Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Упомянутые преподаватели были все родом из России. Родители Брунста и Редлиха эмигрировали в Германию после Октябрьской революции и обосновались там, вероятно, из-за своего немецкого происхождения. К этим скупым сведениям можно добавить лишь то, что оба в совершенстве знали русский язык, считая его родным. Чем занимались до Цитенгорста, не могу сказать, очень может быть, что Редлих преподавал экономику в университете. К нему обращались, прибавляя ученую приставку «доктор».
Родители Поремского эмигрировали в Югославию; слышал что и эта семья принадлежала к известному офицерскому кругу России. Молодой и стройный Поремский с офицерской выправкой и благородными манерами напоминал братьев Турбиных, производил очень приятное впечатление. Как оказался Поремский в Германии, не могу сказать.
Он хорошо владел речью, пленные любили его, тянулись с вопросами и нуждами. Я не могу поверить в то, что Поремский был одним из активных сотрудников Гестапо. По моим представлениям, не вяжется, чтобы человек его поведения был тайным агентом и помогал убирать неугодных — неужто я обманулся?
Среди преподавателей в памяти осталась еще одна преподавательская фамилия — Приступа (из числа военнопленных). Точных сведений о нем у меня нет, хотя фамилия его говорит скорее за то, что он белорус. Его эрудиция, начитанность и профессиональная лекционная подготовка вполне соответствовали рангу высшего учебного заведения. Спокойный, тихий и обходительный, Приступа, с внешностью настоящего интеллигента, пользовался авторитетом и уважением.
Напрягаю память, чтобы вспомнить еще кого-нибудь. Но тщетно!
Доходили к нам слухи о возмездиях партизан (в частности, об отрядах Ковпака и Кузнецова), вершивших самосуд над пособниками.
Думаю, что после окончания войны через органы Госбезопасности прошло немало лагерников, бывших в Цитенгорсте и Вустрау, и они объяснили свое поведение и причины, побудившие их изъявить согласие на борьбу с коммунизмом и сталинской тиранией.
Были среди пленных и члены партии Народно-трудовой союз (НТС). Это были люди с самыми серьезными намерениями (от «случайных» там старались избавляться).
Но основная масса людей, прошедших через эти лагеря, — утопающие: для них Цитенгорст и Вустрау были тем пробковым поплавком, на котором можно было добраться до берега.
В Советском Союзе я оказался в возрасте девяти лет, и прожил здесь десять лет до начала войны. Мое взросление проходило очень медленно, и к восемнадцати годам я все еще не готов был к самостоятельной жизни, к собственным решениям и обдуманным поступкам.
В свое время я понял, что принадлежу к категории неполноценных граждан. Разного рода анкеты постоянно напоминали об этом. Интеллигенция относилась к категории людей второго сорта, а наша семья, проживавшая долгое время за границей, была вроде бы совсем чужой.
Жизнь в Иране заложила иной фундамент, который всегда как-то отличал нас от советских людей неумением ориентироваться в реальной обстановке и находить нужные решения. Таким я родился, таким остался навсегда, хотя прожитая жизнь учила и должна была научить и меня практицизму. Итог войны представлялся советским людям безусловной победой.
Крылатая фраза: «Наше дело правое, победа будет за нами» сопровождала с первого и до последнего дня войны.
Мое положение простого солдата в ту пору не позволяло разобраться в том, что происходило. Долгие годы общество не переспрашивало само себя: «Почему солдат, попавших в плен, мы называли предателями?» Только изменение курса государственной политики помогло разобраться с ответом.
Тогда же ответ был однозначным: солдаты, нарушившие присягу, — предатели! Их предательство — это залог невинности и невиновности верховной власти, присвоившей себе все лавры Победы. Ведь нельзя же признать, что в трагедии начала войны были и его, Сталина, непоправимые промахи? Великие всегда правы! Мертвые пусть молчат. А об оставшихся в живых пленных надо позаботиться: объявив их предателями, нужно создать такие условия, чтобы всю оставшуюся жизнь они и чувствовали бы себя таковыми.
4.В середине мая 1943 года человек двадцать пять-тридцать пленных, в сопровождении конвоиров пришло в маленькую деревушку Wüstrau, особенно живописную в такую пору. Без слов можно представить состояние людей, попавших после года пребывания за проволокой в привычные условия — наслаждаться небом, солнцем, природой, свободно дышать, двигаться, не видеть вышек и конвоиров.
Местечко Вустрау затерялось к северо-западу от Берлина, и связь его со столицей осуществлялась по железной дороге Берлин-Нойруппин. Лагерную территорию опоясывала неглубокая канавка. Перед главным входом трап-мостик. Справа и слева от входа два барака — один для русских преподавателей и служебных нужд, другой — для немецкой администрации, работающей в лагере.
Вся территория была разделена центральной аллеей, в конце которой находился главный административно-управленческий барак с хозяйственными службами, с помещением лагерфюрера, его заместителя и общей приемной. В другом конце барака — медсанчасть. Крохотная речушка шириной в несколько метров отделяла лагерь от зеленого поля. Она охватывала лагерь с северо-востока, а западная часть территории граничила с деревенской улицей.
Низенький штакетник разделял лагерь на несколько блоков: украинский, белорусский и кавказский, созданные с немецким педантизмом и аккуратностью.
Бараки деревянные, двухсекционные, с тамбурами для хранения угольного брикета, которым отапливались в холодное время года.
В бараках разборные двухъярусные кровати с матрацами и подушками, — их набивали сеном. На складе выдали постельную принадлежность. Раз в день получали мы на кухне горячую пищу и сухой паек, такой же, что получали в годы войны немецкие граждане.
В лагере жили недолго, так как он выполнял функции пересыльного пункта — освобожденные из плена должны были получить в Вустрау документы (паспорта без подданства), а также бумаги для приобретения в магазинах гражданского платья. Вместе с документами каждый получал 400 марок на покупку вещей.
Одетые и обутые, совершенно изменившие свой облик пленные, возвращались в Вустрау, чтобы потом выехать в ознакомительную поездку по Германии. Цель этих поездок сводилась к тому, чтобы пленные, ознакомившиеся с достижениями национал-социализма в лагере Цитенгорст теоретически, увидели бы их и в натуральном виде в Третьем рейхе. Ясли и детские сады, дома отдыха и санатории, молодежные организации скаутов и «Гитлерюгенд» можно было увидеть самим, в этих вопросах умение немцев организованностью и дисциплиной добиваться желаемых результатов и впрямь становилось живой впечатляющей реальностью. Небольшая территория Германии, хорошо отлаженная сеть железных дорог и водных путей, четкое взаимодействие всех служб позволило нам за короткий срок увидеть многое, оставить его надолго в памяти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Пушкин и финансы - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Культурология
- Зона - Алексей Мясников - Биографии и Мемуары
- Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944 - Антуан де Сент-Экзюпери - Биографии и Мемуары
- Александр Грин - Алексей Варламов - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары