Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выходит, что и в те времена было накладно связываться с властью, хотя наши историки очень ее хвалят, утверждая, что это была «наша», глубоко «украинская» власть. Вот как она вела себя — воистину глубоко по-украински! В 1719 году зять Иваницкого сотника Волошина за съеденный коровой крестьянина Верескуненко гарбуз отобрал у последнего по суду корову, а за якобы присвоенную тем же Верескуненко «грудку сыра» изъял в пользу истца огород с хатой и садом и поле в три с половиной десятины. Теперь догадываетесь, почему никто не воевал, когда отменяли гетманство? А кто за таких шкуродеров будет кровь проливать?
А вот еще одно решение подобного рода: в 1722 году некий Аркеменко был обвинен в супружеской измене. Не известно почему, но, разобрав дело, Пирятинский суд постановил отобрать у любителя внебрачных связей коня, вола и корову в пользу суда. Неужели без коня и вола он стал верным мужем? И зачем вообще суду волы и коровы? Пахать, что ли, он собирался «выездной коллегией» прямо на поле и доить, хватаясь за дойки загребущими руками?
Увы, не было на Земле правды, нет и не будет! Отсутствие прецедентного права в Малороссии иногда превращало правосудие в сплошную комедию. В 1707 году некий Мыкытченко изнасиловал в Прилуках местную жительницу по прозванию Гребенчиха. Его казнили, отрубив голову мечом. А другие за такую же провину просто откупались! В 1684 году.богатый и похотливый казак Божко из Новых Санжар изнасиловал собственную най-мычку. Та подала на него иск. Согласно приговору, она получила за обиду корову из стада насильника (причем, суд постановил, что пострадавшая может выбрать, «якую сама сподобает»), пять овец, куртку на овчине, подушку, плахту, три женских сорочки, «чоботы чирвоныи» и пояс «штучковый» кроме того, ей присудили право нажать на нивах Божка хлеба, сколько сможет. И еще он должен был расплатиться с ней за годовую службу! Разбогатевшая на изнасиловании девка осталась довольна. Как и незадачливый насильник Божко, которому удалось сохранить голову, договорившись о компенсации с жертвой его разнузданных инстинктов.
Куда меньше повезло всего через девять лет жителю города Стародуб Тарасову. Он изнасиловал собственную дочь и был присужден к отсечению головы: «Жебы при собраню народа под час ярмарковий на пострах иным бил... мечем стятий». Педофилов-кровосмесите-лей не жаловали и в те времена.
Впрочем, доставалось и преступникам женского пола. Чаще всего злодейки попадались на убийстве собственных младенцев. За это закапывали в землю и пробивали колом. Стандартный приговор гласил: «Колом живую пробити, иж бы прочии имели страх».
Представителям нетрадиционной сексуальной ориентации в старой Украине тоже жилось нелегко. Они не танцевали полуголыми на пятнадцатисантиметровых шпильках и не пели голосами кастратов в телевизионных шоу, озадачивая публику, баба это или мужик? Пойманных на месте преступления сексменьшевиков (их тогда называли «содомитами ») после веселой судебной процедуры, заменявшей для народа театр и телевизор, публично казнили — обычно сжигали на костре. Подобные эпизоды расправы над староукраинской «гомосятиной» любил коллекционировать современник Тараса Шевченко известный собиратель малороссийских пикантных историй — Платон Лукашевич. В его фонде, хранящемся доныне в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки в Москве (бывшая «Ленинка»), имеется множество таких выписок из судебных актов.
Однако, как и нынешнее украинское, малороссийское уголовное право, в отличие от британского, не было прецедентным. в Англии за одно и то же преступление всегда назначают одинаковое наказание. У нас же многое зависит от личности судьи и его отношения к преступлению и подсудимому. Поэтому одних педерастов жарили живьем, а другие отделывались легким испугом, даже не понюхав запаха дыма. К примеру, в 1708 году местный содомит, осужденный Прилуцким судом, «респектуючи налюдскоеврошение» (это значит, что земляки просили его пощадить) был освобожден от смертной казни и просто «до полумертвия» побит киями — палками.
А в актах Пирятинского городского управления, сохранившихся в фамильном архиве известного малороссийского старшинского рода Стороженко, есть упоминание о двух молодых казаках, пойманных на занятиях противоестественной любовью. Так как это были «молодыки» (то есть юнцы), местный атаман ограничился небольшой поркой и словесным внушением этим пионерам сексуальной революции, что, по-моему, вряд ли их исправило.
Но обычно щадили только начинающих педерастов, пойманных впервые. Закоренелых мужеложцев палили без пощады, признавая, что иначе «излечить» этих извращенцев от вредной привычки уже невозможно.
Большинство убийств, совершавшихся в гетманской Малороссии, приходилось, как и сегодня, на обычную бытовуху. Почитайте современную криминальную хронику: двое друзей сели пить на кухне, заспорили о политике (вариант — о культуре, например, о том, у какой певицы ноги длиннее?) и в разгар дискуссии один пырнул другого кухонным ножом. Или ударил по черепу топориком для разделки мяса. Подобный сюжет в различных вариантах из года в год перекочевывает из милицейских сводок в прессу. Разве что друга может заменить подруга. А спор о политике — ревность. Но всегда в подобных происшествиях со смертельным исходом будет фигурировать бутылка, разогревающая страсти.
Люди XVII-XVIII веков в этом смысле ничем не отличались от современных. Они точно так же любили пить и в пьяном виде выяснять друг с другом отношения. Только последствия этих выяснений были другими. Сегодня к душегубу приходит милиция, задерживает его и уводит в КПЗ, где он сидит, пока идет процедура следствия.
В старой Малороссии все было куда веселее. Все жили в деревнях или маленьких городках, все подглядывали друг за другом. Ничего скрыть было невозможно. Тем более, что вся страна находилась фактически на военном положении, административно поделенная на полки и сотни. Как только кто-то кого-то убивал, являлись соседи и тащили преступника к сотенному или полковому судье. Это, кстати, не мешало добровольным «полицейским» буквально через несколько дней и самим напиться и пырнуть кого-нибудь ножом в брюхо, после чего в суд тащили уже их.
Но перед тем, как тащить, соседи практиковали над злодеем красивый народный обычай — плотненько привязывали его веревками к убитому и наслаждались этой поучительной картиной. Некоторые не выдерживали (я имею в виду не зрителей, а убийц) и, полежав в обнимку с покойником, тут же испускали дух от страха, что избавляло государство от трат на их содержание, судебные издержки, а также веревку, мыло и палача.
Всякий раз, когда в веселой компании я начинал рассказывать эту историю, меня тут же засыпали вопросами: а как привязывали — лицом к лицу? Или спиной? По-разному — как кому больше нравилось. Судебная практика никак не ограничивала буйную фантазию местных жителей, набиравших материал для страшных гоголевских повестей. Иногда даже клали убийцу в одну могилу с покойником и засыпали! Правительство Екатерины II, отменив гетманство и введя прямое имперское правление, потребовало искоренения этого варварского, по его мнению, обычая. В 1782 году генерал-губернатор Малороссии фельдмаршал Петр Румянцев-Задунайский обратился к императрице с сообщением, что в селе Мосонец казачья дочь Христина Водяникова убила своего жениха «казачьего сына Иосифа Беденко», после чего ее не только ПРИКОВАЛИ к мертвому телу убитого (видите, не только привязать, еще и приковать могли, если были технические возможности!), но еще и закопали после суда вместе с загубленным женихом. Генерал-губернатора особенно возмутило, что местный священник Гловинский «не только к тому допустил, но и приказывал бывшим при погребении людям вязать ее канатом и самую положить под гроб».
Видать, здорово вырывалась девка, если ее еще и связать пришлось перед тем, как приковывать! Представляете: ты ее приковываешь, а она извивается, змеюка, да еще и копытом норовит дать, наподобие кобылы! Тут уж, конечно, разумнее всего связать ее предварительно и только потом приковывать!
В следующем 1783 году последовал императорский указ, дабы священники не только не совершали подобных действий, но и «своих прихожан, яко духовных детей, отеческим увещеванием не допущали» до этого. Старинный обычай казачьего правосудия удалось вывести только к началу XIX столетия, что позволило описавшему этот случай в журнале «Киевская старина» в 1888 году историку М. Владимирскому-Буданову заметить: «Гуманные идеи Екатерининского века, как видно, не оставались в виде одних либеральных фраз».
Мне не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто предки нынешних схидняков-украинцев — благородные малороссияне — отличались какой-то особенной жестокостью, В конце концов они судили своих преступников по европейским законам! На протяжении всей эпохи Гетманщины основным кодексом для Малороссии оставался унаследованный от Речи Посполитой Литовский статут.
- Повесть Гоголя «Портрет» - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Публицистика / Науки: разное
- Родина и мы - Иван Ильин - Публицистика
- Путин, водка и казаки. Представления о России на Западе - Клементе Гонсалес - Публицистика
- Исторические судьбы земства на Руси - Иван Аксаков - Публицистика
- Казаки-арии: Из Руси в Индию - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Россия - Тимур Джафарович Агаев - Поэзия / Публицистика / Русская классическая проза
- Тихая моя родина - Сергей Юрьевич Катканов - Прочая документальная литература / Публицистика
- Голубой луч - Паю Кий - Научная Фантастика / Публицистика
- Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860–1920-е годы - Михаил Иванович Вострышев - История / Публицистика
- Турецкие диалоги. Мировая политика как она есть – без толерантности и цензуры - Иван Игоревич Стародубцев - Политика / Публицистика