Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Музицирование» с флейтистками не мешало эфебам соблюдать традицию однополых союзов — у каждого из них имелся тот, кого он называл «другом», вкладывая в это слово несколько больше смысла, чем оно может содержать, произнесенное в отрыве от контекста античного истинного мужского сообщества. Иногда это была привязанность, сохранившаяся со времени, предшествующего эфебии, но чаще всего «друзьями» становились однокашники, которые вместе тянули военную лямку.
Свободное от военных занятий время эфебы, служившие в городах, коротали в гимнасиях. Широкую известность получил кружок, который сформировался вокруг Сократа в Ликее, — он почти целиком состоял из эфебов. Эфебы составляли костяк слушателей в Академии Платона и во многих риторских школах.
Эфебия как школа изящных наук
Разгром Филиппом II при беотийской Херонее в 338 году до н.э. объединенной армии «антимакедонской коалиции» перевернул жизнь полисов. Как сказал о погибших в сражении знаменитый греческий оратор Ликург (396–323 до н.э.), «когда они расстались с жизнью, была порабощена и Эллада, а вместе с их телами была погребена и свобода остальных эллинов»{186}. Теперь уже ничто не могло противостоять македонской экспансии. Даже то, что Филипп II обошелся с побежденными относительно мягко и не перешел границ Аттики, не меняло сути дела. Отныне македонцы контролировали всю Грецию, и стоило какому-нибудь полису продемонстрировать склонность к мятежу, как сразу следовала реакция. В 335 году до н.э. Александр Македонский жесточайшим образом обошелся с Фивами: город, не пожелавший выдать главных зачинщиков возмущения, был взят штурмом и срыт до основания, все фиванцы проданы в рабство, а земли, принадлежавшие Фивам, были распределены между городами Беотии.
Позднее, когда полководцы Александра принялись огнем и мечом делить оставшуюся после него империю, в Пирее, месте дислокации эфебов, может быть, даже в их казармах, обосновался македонский гарнизон, и это было началом конца афинской эфебии — по крайней мере, в том виде, в каком ее задумали местные власти. Афины вроде бы оставались независимыми, а вроде бы и нет, — во всяком случае, дозволенная им независимость не распространялась так далеко, чтобы они могли иметь собственную боеспособную армию. В результате эфебия начала быстро терять свое военное значение, а пребывание в ней перестало быть обязательным. Численность эфебов, ежегодно заступающих на службу, упала к концу IV века до н.э. до нескольких сотен, а в 244 году и вовсе отмечено всего лишь двадцать три свежеиспеченных эфеба. Правда, спустя век, в 128 году, их число перевалило за сотню и на этом уровне стабилизировалось в последующие годы. Но только это были уже совсем иные эфебы. Среди них теперь было много иностранцев, съезжавшихся со всего света, — предположивший такое во времена противостояния Афин и Спарты был бы сочтен сумасшедшим.
Юношам, прибывшим из близлежащих полисов и даже из Фракии, Сирии, Италии, афинский патриотизм был, разумеется, абсолютно безразличен. Влекло их в афинскую эфебию вовсе не желание попробовать себя в качестве иностранных наемников в афинской армии и не жажда приключений. Они ехали в Афины за образованием, ибо здешняя эфебия, понемногу изменяясь, за две сотни лет пережила невероятную метаморфозу: из учреждения военного, созданного для подготовки гоплитов, она превратилась в прообраз университетов будущего.
Преподаватели военного дела в эфебии сохраняются еще долгое время, а сами эфебы даже участвуют в маневрах, но все это уже больше похоже на игры взрослых мальчиков и не идет ни в какое сравнение с военной подготовкой юношей двухсотлетней давности. Наконец к последней четверти I века до н.э. из воинских наук в эфебии остается только фехтование, но и оно отодвинуто куда-то на задворки. Роднит это образовательное учреждение, где теперь преподаются философия, литература, музыка, риторика, математика и даже медицина, с прежней эфебией только повышенное внимание к физической подготовке… так и хочется сказать: студентов! — но это укоренившееся у нас слово латинского происхождения применимо разве что к приезжим в афинскую эфебию из Рима.
Кстати, римляне, покорившие Грецию и полмира в придачу, особенно стремились в Афины, признавая за ними право называться столицей изящных искусств и утонченной жизни. И детей своих они посылали туда именно для того, чтобы они прикосновением к этой жизни завершили начатое в родных пенатах воспитание и образование. Хотя, надо признать, удовольствие это было не из дешевых. Уже к концу III века до н.э. эфебия превратилась в подобие элитарного клуба, куда могли попасть только юноши из очень состоятельных семей, а таковыми были отпрыски афинской аристократии, которая сосредоточила в своих руках все достояние полиса. Первыми же иностранцами были дети богатейших сирийских и италийских купцов, обосновавшихся на острове Делос.
К услугам учащихся в эфебии по крайней мере с начала II века до н.э. было уникальное для Греции образовательное учреждение _ Диогенов гимнасий, где для эфебов были организованы лекции, охватывавшие все мусические предметы. Уникален был он тем, что, в отличие от прочих гимнасиев, целиком содержался за счет полиса. Название этот гимнасий получил в честь полководца македонского царя Деметрия II — Диогена, который в 229 году до н.э. сдал (а проще сказать, продал) афинянам македонские укрепления в Аттике. О том, как уговорили «начальника сторожевого отряда Диогена передать афинянам Пирей, Мунихию, Саламин и Суний за плату в сто пятьдесят талантов»{187}, рассказывает Плутарх. Этот неблаговидный — с македонской точки зрения — поступок весьма почитался в Афинах: благодарные жители полиса даже присвоили Диогену титул «Благодетель» и увековечили его имя в гимнасии.
В «Застольных беседах» Плутарх пишет: «Аммоний, исправляя должность претора в Афинах, проводил в Диогеновом гимнасии показательные испытания эфебов, обучающихся грамматике, геометрии, риторике и музыке, и пригласил на обед наиболее выдающихся учителей… Встреча за чашей возбудила в учителях дух товарищеского соревнования, и они стали наперебой задавать друг другу самые разнообразные вопросы»{188}. Так о чем же говорили учителя эфебов, руководимые в разговоре учителем Плутарха философом Аммонием? Вот темы их беседы: «Об уместном и неуместном цитировании стихов», «По какой причине альфа занимает первое месте среди букв?», «Какая пропорция лежит в основе числа гласных, полугласных и согласных?», «По какой причине различаются три разряда мелодий?», «В чем различие между интервалами консонантными и симфоническими?», «Почему лунные затмения происходят чаще солнечных, хотя точки пересечения видимых орбит Солнца и Луны с эклиптикой равночисленны?», «Полагать ли число звезд четным или нечетным?..», «Об одном противоречии в третьей рапсодии “Илиады”», «Троякое содержание пляски: движение, образ, показание; пояснение этих обозначений; что общего между поэзией и орхестрикой?».
Как видим, ни слова о войне, а все больше о науке, литературе и музыке.
Последнее упоминание о действующей эфебии относится к 323 году, когда Античность уже сдавала позиции по всем фронтам. Эта была эфебия на самой окраине эллинского мира, в ста шестидесяти километрах от нынешнего Каира в глубь африканского материка, в Оксиринхе, «городе остроносой рыбы» — так переводится этот топоним с греческого, — третьем по величине в государстве Птолемеев…
Афинская же эфебия просуществовала до середины III века нашей эры, но к этому времени она уже полностью утратила свои первоначальные черты, а слова и, главное, смысл клятвы в храме Аглавры окончательно ушли в прошлое и были безвозвратно забыты.
И в заключение…
На этом, мне кажется, следует поставить точку.
Сие не значит, что о греческом воспитании сказано всё, что можно сказать. Но всё следует оставить историкам. Я же сказал о том, о чем счел нужным, — о том, что, мне кажется, и определило в конечном счете облик жителя Древней Греции. А может быть, не облик, а только образ, существующий в моем воображении.
Это только на первый взгляд жизнь античного человека ясна и понятна. На деле же чем пристальнее вглядываешься в нее, тем более размытыми кажутся ее очертания. Она изменчива, как дым от костра, ее невозможно ухватить самым совершенным объективом. Хотя бы уже потому, что остановившаяся, запечатленная в кадре жизнь мертва.
Древние наши предки — а древние эллины одинаково наши не только для современных греков, но и для англичан, французов, немцев, русских и «разных прочих шведов» — создали удивительную цивилизацию. Ее жизнь — это ее жизнь. Людям позднейших эпох — я настаиваю на этом — понять ее очень непросто. А скорее всего, невозможно.
- Семена разрушения. Тайная подоплека генетических манипуляций - Уильям Энгдаль - История
- Как католическая церковь создала западную цивилизацию - Томас Вудс - История
- Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт - Зарубежная образовательная литература / История / Публицистика
- Движение Талибан: социально-религиозные аспекты деятельности сообщества - Горунович Михаил Владимирович - История
- Моссад: одни против всех. История и современность израильской разведки - Михаил Жданов - История
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- Расследование и предупреждение техногенных катастроф. Научный детектив - Юрий Петров - История
- «Черный пояс» без грифа секретности - Александр Арабаджиев - История
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Реконструкция Куликовской битвы. Параллели китайской и европейской истории - Анатолий Фоменко - История