Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Форнею, Форнею… Не повезло тебе сегодня. Всегда ты всех убеждал, что удачливее тебя человека нет во всей армии. И впрямь, тебе долго везло. Уцелеть в Шамани в февральском наступлении пятнадцатого года, это действительно подлинное счастье и настоящее везение. Там пулеметчики бошей выкашивали нашего брата целыми ротами… Ты вышел невредимым из ада прошлогодних майских боев в Артуа, что было делом просто неслыханным… Там всякий был либо убит, либо ранен… Но ведь каждому везению когда–то приходит конец, как и всему на этом свете. И вот снарядный осколок сегодня подвел жирную черту под чередой твоих военных успехов…
— Папашу Лефуле контузило, — продолжает рассказывать Гийом. — Жаль мужика, славный был вояка, хоть великий молчун да и не пьющий впридачу. А трезвенники мне всегда подозрительны! Смотрю, валяется в бессознанке в окопе, огромный как племенной бык, а уши все в крови. Но хоть осколками не задело, и то хорошо. Его вон впереди тебя несут. И не вдвоем, а целых четверо носилки тащат, и то наверное руки отваливаются. Неудивительно, этакую тушу переть. Слона поди, и то легче будет! А я на дне траншеи помимо мешка с песком еще и двух наших покойников на себя затащил. Тяжесть конечно. Но зато сам живехонек, а тем–то уже все одно, два раза никого не убивает. Хорошо хоть Жером цел остался. Вообще, командир, во всем надо искать только хорошее, вот что я тебе скажу. Дырки твои скоро заштопают, и будешь здоровее всех. Повезет – отпуск схлопочешь, домой поедешь! Представляешь, просыпаешься – а вокруг никакого этого дерьма! Ни грязи, ни обстрела, ни газа, ни бошей этих чертовых, пропади они пропадом, и чистая простыня на матрасе! Чистая, белая простыня, эх, что б меня! И тишина, да такая что на уши давит! Это ли не счастье! Встанешь поутру, возблагодаришь Создателя первой бутылочкой, выйдешь на улицу, а там – бабы, да не наши фронтовые подстилки, а настоящие, красивые, эх!
От перечисления всех отпускных удовольствий Гийом завистливо присвистнул и вздохнул с таким шумом, будто кузнечные мехи прокачал. Я не очень понимаю, как можно благодарить Господа первой бутылочкой, но совершенно соглашаюсь со всем остальным. Человеку и впрямь, не много нужно для счастья.
Гийом спокойно покуривая, шагает рядом с моими носилками. О гибели одних, ранениях других, радостях предполагаемого отпуска, он говорит совершенно не меняя интонации, попыхивая сигаретой, буднично и спокойно. И совсем не потому, что у него нет сердца, или он равнодушен к смерти своих товарищей. Просто ранения и смерть — самые обычные явления на передовой. Ничего удивительного в них нет. Здесь это нормально. Сначала страшно, конечно, а потом привыкаешь.
После очередной порции брани, проклятий и кровавого плевка, болтовня возобновляется.
– Короче от всей нашей роты считай, что только один номер и остался, — продолжает капрал. — Теперь отведут на переформирование, новым свежим мясом напичкают. На твое место какого–нибудь осла поставят. Хотелось бы знать кого. Сам знаешь, охотников быть ротным командиром мало найдется. Это полковниками все хотят быть, а вот лейтенантами – извините. Ну да ладно, может быть, нормального мужика пришлют. Часы твои и бумажник пусть у меня останутся, а то свиснут их, пока в бессознанке валяться будешь, а у меня ничего не пропадет. За нас не переживай, не сдохнем мы без тебя. Сейчас там Жером остался командовать, он парень опытный. Хотя там и командовать–то в сущности уже некем, хорошо если полноценный взвод наберется. А если и ухлопают всех, так к твоему возвращению дадут тебе новое войско, если народу во Франции хватит. Ага, вроде пришли, слава тебе Господи! Ну все лейтенант, ты пока не скучай, а я побегу с этими коновалами на счет наших договариваться. — Я останавливаю его жестом руки и прошу нагнутся ближе.
– Что, командир, — капрал склоняется прямо к моему лицу. — Что такое?
С трудом шевеля губами шепчу: — сначала наши тяжелые. Это приказ. Понял?
Он смотрит мне в глаза и кивает головой. Затем разворачивается и бежит тяжелой поступью здорового слона. За спиной капрала рюкзак. Уверен, сейчас он набит трофейными часами, сигаретами, зажигалками и прочим нажитым на войне барахлом. Все добро пойдет в оплату нашей славной медицине. За уход, за дополнительную дозу обезболивающего, за свежие перевязки, да много за что. Такой порядок я ввел в своей роте с первого дня. Часть трофеев, а иногда и все, отдается на святое дело. Никто не возражал – каждому понадобится может.
Вот наконец и полевой хирургический госпиталь. Не могу поднять голову, ничего не вижу, но точно знаю: перед ним уже давно творится светопреставление. Даже воздух здесь наполнен запахом крови, разбавлен человеческой болью, густо замешан на тяжелом стоне. Мне хорошо известно, что сейчас будет, много раз я сопровождал своих в такие места. Раненых очень много, однако сейчас на подмостки жизненной пьесы каждого из этого огромного множества людей, выйдет главный герой, жутчайший персонаж всех самых кошмарных солдатский баек. Это принимающий раненых врач. Он будет проводить страшную, но необходимую процедуру — медицинскую сортировку. Теперь для каждого из нас, вон тот невзрачный человечек в заляпанном кровью халате, верховный жрец Всевышнего, его полномочный представитель, правая рука Создателя на грешной земле. Он есть сущий, начало и конец, первый и последний, альфа и омега. Именно сей эскулап решает, кого и в какой очередности будут оперировать. А кого не будут. Вообще не будут.
Для кого–то этот человек Божий посланец, для других же – Ангел смерти. Тем, кто лежит перед ним на носилках в беспамятстве – легче. Они хотя–бы не видят этого страшного акта военно–медицинской драматургии. А те раненые, кто еще не потерял сознание, как по команде, стараются унять терзающую их боль. Они из всех сил стискивают зубы и мучительно пытаются не стонать. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК должен видеть, он должен понять и четко уяснить для себя: наши раны не слишком опасны, наши жизни еще пригодятся родной Франции, мы хотим вернуться в строй, мы еще сможем укокошить много проклятых бошей, МЫ ЖИТЬ ХОТИМ! Все смотрят на него с нескрываемым трепетом, с благоговением, с огромной надеждой. Так смотрят святое распятие, так взирают на изображения святых в церкви, когда жизнь здорово согнула тебя в крепкую дугу и ты, перестав изображать из себя безбожника, быстро вспомнив забытые с детства слова молитвы, всем сердцем жарко взываешь к небесам о спасении.
А встречающий раненых обычного вида мужик в медицинском халате, начинает Страшный суд. На его лице нет ничего кроме тяжкой печати нечеловеческой усталости. Это понятно: беспрестанные бои идут несколько дней, и медицинские бригады работают без отдыха. В руках его помощника специальные жетоны. Для медицинского персонала эти метки показывают, кого в какой последовательности нужно нести на операционный стол. Пациентов много, их число увеличивается с каждым часом. Хирургов, увы, много меньше. И чтобы исключить путаницу, существуют жетоны. Глянул на грудь – сразу все понятно. Но это для врачей, сестер и санитаров. А для раненых, увы, картонные значки имеют совершенно другое значение. Это подлинные символы ключей от жизни и смерти. Кому–то они сулят помощь и спасение, а другим… Ничего хорошего не обещают они другим.
Щелкнет пальцами врач, небрежно показывая на одного из нас, нагнется помощник прикалывая счастливцу на грудь спасительный жетон, и вперед, немедленно в операционную. Выданный значок – пропуск в жизнь. Он означает, что раненому срочно необходима немедленная хирургическая помощь. Еще один щелчок, другой жетон, и слава в вышних Богу, ибо кто–то следующий скоро сведет близкое знакомство с медицинским скальпелем. Другой значок значит, что раненый нуждается в операции, но может немного подождать. Его прооперируют во вторую очередь. Очень хороша и третья категория жетонов. Они символизируют собой перевязку и незначительное врачебное вмешательство. Радуйтесь ребятки, нужны вы еще Франции, крепко за вас дома молятся, повезло, вытащили вы себе путевку в жизнь. И неважно, что вы потом запросто можете сдохнуть от осложнений после операции, от гангрены или перитонита, сейчас это сущие пустяки. Главное совсем в другом. Главное – вас взялись лечить СЕЙЧАС. Значит, вы не безнадежны.
Но вдруг врач не надолго останавливается, рассматривая чьи–то раны, печально и сочувственно взглянет на несчастного, покачает головой, незаметно мигнет своим помощникам и … пройдет дальше. Бедняга получает самый страшный жетон. На нем не написано ни единого слова, на нем нет ни одной буквы. Но его черный цвет означает кошмарное и ужасное слово: БЕЗНАДЕЖЕН. Жуткий страх наполнит солдатскую душу свинцом, онемеет все тело, откинется он навзничь головой. Ибо прямо сейчас, тот кто ходит в кольце своих подручных, как Спаситель в окружении апостолов, беззвучно огласил ему смертный приговор. Притащившие его с передовой товарищи, в ужасе. Но они не первый день на войне, они все понимают. Стыдливо отворачивая лица, друзья будут тихими голосами говорить: не переживай парень, твое ранение не опасное, просто все операционные забиты напрочь, вон какая жаркая заваруха была, сам понимать должен, но скоро, очень скоро, хирурги придут за тобой, это сущая правда, ты главное подожди немного… А у многих из них при этом в голосе стоят слезы…
- Небо славян. Велесова Русь - Наталья Павлищева - История
- Пасть дьявола (с сокращениями) - Глеб Голубев - История
- Русская смута XX века - Николай Стариков - История
- Правда о Советском Союзе. Какую страну мы потеряли? - Игорь Прокопенко - История
- Танки в Гражданской войне - Максим Коломиец - История
- Год 1942 - «учебный». Издание второе - Владимир Бешанов - История
- Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - Владимир Орлов - История
- Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин - Военная документалистика / История / Политика
- Мифы Великой Победы - Армен Сумбатович Гаспарян - Военное / История / Исторические приключения
- В поисках своего лица - Джордж Найт - История / Прочая религиозная литература