Буры добродушно посмеялись и вскоре опять захрапели.
Вильбуа де Марейль бросился к генералу, умоляя отдать приказ об отступлении.
– Генерал Кронье! – призывал он. – В ваших руках исход борьбы за независимость обеих республик, а вы ставите под угрозу существование целой армии… Послушайте меня, я далеко не новичок в военном деле, – прикажите отступить! Так вы пожертвуете только обозом, который и без того можно считать потерянным, но спасете четыре тысячи бойцов. Еще не поздно!..
Кронье усмехнулся и покровительственно похлопал полковника по плечу, а затем произнес слова, которые позже вошли в историю:
– Я лучше вас знаю, что мне следует делать. Вы еще не родились, когда я уже был генералом.
– Тогда поезжайте и сами убедитесь, что английская армия уже наполовину завершила окружение вашего лагеря! – не унимался полковник, но вместо ответа Кронье просто отвернулся.
Весь этот день прошел в преступном бездействии, а 17 февраля после полудня кавалеристы графа Штернберга отправились в разведку. На этот раз их сопровождал бурский военный интендант Арнольди. Когда небольшой отряд поднялся на возвышенность, Арнольди насмешливо заметил:
– Хотел бы я взглянуть хоть на одного из тех английских солдат, которых породило ваше воображение.
– Что ж, смотрите! – Штернберг указал на горизонт, затянутый тучами пыли, поднятой огромными массами людей, лошадей и артиллерийских обозов.
Арнольди побледнел и помчался в лагерь Магерсфонтейн.
– Слишком поздно! – с горечью заметил Штернберг, скакавший рядом с ним.
Кронье наконец понял, в каком положении из-за его упрямства оказалась лучшая бурская армия. И тут нужно отдать ему должное – в нем мгновенно пробудился бесстрашный воин. Приказ об отступлении он отдал немедленно. Но и теперь Кронье ни за что не желал бросить обозы и вывести бурских стрелков из окружения налегке. Именно это и привело впоследствии к капитуляции всей его армии.
Только к двум часам ночи укрепленный лагерь наконец-то опустел. Вперемежку с кавалеристами, погонщиками, повозками и быками устремились во мрак женщины и дети, перепуганные и оглушенные щелканьем бичей, скрипом колес, мычаньем быков, топотом копыт и криками людей. Больше всего это отступление походило на бегство, и продолжалось оно всю ночь и весь следующий день. К вечеру изнуренные верховые и упряжные животные просто не могли двигаться дальше.
Кронье был вынужден остановиться и разбить лагерь. Его армия заняла широкий изгиб долины Вольверскрааль на Моддере, и что самое печальное – оказалась теперь в полном окружении. Прорвать железное кольцо британцев самостоятельно Кронье не имел сил – оставалось надеяться на помощь других бурских армий, но до их прибытия надо было еще продержаться.
Весь день 19 февраля ушел на рытье траншей по всем правилам фортификационного искусства. Тем временем бурскому генералу Девету удалось ненадолго разомкнуть кольцо англичан и дать Кронье шанс вывести из окружения людей, пожертвовав, разумеется, обозом, но Кронье самонадеянно отказался. На помощь Девету подоспел генерал Бота. Оба они посылали гонца за гонцом к Кронье, умоляя его выйти из окружения через прорыв, который они могли удерживать еще в течение суток. Кронье вновь презрительно отказался, и небольшие соединения Девета и Бота вынуждены были отойти под натиском англичан.
Последовавшая вслед за этим сдача армии Кронье в плен на некоторое время подорвала боевой дух всех прочих бурских частей. Дезертирство стало массовым явлением, и генерал Девет решил распустить по домам значительную часть своих солдат, чтобы они могли оправиться от этого потрясения. Лишь спустя некоторое время к бурам вернулась боеспособность, но англичане уже заняли значительную часть территории обеих республик, и тем, кто еще был готов сопротивляться, пришлось перейти к партизанской войне…
А 19 февраля 1900 года в долине Вольверскрааль окопавшейся армии Кронье довелось выдержать такой страшный артиллерийский обстрел, какого до того не знала история войн. Сто пятьдесят английских пушек сначала повели огонь по фургонам и повозкам – и через два часа те превратились в гигантский костер. Покончив с обозом, англичане принялись за скот, и вскоре на берегу реки валялись окровавленные туши четырех тысяч быков.
Огонь не угасал двое суток; от сильного жара трупы животных начали разлагаться, и лагерь наполнило отвратительное зловоние. Тесные траншеи, в которых укрывались четыре тысячи людей, вскоре превратились в очаги всевозможной заразы. Вода в реке, отравленная гниющим мясом, стала ядовитой. Смерть буквально косила женщин и детей.
На четвертый день Кронье попросил перемирия для погребения мертвых, но лорд Робертс ответил категорическим отказом и требованием немедленно сдаться. Кронье, в свою очередь, отказался, и Старый Боб приказал возобновить обстрел. Снова загрохотали сто пятьдесят пушек, снова стала расти гора мертвых тел – и так продолжалось еще три дня. Эта неделя сверхчеловеческой стойкости прославила патриотов Южной Африки и навлекла позор на тех, кто воевали как истинные варвары.
С каждым часом все теснее сжималось кольцо окружения. В конце концов между бурскими и английскими траншеями осталось каких-нибудь восемьдесят метров. Перестрелка теперь велась почти в упор. Буры даже умудрялись перебрасываться с англичанами ядовитыми репликами.
Иного выхода, кроме капитуляции, не оставалось. В семь часов утра буры подняли белый флаг, огонь прекратился, и Кронье верхом отправился к лорду Робертсу – сдаваться.
Жан Грандье, Фанфан и Поль Поттер израсходовали по последнему патрону, а когда началась сдача оружия, разбили приклады и сломали затворы своих маузеров. И только Поль Поттер, узнав, что англичанам придется отдать отцовский роер, куда-то исчез. Вернувшись четверть часа спустя, он шепнул на ухо Сорвиголове:
– Я спрятал роер. Надеюсь, он еще поможет перебить немало англичан.
Рота канадских стрелков, многие из которых были французского происхождения, приступила к разоружению буров. Пленные уныло брели между двумя рядами рослых вояк, одетых в хаки, и на их лицах читалась мучительная боль. Надо самому хоть раз в жизни пережить позор незаслуженного поражения и кошмар капитуляции, увидеть торжество завоевателя, попирающего сапогом землю твоего отечества, чтобы понять их душевное состояние.
Впрочем, англичане в большинстве своем относились к военнопленным сочувственно, а канадцы жалели их почти по-братски.
Ротой канадцев командовал великан с голубыми глазами и длинными рыжеватыми усами. Он плохо владел английским и то и дело пересыпал свою речь французскими словечками.
