Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто? — удивился Юлий, никогда прежде не слышавший от нее подобного слова.
— Сводница, — более уверенно повторила француженка. — Хочешь, чтобы я познакомить тебя с молоденькая? Тогда ты снова будешь со мной ласков?
— А с кем это ты собираешься меня знакомить? — разговор начинал принимать все более интересный оборот, отчего у гимназиста постепенно разгорались глаза.
— О! — и Маргарита состроила многозначительное лицо. — Это очень хорошая девушка. Стройная, молодая, красивая… почти как я!
— И кто же это?
— Моя дочь.
— У тебя есть дочь? — Юлий так оживился, что с ногами запрыгнул на постель.
— Есть.
— Но почему же ты раньше никогда мне об этом не рассказывала?
— У каждая женщина должна быть своя маленькая тайна! Потом… может быть, завтра, я даже показать тебе ее фотографическая карточка.
— Покажи! — загораясь, кивнул Юлий. — Мне будет очень интересно.
— Но мы потом опять станем самые добрые друзья, не так ли? — заискивающе поинтересовалась Маргарита, игриво положив обе руки на свой пышный бюст.
— Конечно, — усмехнулся гимназист и вдруг, с самой циничной усмешкой, добавил: — Говорят, это очень интересно, когда сразу с двумя…
— О! — под стать ему столь же цинично усмехнулась француженка. — Mon petit готов очень много пошалить… Так что теперь?
— А теперь, пожалуйста, уходи, потому что я очень хочу спать, — Юлий притворно потянулся и зевнул, забираясь под одеяло.
На этот раз Маргарита не стала настаивать на прощальном поцелуе, ограничившись поцелуем воздушным. Напоследок она кокетливо улыбнулась воспитаннику и, помахав ему кончиками пальцев, вышла из комнаты такой упругой походкой, что складки платья на ее гладкой спине соблазнительно изгибались вправо-влево.
Юлий вздохнул, лег, но даже не стал закрывать глаз. Еще до прихода француженки он мучился от бессонницы и поэтому взялся читать самую скучную книгу — философский трактат неизвестного автора, — которую только смог найти в семейной библиотеке. Сейчас, после столь бурного разговора, уснуть стало еще сложнее.
Поколебавшись, он снова взял со столика трактат и попытался погрузиться в чтение.
«…Смерть страшна только для яркой индивидуальности. Серость и безликость не умирают, поскольку постоянно воспроизводятся в других, аналогичных по серости экземплярах, так что этого обновления и воспроизводства никто на свете не замечает.
Для людей, не отягощенных философским отношением к жизни, смерть менее страшна, чем людские предрассудки, поэтому они готовы покончить с собой ради такой ерунды, как дурная слава, сплетни и т. п. Отсюда вывод — философские «прививки» уму, помогающие ему оценить уникальность собственного «Я», так же необходимы личности, как медицинские прививки необходимы телу!
Индивидуальный организм погибает, дабы обеспечить существование рода благодаря постоянному порождению новых поколений. В природе смысл смерти индивида заключен в обновлении рода, однако такого смысла не существует для смерти неистребимо любопытного «Я»! Познание бесконечно так же, как и наша страсть к познанию! Смерти «Я» не может и не должно быть, пока в нем существует способность к восприятию и пониманию нового, пока есть живой интерес к величайшим тайнам Вселенной и жизни. А как в сознании может угаснуть интерес к тому, что лежит в его собственной основе? И что может быть интереснее саморефлексии — то есть стремления познавать саму способность познания?
Этот интерес бесконечно питает философские искания человеческого духа, в то время как тело стареет, дряхлеет и все более требовательно заставляется нас отрываться от познания и заниматься своими болезнями. Наконец наступает мгновение, когда мы отчетливо понимаем, что уже «сверзились» в роковую воронку и теперь все быстрее летим сквозь туннель… Что ждет нас в конце его — ласковый и теплый свет или все та же проклятая воронка цвета вечной безнадежности?»
Юлий никогда не отличался хорошим здоровьем, поэтому долго читать о старости и смерти ему было тяжело. Трактат так и не вызвал у него ни малейших признаков сонливости, зато навеял весьма скабрезные размышления, в центре которых, разумеется, была Маргарита.
Пожалуй, он напрасно ее прогнал, поскольку после любовных утех и вызванного этим утомления ему на редкость хорошо спалось. Гимназист прикрыл глаза, вспоминая сегодняшнее «кабаре» — задранные юбки, черные чулки с подвязками на соблазнительно-тяжеловесных бедрах, которые, как хорошо помнили его руки и губы, были такими шелковистыми, упругими, горячими… Неплохо бы сейчас снова оказаться между ними и в очередной раз испытать неимоверное блаженство, яростно содрогаясь в унисон со стонущей под тобой женщиной…
Однако от острейшего сиюминутного желания немедленно вскочить с постели и позвать гувернантку Юлия удержало другое воспоминание — о том презрении и отвращении, которые охватывали его всякий раз, стоило ему удовлетворить свои потребности и успокоиться. Презрение он испытывал к той женщине, которую минуту назад столь неистово желал, что готов был целовать ей ноги, а после не хотел даже смотреть ей в лицо, чтобы не видеть предательской сети мелких морщин в уголках глаз; а отвращение чувствовал к самому себе из-за той неуемной похоти, с которой никак не мог совладать.
Впрочем, через какое-то время желание возвращалось, а с ним и движение по замкнутому кругу: возбуждение — наслаждение — отвращение. Странно все-таки устроена мужская натура! Недаром же у французов есть поговорка: «На красивую женщину смотришь как на хорошо накрытый стол по-разному — до еды и после».
Подобные мысли несколько охладили приступ сладострастия, и Юлий благоразумно решил сегодня обойтись без гувернантки — не стоило давать ей лишний раз почувствовать свою власть над ним. Этой ночью он ограничится снотворным…
Встав с постели, гимназист достал склянку с морфием и начал аккуратно сыпать порошок в стакан. В какой-то момент его отвлек шорох за дверью, рука дрогнула, и он насыпал больше положенного. Юлий попытался вернуть излишек обратно в склянку, но у нее было слишком узкое горлышко, и он лишь просыпал порошок на ковер. «А, ладно, так быстрее засну». Гимназист налил воды из графина, тщательно размешал содержимое и залпом выпил. Затем поставил стакан на столик, задул лампу, лег в постель и свернулся клубком, с наслаждением ощущая быстро подступавшую дремоту. Через минуту он уже крепко спал.
А шорох за дверью был вызван повторным появлением Маргариты — ей тоже не спалось. Пару минут она прислушивалась, стоя в коридоре, а затем осторожно приоткрыла дверь и обнаружила в комнате полнейшую темноту, прерываемую лишь ровным дыханием спящего Юлия…
Глава 18
«НА ДЕРЖАВУ ОБИДНО!»
Серым апрельским утром на Семеновский плац, оцепленный со всех сторон войсками, под барабанный бой медленно вкатили две открытые колесницы, каждая из которых была запряжена парой гнедых. На первой из них находились двое мужчин, на
- Чертов дом в Останкино - Андрей Добров - Исторический детектив
- Выбор - Виктор Суворов - Исторический детектив
- Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров - Исторический детектив
- Бунт османской Золушки - Андреева Наталья - Исторический детектив
- Налейте бокалы, раздайте патроны! - Сергей Зверев - Исторический детектив
- Знаменитые дела судьи Ди - Роберт ван Гулик - Исторический детектив
- Деревянная грамота - Далия Трускиновская - Исторический детектив
- Голос ночной птицы - Роберт Маккаммон - Исторический детектив
- Королевский гамбит - Диана Стаккарт - Исторический детектив
- Путешествие пешки, или история одной шахматной партии - Андрей Гирько - Исторический детектив