что-то между ними произошло. И от этого было смертельно больно.
Назар никогда не шлялся в клуб. Он вообще до обидного мало развлекался, нигде его не встретить, кроме усадьбы или случайно в городе. А тут все шептались, что как на работу стал ходить. И все это так совпадало с наличием в их доме столичной выскочки, что Аня не выдержала. Убедила Надю прийти в этот вечер вместе, все равно Лукаш на дежурстве, а как без группы поддержки в таком важном деле?
Повезло ли ей? Еще как.
Назара Аня заметила сразу, да он и сидел у всех на виду, а с его статью — не пропустишь. Подошла. Сделала вид, что очень удивлена таким совпадением, попыталась растормошить, но он, как обычно, виртуозно избавился от нее, вынудив уйти обратно к Наде единственной репликой: «Пришел. Побыть. Один. Развлекаюсь я так, Слюсаренко». А потом она наблюдала все, что последовало после ее бегства. Он подошел к Милане, навис над ней, даже не присел. Что-то говорил, она реагировала с излишней и непонятной эмоциональностью, а Аня так и чувствовала напряженность, исходившую от их парочки.
Послала? Послала. Наверное, послала, иначе, с чего бы он свалил? С чего бы так нажирался после? На него это совсем не похоже.
От всех этих предположений и череды мельтешащих мыслей Аня испытывала такое возбуждение, что голова едва не лопалась. И если бы Назар от этой девицы не отошел или если бы повел ее танцевать, она, наверное, не выдержала бы — была на грани истерики. Она и сейчас… на грани. Вот только теперь Наз в ее машине. И даже сказал, что она хорошая… И то, что она слышала в гараже, может быть, ей только показалось? Или хотя бы можно это переломить?
Аня быстро глянула в зеркало заднего вида на него. Назар прикрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья. Ему, наверное, плохо. А она рядом, потому что он позволил ей быть рядом. Как же замечательно, что она подошла! Как же замечательно, что решилась! Ведь ей тоже и плохо, и больно, и очень нужно вот так, чтобы рядом.
Наз резко поднял голову и помутневшим взглядом выглянул в окошко.
— Мы чего все еще в городе? Усадьба в другой стороне.
— Я подумала, зачем, чтобы Ляна Яновна видела тебя таким, ты же на ногах не стоишь, — прощебетала Аня, снова глянув на Назара в зеркало. Голова отвернута к окну, глаза опять прикрыты. Пусть так, главное близко. Очень близко, аж в жар бросает. — У нее сердце, лучше лишний раз не нервировать. А ты со своего возвращения из армии так не бухал.
— И куда ты меня тащишь?
— К себе. Родители в санатории в отпуске. Места у нас много. А диванов — еще больше, — хихикнула она. — Хочешь, на веранде постелю?
— Да хоть во дворе на лавке, Слюсаренко. Буду звезды считать. Какая, бляха, разница?
— А вдруг дождь…
— Остыну.
— И простудишься, — кивнула Аня и свернула в небольшой проулок, который вел прямо к ее дому. Остановилась у ворот и повернулась к Назару. — Приехали.
Он выбрался из ее консервной банки и даже позволил довести себя до калитки. Потом, правда, чуть взбодрился и, когда она открыла и приструнила их собаку, дальше шел через двор сам, отстранившись.
В районе веранды сообщил, что ему надо бы посетить сортир. Да и вообще не мешало бы помыться — может, хоть немного в голове ясности прибавится. Отвык пить. Он и раньше не особенно баловался алкоголем, кроме пива, а тут прямо развезло, хотя, вроде бы, на его здоровенный организм мера была и небольшая. Аня услужливо сунула ему полотенце, что-то говорила вдогонку, обращаясь, наверное, к его спине, а ему было так дерьмово, что когда увидел свое отражение — едва не растрощил дурацкое, ни в чем не повинное зеркало.
Он оказался прав — после воды немного отпустило, но сильнее всего на свете хотелось просто забыться. Чтобы ни одной мысли в голове, будто бы ничего не было. А завтра утром, может быть, все покажется совсем иным, чем сейчас?
Аня постелила ему в комнате, которая в их доме называлась гостиной, а фактически была довольно заставленным, хоть и немалым по площади помещением с диваном, телевизором, мебельным гарнитуром, журнальным столиком и кучей прочего хлама. Он уведомил Слюсаренко, что собирается спать, и ей ничего не оставалось, кроме как выйти, погасив за собой свет. Назар стащил джинсы, которые до этого с таким трудом натягивал на мокрое тело неловкими движениями не очень трезвого человека, завалился на постель. И едва его голова оказалась на подушке, начал проваливаться в сон, который кружил и кружил его сознание точно так же, как до этого кружились стены.
Несколько раз внезапно просыпался. Было душно, алкоголь наполнял жаром сосуды. Назар вертелся с боку на бок, от движений искрило под веками, скрипел диван, и на него снова наваливался неспокойный сон.
А потом скрипнула дверь. Аня застыла на пороге, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, затем быстро прошлепала через комнату и шмыгнула под простыню.
— Назарчик, — зашептала она, прижавшись к нему обнаженным телом. — Хороший мой, хороший… — ее ладошка скользнула по его груди, и она наконец сделала то, о чем мечтала, кажется, всю свою жизнь. Поцеловала.
7
По глазам неожиданно ударил свет. Он сначала прикрыл сомкнутые веки рукой, но это не понравилось глазным яблокам, потом отвернулся набок — это не понравилось уже голове. В висках и затылке омерзительно застучало. Будто тупым предметом. Глухой звук: бум-бум-бум.
Вместе с головной болью от резкого движения проснулось и что-то отвечающее за то, чтобы от запахов начинало мутить. А пахло по его утренним ощущениям ужасно — жареным и сладким. Сам виноват, нехрен было нажираться.
Назар наконец смирился с тем, что все равно придется вставать, и раскрыл глаза. Одновременно с этим вернулись и воспоминания. Как сквозь пелену, мутные, неясные, постыдные, сродни его головной боли.
— Блядь, — выдохнул Наз и подскочил.
Комната в доме семейства Слюсаренко.
Родители в санатории.
Аня, выключившая
