебя оружие есть?» — «Да там винтовка где-то под тобой лежит». Я винтовку сразу из-под себя доставать, держу ее. Подходят немцы, что-то говорят. Если бы Анна была жива, она бы с ними поговорила, но ее нет, она убита. А нас — я с ногой, тяжелораненый боец и ездовой. Я думаю, что делать? Гранат нет, а что это винтовка? Подошли, говорят, как я поняла: «Мы австрийцы! Мы не стреляли!» Оба с оружием и пошли за нами. До артиллеристов добрались, я говорю: «Ребята, избавьте от этих собеседников! Я уже больше не могу с ними общаться! Они вышли из леса, не стреляли, нам ничего плохого не сделали, но общаться я с ними больше не хочу». В медсанбате меня сразу на операционный стол, и маску на лицо эфирную. До сих пор я ее переносить не могу. Открываю глаза — никого нет, я на столе, нога перевязана. Сапог разрезанный лежит. Я его надела, прибинтовала к ноге и вышла. Меня никто не остановил. Иду, иду, ноге не больно. Наверное, это от наркоза. А тут как раз наш агитационный автобус едет, и агитатор Семен Хохман наш мне кричит: «Куда идешь?!» — «Домой!» — «А где дом?» — «В 134-м полку!» — «Давай садись, я тебя подвезу, как раз туда еду». Подвез он меня до штаба полка, а там как раз наша машина за продуктами пришла. Я на ней обратно к передовой поехала, к ребятам. Долечивалась уже в своем полку, на передовой.
Подвига я не совершила, до Берлина не дошла. Вместе с солдатами участвовала в боях, была простым солдатом. Отношения между мужчинами и женщинами были нормальные — я солдат как солдат, все были наравне. В этих же боях были такие же женщины, как я, мои боевые подруги. Я только после войны узнала, что в конце войны в Эстонии наш комполка нас специально в Ленинград в отпуск отослал, чтобы сберечь. Он к нам пришел и говорит: «Девчонки, не хотите в Ленинград съездить?» Март месяц на дворе, весна, мы и подумали — почему бы не съездить? А потом оказалось, что дивизия пошла в бой. Мы вернулись и стали дивизию нашу нагонять. Нагнали в районе Дно, Гдова. Пришла я в батальон: комбат убит, все офицеры убиты, только один лейтенант Морозов из нашей пулеметной роты остался, и тот контуженый, не слышит ничего. Я ему сказала идти в санроту, он не знает, куда. Я ему показала направление, говорю: «Сам ищи». А что происходит, куда наступать — я не знаю, я же в штабе не была. И в результате Веру, подругу мою, в этих боях убило, а меня ранило. Я пришла, ничего не знаю — куда наступать, что будет? Ребята мне сказали, что начало атаки по сигналу красной ракеты. Смотрю — слева пошла пехота, справа. Я говорю: «Ребята, давайте мы тоже не будем отставать. Вперед!» Пошли вперед, а куда идем — сами не знаем. Где видим немцев, там стреляем, и дальше давим на них, только чтобы батальон наш не отстал. Потом пришел старший лейтенант, сказал, что будет командовать батальоном. Я говорю: «Давай, командуй, а то мы не знаем, куда нам идти». И тут меня как раз ранило — в ногу и в руку. Рука отвисла, боль жуткая, очевидно, в нерв попало. Я ушла в санчасть. Пришли в санчасть, раненых много, транспорта не хватает, когда кого будут отправлять — непонятно. Нам сказали, что, если кто может сам идти, пусть пешком сам идет в полевой госпиталь. Руку мне обработали, перевязали. Нога была ранена легко, я еще говорила: «Вот паразит, сапог испортил!» Врач спрашивает: «А что ногу он испортил — это ничего?!» Я говорю: «Это ничего, нога заживет, а сапог теперь рваный». После этого мы с одним командиром отправились пешком в полевой госпиталь и заблудились. Пришли в госпиталь уже ночью. От боли я уже не знала куда деваться. Врач посмотрела, что рука у меня сухая, кровотечения нет, и не стала ничего делать. И вот я всю ночь от боли мучилась. А там какой-то солдатик был, и вот он меня всю ночь водкой поил. Водки даст мне: «Доченька, выпей, легче будет». Я выпью, а через двадцать минут у меня опять эта боль! И так вот до утра я дождалась. Утром меня сразу на операционный стол, вычистили мне руку, и я после этой операции вообще трое суток спала. В госпитале не было женских палат вообще, а была только гауптвахта. Из гауптвахты освободили людей, а меня туда поселили. Гауптвахта была в землянке, на полу вода. Доски были наложены просто так, в грязь. Правда, печь там была, и солдатик ее топил круглосуточно. Как раз был день 8 Марта. Вспомнил начальник госпиталя, что есть раненая девушка в госпитале. Меня вынесли с гауптвахты и показали генералу, который в госпитале был с инспекцией. Вот тогда он мне дал орден Красной Звезды. Начал меня расспрашивать: «О, девушка! На фронте с сорок первого года! Две медали «За отвагу»! И вы все на фронте?» Я отвечаю: «Да, стойкий оловянный солдатик». — «А в какой палате вы находитесь?» — «А на гауптвахте». Он дал всем нагоняй, мне выделили уголок в палате. Потом он говорит: «Я все награды раздал, вот вам от меня». Снял с кителя своего Красную Звезду и отдал мне. Я не знаю, как он потом все это дело оформил, но потом мне выдали официальное удостоверение на этот орден. Я забыла фамилию этого генерала. Спрашивает: «Как ты столько лет продержалась-то?» Я отвечаю: «Не знаю я. Вера Барбашова убита, Аня Шмидт убита, Маша Лугина убита, а я среди них была и жива осталась». Из госпиталя я потом убежала, недолечилась. И долечивалась в своей санроте. Рука не действует, крючком согнута. Врач мне говорит: «Давай разрабатывай руку, она тебе еще пригодится». И со слезами на глазах пришлось разрабатывать. К сожалению, не знаю фамилии этого доктора, надо было его поблагодарить за руку. Так что в последних боях в Курляндии я не участвовала. В Курляндии было очень тяжело. Потому что вроде и конец войны, а грязь страшная. Лошадки по самое брюхо погружались в эту грязь. Я когда из госпиталя убежала и добиралась до своей дивизии, то смотрю — радист, рация за плечами, и он по этой грязи чуть ли не на четвереньках ползет. Такое болото было страшное. Там наш командир роты погиб, Соболев Иван Николаевич, после него стал Дубинский. Потом Назаров Иван стал. Меня тоже перевели из моей роты во второй батальон и дали пулеметный взвод — три пулемета. Звание у меня было гвардии старшина. Званиями нас не баловали. В Курляндском «котле» немцы никак не хотели сдаваться, даже когда уже война кончилась, они на нас по лесам охотились. Так что пленных у нас даже в конце войны было мало.
Наступление на Карельском перешейке было как раз после Нарвы. Я попала как раз на тот самый участок, где я ходила в разведку в 1941–1942 годах. Эта моя бывшая дивизия отходила, а мы там сосредотачивались для наступления. Артподготовка — такой гром был — это не передать. Откуда столько оружия взялось? Такая мощь на них была свалена! Наши чувствовали, что финны в обороне три года стояли, значит, оборона у них сильная, так такой шквал на них обрушили! Не знаю, кто мог бы выдержать такой огонь, с ума сойти было можно. Финны выходили из блиндажей, все тряслись, говорили: «Рюсся сараями стреляет!» А это были такие ракеты, «андрюша», он прямо с клеткой вылетает, горит все. Вот, наверное, поэтому они решили, что мы сараями стреляем. Пленных было много. Бои были тяжелые — там же местность пересеченная, скалы. В одном ущелье таком — огромные скалы — у нас была остановка, только стали прятаться, как финны начали бомбить. Я смотрю, что мне не спрятаться нигде, подбежала к одной скале, а там наш инженер полка — у него вся левая сторона груди снесена осколком. Начисто. Вот так вот его скосило. И я смотрю — сердце бьется! Натуральное человеческое сердце у меня на глазах бьется! Я остолбенела, а он еще на руках приподнялся, глаза безумные совсем, посмотрел на меня и ткнулся лицом в землю. Ну как тут поможешь? У него грудная клетка была снесена полностью. Вот такие жуткие бои были под этим Выборгом. Названия станций, мест мы не знали. Мы простые солдаты, нам дадут ориентир и направление, и мы туда идем. Выборгская операция была скоротечная, мы даже нигде не останавливались — все время шли, шли, до самого Выборга.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «А зори здесь громкие». Женское лицо войны - Артем Драбкин бесплатно.
Похожие на «А зори здесь громкие». Женское лицо войны - Артем Драбкин книги
- Русская пехота в Отечественной войне 1812 года - Илья Эрнстович Ульянов - История
- Танки в Зимней войне - Баир Иринчеев - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Отголоски старины об Отечественной войне 1812 года - Ю. Мусорина - История
- Броня на колесах. История советского бронеавтомобиля 1925-1945 гг. - Максим Коломиец - История
- Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов - История
- Сталинградское побоище. «За Волгой для нас земли нет!» - Михаил Барятинский - История
- Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика - Виктор Безотосный - История
- Танковый погром 1941 года. В авторской редакции - Владимир Бешанов - История
- История Хоперского полка Кубанского казачьего войска 1696–1896 гг. - Василий Григорьевич Толстов - История
