Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты еще спрашиваешь? Что надо делать? Объясни.
— Ничего особенного, надо просто ждать.
— Ждать?! Чего?
— Когда ваш мир изменится и станет добрее.
— Как? Отчего это он станет добрее?
— Он не всегда был таким. Но потом что-то случилось, и зло стало побеждать. Однако так не может продолжаться до бесконечности. Ни человеческий дух, ни природа не в состоянии выдержать такого могучего губительного давления. Рано или поздно лучшие из вас поймут, в чем дело, и тогда зло начнет отступать. В конце концов, добро всегда побеждает. Земля оживет, жаль только, что многие до этого не доживут. Вот тогда и я смогу навсегда поселиться в вашем мире.
— Но ведь это когда еще будет? — закричал я. — Может, через сто лет или еще того дольше? Может, я и не доживу до того дня? Ты понимаешь, что говоришь?
— Конечно, я понимаю, — отвечала она. — Но другого выхода нет. Не думаю, чтобы это продолжалось так долго, ваш мир очень энергичен, в нем все происходит бурно. Но если нужно, я согласна ждать всю жизнь. А ты? Ты согласен?
5
С тех пор прошло много лет. Все предсказания Травки сбылись. Рушились храмы, гибли люди, исчезали с лица земли целые виды животных и растений. Разразилась самая страшная война, залившая кровью всю землю. Но и она не заставила людей одуматься. Как обезумевшие псы на свалке, они продолжали драться из-за добычи, уничтожая не только друг друга, но и все живое вокруг.
Я ждал. После войны я не вернулся в наши края, а поселился в горах. Я исходил их вдоль и поперек, сопровождая группы ученых и туристов. Мне казалось, что при виде огромных, прекрасных, величественных гор люди невольно увидят себя со стороны и поймут, что человек — вовсе не царь природы, а лишь крохотная ее частица. Я надеялся, что хотя бы пока они здесь, зло, поселившееся в их душах, присмиреет. И со многими так и случалось, но не со всеми. Сколько раз у подножия гордых гор в окружении прекрасных, беззащитных деревьев мне приходилось вести разбирательства, потому что люди крали друг у друга, пьянствовали и бездумно, жестоко губили все живое, до чего могли дотянуться.
Я ждал. И продолжаю жить и надеяться. Мне много лет, но я крепок и силен, и, хотя волосы мои побелели, они все еще густы, а ноги неутомимы. Люди удивляются, когда узнают, сколько мне лет, и объясняют это тем, что я почти всю жизнь провел в горах, много двигался и питался простой пищей. Наиболее мудрые понимают, что причина также и в том, что я не гнался за богатством и властью и жил в ладу со своей совестью. Все это верно. Но есть и еще одна причина — я не хочу умирать, не увидев Травки. Многие не знают, что человек живет столько, сколько хочет. А я хочу. Я верю, что в один прекрасный день я снова услышу ее удивительный смех и голос, который скажет:
— Протяни вперед руки.
Я знаю, что она тоже не забыла меня. А значит, все еще впереди.
г. Инта, 1990 г.
Виталий Забирко
За морями, за долами, за высокими горами…
Планета была как планета, по всем статьям подходила под стандарт Грейера — Моисеева о возможности углеродной жизни, но ее здесь, конечно, как всегда не было. Не верил Родион уже ни во что — ни в теорию, ни в прогнозы. И вообще, ему до самых селезенок надоело прозябание в Картографической службе. Сектор такой-то, звездная система такая-то, планет столько-то, по неделе на составление характеристики каждой из планет и… И опять все сначала. Может быть, это кому-нибудь и по душе, но Родиону хотелось чего-то более стоящего. И пусть он уже три года стоит в очереди в комплексную экспедицию, и конца-края еще не видно, но с этой работы он уйдет.
Он назвал эту планету, такую приятную с орбиты, нежно-салатную, «Happy End». Словно подвел итог своей деятельности в Картографической службе. Но затем подумал и осторожно отбросил «счастливый». Просто «The End». Так звучит более решительно и бесповоротно. Точка.
Он плавно опускал корабль на поверхность планеты и думал только об одном — как через пару недель вернется в здание Картографической службы и скажет: «К чертовой бабушке! Родион Сергеевич уходит!» — и все, наконец, поймут, что он на самом деле уходит, — как вдруг на высоте нескольких сот метров почувствовал треск и искры, злые колючие иголки на борту корабля, но уже ничего не успел сделать. Планета ударила в корабль чудовищной молнией, и он кувырком полетел вниз. Перед самой землей сработала аварийная блок-система, выхлоп стартовых дюз смягчил удар, оплавив порядочную площадку, и корабль боком, сминая корпус, приземлился.
Родион пошевелился. Руки. Ноги. Голова. Все тело. Что еще?
Корабль.
С минуту он прислушивался к тишине, как стонет и звенит отлетающими чешуйками обшивка, что-то шипит, скрипит и дымится, и затем почувствовал вонь. Горючую помесь жареных тухлых яиц на горелом трансформаторном масле. Вокруг было темно, кожное зрение не помогало, перегретые предметы сочились ржавой теплотой, стреляли искрами и тускло тлели огнями эльма. Святого Эльма.
— Как на кладбище, — вслух сказал он. — «The End». — Встал с кресла.
Спотыкаясь о новые углы, горячие и стреляющие по коленкам разрядами, Родион нащупал люк и ткнул в него кулаком. Перепонка лопнула (значит, атмосфера была пригодной для дыхания), по глазам ударил свет, а в лицо — вполне приемлемый, разве что сильно пахнущий озоном, воздух. Запах у него был непривычный, не как после грозы, и чувствовалось, что это вовсе не последствия катастрофы, а просто обыкновенный здешний аномально наэлектризованный воздух.
Родион хотел было выйти, но хватило сил и ума подавить столь заманчивое желание, глубоко пару раз вдохнул, вздохнул и принялся за осмотр бортовых систем. Первое, что предписывала инструкция, — состояние биокомпьютера. Родион открыл заслонку, и оттуда ляпающим потоком хлынула серо-зеленая, с красными прожилками слизь, разливаясь по полу дымящейся, дурно пахнущей жижей. Здесь все было ясно.
— Бедный мой, бедненький, — пожалел он. — Тебя трахнули молнией, затем об сухую дорогу, и ты не выдержал, старина, разложился в эту дурную, отвратительную массу, но это ничего, это все чепуха, мы тебя починим, отладим, и ты будешь как новенький, новорожденный, и пусть ты почти ничего не будешь знать — так ведь это тоже не беда, рядом с тобой будет великий исследователь, покоритель пространств, свирепых диких планет, гордых женских сердец и прочей нечисти…
Ну и чушь я несу, подумал он. На радостях, что остался жив, просто какой-то словесный понос прорвался. О пространствах, сжатых гармошкой, о суперпланетах с ураганами, плазменными вихрями и гравитационными аномалиями ты знаешь только понаслышке; а женщины никогда не страдали по тебе мигренью, не говоря уже о пресловутой прочей нечисти…
Он вычистил от слизи приемник биокомпьютера, нашел в резервном отсеке два брикета эмбриткани, хорошенько размял, затем сорвал с них пластиковую обертку и, бросив их, уже измочаленные, в вычищенную нишу, до краев залил водой.
— Мы еще поживем, — похлопал он по корпусу машины и закрыл заслонку.
Когда он поднял кожух пульта, то подумал, что лучше бы этого не делал. Насквозь сожженные провода, обугленные биосистемы и копоть, мерзкая, жирная, черная копоть. Он так и оставил пульт открытым — пригодится ремонтникам, — а самому нужно немедленно, сию минуту бежать отсюда, рассеяться, развеяться, чтобы хандра не успела оседлать его, как соломенного бычка.
Родион выглянул в люк. Местность была гористая; сплошь скалы да скалы, светло-зеленые, зеленые, зеленые с белыми жилами, зеленые с золотистыми и черными — полуобезвоженный малахит. Он облюбовал солнечную площадку и катапультировал туда двух роботов-ремонтников, две увесистые, неподвижные туши с тухлыми мозгами. Он не ожидал ничего лучшего — хорошо еще, что их отсек был цел и невредим, и катапульта была чисто механической, без всякой био- и просто электроники.
Прихватив с собой пакеты воды и эмбриоткани, Родион спрыгнул на землю и тут же почувствовал, что планета все-таки дрянь — до предела насыщенная свободными электронами, почти без воды, почти без магнитного поля и с полным отсутствием биосферы.
Ремонтников Родион жалеть не стал — неподвижные тюленьи туши не взывали к жалости, — он просто вспорол им черепные коробки, вытряхнул из них гнилую слизь и, вложив в каждую по брикету, залил водой. Затем снова сбегал на корабль, с трудом среди всякого хлама отыскал мнемокристаллы программ ремонтных роботов, прихватив заодно еще на Земле упакованный рюкзак — что даром терять время? — и вернулся назад. Порезы на пластхитиновых черепахах ремонтников уже затянулись, и это было хорошим признаком — очухаются. Родион не торопясь скормил мнемокристаллы этим двум громадным окорокам, напичканным электроникой, по существу, сейчас еще младенцам, умеющим только плямкать приемными устройствами, как губами. Ну, что ж, дитяти, лежите теперь тут, грейтесь на солнышке, набирайтесь сил и энергии, ума-разума — дело теперь за вами.
- Жемчужина гнева - Марина Ушакова - Детективная фантастика / Социально-психологическая
- Между светом и тьмой... - Юрий Горюнов - Социально-психологическая
- Путеводитель - Сергей Елисеенко - Социально-психологическая
- СССР-2061. Сборник рассказов. Том 2 - СССР 2061 - Социально-психологическая
- Лесопарк - Александр Бачило - Социально-психологическая
- Реставраторы миров (сборник) - Сергей Трищенко - Социально-психологическая
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Грустная история Васи Собакина - Игорь Градов - Социально-психологическая
- Путь в никуда - Prai'ns - Социально-психологическая / Триллер / Ужасы и Мистика
- Братство бумажного самолётика - Екатерина Витальевна Белецкая - Периодические издания / Социально-психологическая