Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что и требовалось доказать! — Четвертая рюмка ухнулась в бездонные глубины. — А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены — профессионалы!
— Никогда этого не скажу. — Лучников решительно открестился от такого приглашения.
— А ты скажи, скажи, — напирал Суп. — Думаешь, не знаем, что ответить?
— Он недавно на семинаре был по контрпропаганда, — любезно пояснила Татьяна.
Милочка в куртке и шапке, с сумкой через плечо прошла через комнату к выходу и сердито там хлопнула дверью — си, видимо, не нравилась бурно развивающаяся родительская пьянка.
— Фи-гу-рист-ка, — запоздало показал ей вслед слегка уже неверным пальцем десятиборец. — Сколько на вашей белогвардейщине искусственных катков?
— Три, — сказал Лучников.
— А у нас сто три!
Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. «Моя походка, — подумал Лучников, — или его?» Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к коньячным беседам родителей.
— Хоккей, — кивнул ему вслед папа Суп. — Большое будущее!
— Ну, вот мы и одни. — почти бессмысленно захохотала Татьяна.
— Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? — Десятиборец придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. — Ну! Профессионалы мы или любители?
— Ни то, ни другое, — сказал Лучников.
— То есть?
— Спортсмены в СССР — государственный служащие, — сказал Лучников.
Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня зашлась от восторга.
— Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому повороту их на семинаре не подготовили!
Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции!), а перелетела на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй уже в губы.
— Ты, однако. Татьяна… — пробормотал десятиборец. — Все же невежливо, между прочим… чужого человека и губы…
— Да он же нам не чужой, — смеялась Таня и щекотала Лучникова. — Он ним идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.
— В самом деле русский? — удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, в собственническом жесте возложенной на плечи Татьяны.
— Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей род ведем!..
— Рюриковичи… белорусы… — хмыкнул десятиборец. — Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был не реакционный! Ходи за мной!
Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала «Баллада о Джоне и Йоко». Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где, словно гигантская надгробная плита, светилось под уличным фонарем супружеское ложе.
— Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, — вдруг нормальным человеческим тоном произнес десятиборец.
Лучников ушам своим не поверил.
— Что? Что? Ушам своим не верю.
— Суп у нас любитель поэзии, — сказала Таня. — Суп, это чье ты сейчас прочел?
— Борис Мандельштам, — сказал десятиборец.
— Видишь! — ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. — У него даже тетрадки есть с изречениями и стихами, не хала-бала! Интеллигенция!
— Смотри сюда! — угрожающе сказал десятиборец. — Вот они и здес — этапы большого пути. Места не хватает.
Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светились статуэтки и кубки.
— Почему ты зовешь его Суп? — спросил Андрей. — Почему ты так метко его назвала?
— Это сокращение от «супружник», — хихикнула Татьяна.
— А почему ты ее зовешь на ты, а меня на вы? — вдруг взревел десятиборец. — Подчеркиваешь превосходство? Он махнул огромной своей ручищей — крюк по воздуху.
— Что же ты впустую машешь? — сказал Лучников. — Бей мне в грудь!
— Ха-ха, — сказал Суп. — Вот это по-нашему, по-товарищески. Без дворянских подгребок.
— Вот оно — спортивное единоборство двух систем! — смеялась Таня, сидя на супружеском ложе.
В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показалась сейчас Лучникову настоящей падлой, сучкой, ждущей, какому кобелю достанется. Скотское желание продрало его до костей, как ошеломляющий мороз.
— Ну, бей, Суп! — тихо сказал он, принимая тайваньскую стойку.
Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывал отлично поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно не понимал, что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнера и даже восхищенно крякал.
— Прекрати, Андрей, — вдруг сказала Таня трезвым голосом. — Прекрати это свинство.
— Пардон, почему это я должен прекратить? — сказал Лучников. — Я не толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все. Приемы до конца не довожу. Суп твой цел, и посуда цела…
Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент он очнулся, сидя на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залито какой-то жидкостью.
— Жив? — долетел с супружеского ложа голос десятиборца.
Значит, швырнул ему бутылку «Курвуазье» прямо в лицо. В рыло. В хавальник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?
— Таня, — позвал Лучников. Она молчала.
Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и стеллажи, стал подниматься.
— Поздравляю, — сказал он. — Я побит. Честный поединок закончился в твою пользу. Суп.
— Теперь катись отсюда, — сказал Суп. — Выкатывайся. Сейчас я буду женщину свою любить.
Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую половину своего лица, залитую кровью.
— Женщина со мной уйдет, — сказал он. — У меня разбита голова, а у женщин сильно развит инстинкт жалости. Таня не двигалась.
— Я тик рад, что не убил тебя, — сказал Суп, — не хватало только редактора «Курьера» убить. По головке бы за это не погладили.
— Таня! — позвал Лучников. Она не двигалась.
— Послушай, уходи по-человечески, — скачал Суп. — Мы пятнадцать лет с Танькой живем в законном браке.
— Татьяна, пойдем со мной! — крикнул Лучников. — Неужели ты не пойдешь сейчас?
— Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что она твоя, — мирно сказал Суп. — Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя в Крыму герлы табунами ходят, а у меня она — одна.
— Таня, скажи ему, что ты моя, — попросил Лучников. — Да встань же ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.
Они не шевелилась.
Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется, расстегнул там пуговицу. Фигура его качалась сейчас немыслимо огромной над тоненькой женщиной.
— А ты не подумал, Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по башке? — спросил Лучников. — Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот, скажем, Никой этой Самофракийской.
Десятиборец хрипло засмеялся.
— Это было бы уже потерей темпа.
— Да, ты прав, — скачал Лучников. — Ты не так прост, как кажешься. Ну что ж, валяй. Бери мою любовь.
— Хочешь смотреть? — пробормотал Суп. — Хочешь присутствовать? Пожалуйста, пожалуйста…
Танины плечи вздрогнули, и голова оторвалась от подушки.
— Таня! — тихо позвал Лучников. — Очнись!
— Сейчас ты увидишь… сейчас… сейчас… — бормотал, нависая над женщиной, огромный мужик. — Сейчас ты увидишь, как мы с ней… как у нас… бей, чем хочешь… не растащишь… у меня в жизни ничего нет, кроме нее… все из меня Родина выжала, высосала… только Таньку оставила… я без нее ноль…
— Уходи, Андрей, — незнакомым голосом сказала Татьяна.
Он долго стоял возле огромного жилого дома и чувствовал, как быстро распухает у него правая половина лица. Полнейшая бессмысленность. Звон в голове. Умопомрачительная боль. На пятнадцати этажах жилого гиганта в каждой квартире, в темноте и при свете. Суп на законных основаниях брал его незаконную любовь. Мою любовь, освещенную крымским лунным сиянием. Вот моя родина и вот мое счастье — Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда не сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба — карнавал свободы, мы сильней вас, каким бы толстым стеклом вы, суки, ни бросали нам в голову!
Пошел снег.
Сентябрь, когда во всем мире, во всей Европе люди сидят под каштанами и слушают музыку, а в Ялте нимфы с еле прикрытыми срамными губками вылезают из волн прямо на набережную… Безнадежный, промозглый и слепой российский сентябрь… пропади все пропадом вместе с пропавшей любовью… Такси, такси!
Забытый у подножия жилого гиганта интуристовский «жигуленок» с брошенным на спинку кресла английским двусторонним регланом.
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Крым 2.0 [СИ] - Алексей Туренко - Альтернативная история
- Крым 2.0 [СИ] - Алексей Туренко - Альтернативная история
- Русский медведь. Цесаревич - Михаил Ланцов - Альтернативная история
- Шанс. Внедрение. Книга 1 (Я в моей голове 1) - Савелов Сергей - Альтернативная история / Попаданцы
- Архив - Виорель Ломов - Альтернативная история
- Удар змеи - Александр Прозоров - Альтернативная история
- Оружейникъ - Алексей Кулаков - Альтернативная история
- «Черная пехота». Штрафник из будущего - Александр Конторович - Альтернативная история
- Восход двойного солнца - Александр Ярославцев - Альтернативная история / Боевая фантастика