голове. Она босиком вышла на веранду, вглядываясь в темноту и закутываясь в шаль. «Уйти навсегда! Куда глаза глядят». Она сбежала с крыльца и направилась к калитке прямиком через двор. Из темноты калитки вышел Ларионов.
– Верочка, вы что здесь? – спросил он ласково.
Вера оглядывала его лицо, пытаясь найти ответ на свой вопрос.
– Мне страшно! – вдруг воскликнула она и обняла его.
Ларионов сжал ее в объятиях.
– Верочка, Верочка, ничего не бойтесь! Ну что за мысли? – шептал он, целуя ее в волосы.
– Я скучала! – почти кричала Вера. – Я скучала без вас!
Ларионов дрожал от волнения и страха за нее.
– Я никуда не делся, – успокаивал он ее. – Я довел до дома Шуру. Вера! Я не могу без тебя!
Ларионов подхватил ее на руки и, сам не понимая как, оказался с ней на заднем дворе. Он опустился, держа ее на руках, на пень, где днем рубил дрова. Из окна Алеши шел тусклый свет от керосинки, немного освещая часть двора.
– Я не могу без тебя, – повторял он, покрывая поцелуями ее голову. – Но и с тобой я не могу быть. Вера, я дурею от этого.
– Отчего же не можете? – спрашивала она, сжимая его одежду. – Я хочу вас всего. Я не могу принадлежать никому больше! Вы это понимаете?
Ларионов чувствовал, как слезы вот-вот польются из его глаз.
– Вера, я потерял голову…
– Поцелуйте меня.
– Я не могу…
Ларионов зарылся в ее волосы.
– Как же так? Ведь мы желаем этого!
– Если я буду прикасаться к тебе, я не смогу устоять! Я едва вчера сдержался.
– От чего?!
– От всего, глупенькая моя, – сказал он, пристально глядя ей в глаза, и она видела, как они снова блестели и как он зверел.
– Я хочу принадлежать вам, – сказала она тихо, и ей почудилось, что эти слова произнесла не она.
Ларионов прижал ее так сильно, что она почувствовала, как остановилось ее дыхание.
– Это невозможно, – прошептал он, жадно сжимая ее. – Невозможно сейчас.
– Но как же столько ждать?! – не помня себя, сказала Вера.
– Я не знаю, – выдохнул он. – Но я хочу этого.
Вера целовала его волосы у виска.
– Я буду ждать. Вы – все, чего я хочу в этой жизни.
– Я люблю тебя, Вера, – сказал он еле слышно. – Люблю.
Теперь Вера знала, что все решено в их жизни. Теперь она готова была ждать и терпеть разлуку с ним. Они долго сидели в объятиях друг друга, и Ларионов только гладил ее волосы, качал ее на коленях, как ребенка, и незаметно утирал слезы.
Наутро Емелька привел жеребца.
Ларионов скучал по верховой езде. Он сделал выезд и вернулся к завтраку, привязав жеребца у крыльца. Вера была счастлива, и Алина Аркадьевна смотрела на нее подозрительно. Она видела и состояние Ларионова. Оба были спокойны, и от напряжения прошлого дня не осталось и следа.
Алина Аркадьевна пыталась улучить минутку и поговорить с Верой, но та уклонялась от разговоров и витала в облаках. Алина Аркадьевна сильно встревожилась. Она опасалась, что между игрой в ломбер и сегодняшним утром произошло что-то, чего она больше всего боялась. Она доверяла Ларионову и дочери, но Вера была влюблена и слишком стихийна. Она уповала только на благородство и благоразумие Ларионова. Но в то же время мать понимала, что Вера могла сбить его с толку, а он был мужчина, которому Вера сильно нравилась. Эти страшные мысли будоражили ее. Она боялась совершить ужасное открытие насчет дочери, одновременно веруя в совершенную невозможность такого открытия ввиду абсурдности его относительно ее моральных устоев и традиций семьи.
Алина Аркадьевна попросила Ларионова проводить ее к председателю, чтобы отнести ему выпечку. Ларионов немного удивился, но возражать не посмел.
Они шли по дачной улице, и Алина Аркадьевна дрожала от самой мысли о предстоящем разговоре.
– Вы чудесно держитесь в седле, – наконец нерешительно промолвила она.
Ларионов посмотрел на нее внимательно.
– Да это для меня, как для вас вокал, – улыбнулся он.
– Вы умный человек, милый друг, – сказала она мягко.
– Мне нелегко в эти дни, – вдруг признался Ларионов, и Алина Аркадьевна почувствовала слабость в ногах. – Вы чуткая женщина и очень добры ко мне. Я знаю, что вас тревожит состояние Верочки.
Алина Аркадьевна замешкалась, глотая ртом воздух.
– Напрасно вы беспокоитесь о ней. Верочка – достойнейшая из девушек во всех отношениях. Она намного мудрее своего возраста и к жизни относится со всей ответственностью, отдавая отчет всем своим действиям, – закончил он, переводя дух.
Алина Аркадьевна почувствовала, как в ней выросла материнская любовь к Ларионову и благодарность за то, что он избавил ее от неприятного разговора. Она была счастлива, что он заботился о чести Веры, именно он, а не сама Вера, как подсказывало ей материнское чутье.
– Я рада, что вы стали частью нашей жизни, – вдруг сказала она, остановившись. – Пойдемте завтракать. Я думаю, выпечка для председателя обветрилась за ночь. Стеша приготовит новую.
Ларионов кивнул.
– Голубчик мой, – тихо сказала Алина Аркадьевна. – Верочка очень привязалась к вам. И поскольку мы с вами уже достаточно откровенны, я хотела понять, что вы думаете об этом.
Ларионов молчал некоторое время, а потом остановился, чтобы видеть глаза Алины Аркадьевны.
– Алина Аркадьевна, – начал он от волнения излишне строго. – Я полюбил вашу дочь. Это тяжкое испытание для меня, к чему лукавить, ведь Вера еще не может составить мне пару. Если бы это было возможно, я бы хотел видеть Верочку в качестве своей будущей супруги. И я готов ждать ее и вашего решения. Я не умею красиво говорить, но для меня не может быть большего счастья.
Алина Аркадьевна прослезилась. Она не ошибалась в нем! Это было благословением – иметь рядом с Верой того, в ком она не ошибалась.
– Я была бы рада видеть вас членом нашей семьи, – сказала она скромно и взяла его под руку. Алина Аркадьевна хотела сказать: «Я буду рада…» – но при всей своей сердечности она еще не привыкла к мысли, что у Веры может быть жених и все это ей не снится.
Когда они вернулись, Вера ждала на крыльце. Ей было страшно, и она издалека всматривалась в лицо матери. Но Алина Аркадьевна вернулась в добром расположении и держала Ларионова под руку.
Вера заулыбалась им с крыльца.
– Мама! – крикнула она. – Можно Григорий Александрович покатает меня верхом?
Алина Аркадьевна вздохнула, понимая, что Вера любила этого мужчину теперь больше, чем ее и отца, что всегда теперь она будет отдавать ему предпочтение и, главное, что, спрашивая разрешения, Вера никогда
