Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коротенькая записка возвестила ему, что решительная минута близка:
«Я в Париже. Зайдите ко мне.
Мадлена Форестье».И только. Он получил эту записку с утренней девятичасовой почтой. В три часа дня он был уже у нее. Улыбаясь своей милой, приветливой улыбкой, она протянула ему обе руки. И несколько секунд они пристально смотрели друг на друга.
— Как хорошо, что вы приехали тогда, в такое ужасное для меня время! — прошептала она.
— Я сделал бы все, что бы вы мне ни приказали, — сказал он.
Они сели. Она попросила рассказать ей новости, начала расспрашивать его о супругах Вальтер, о сотрудниках, о газете. Оказалось, что о газете она вспоминала часто.
— Мне этого очень не хватает, очень, — призналась она. — Я стала журналисткой в душе. Что ни говорите, а я это дело люблю.
Она замолчала. В ее улыбке, тоне, словах ему почудился какой-то намек, и это заставило его изменить своему первоначальному решению не ускорять ход событий.
— Ну что ж!.. Почему бы… почему бы вам не заняться теперь… этим делом… под фамилией Дюруа? — запинаясь, проговорил он.
Госпожа Форестье сразу стала серьезной.
— Не будем пока об этом говорить, — положив ему руку на плечо, тихо сказала она.
Но Дюруа, догадавшись, что она принимает его предложение, упал перед ней на колени.
— Благодарю, благодарю, как я люблю вас! — страстно целуя ее руки, бормотал он.
Она встала. Последовав ее примеру, он вдруг заметил, что она очень бледна. И тут он понял, что нравится ей, — быть может, уже давно. Они стояли друг против друга; воспользовавшись этим, он привлек ее к себе и запечатлел на ее лбу долгий, нежный, почтительный поцелуй.
— Послушайте, друг мой, — выскользнув у него из рук, строго заговорила она, — я еще ничего не решила. Однако может случиться, что я дам согласие. Но вы должны обещать мне держать это в строжайшем секрете до тех пор, пока я вам не скажу.
Он поклялся ей и ушел, чувствуя себя на седьмом небе.
С этого дня он начал проявлять в разговорах с ней сугубую сдержанность и уже не добивался от нее точного ответа, поскольку в ее манере говорить о будущем, в тоне, каким она произносила: «В дальнейшем», — в ее проектах совместной жизни угадывалось нечто более значительное и более интимное, чем формальное согласие.
Дюруа работал не покладая рук и тратил мало, стараясь накопить немного денег, чтобы ко дню свадьбы не остаться без гроша, так что теперешняя его скупость равнялась его былой расточительности.
Прошло лето, затем осень, но ни у кого по-прежнему не возникало никаких подозрений, так как виделись они редко и держали себя в высшей степени непринужденно.
Однажды вечером Мадлена, глядя ему прямо в глаза, спросила.
— Вы ничего не говорили о нашем проекте госпоже де Марель?
— Нет, дорогая. Я обещал вам хранить его в тайне, и ни одна живая душа о нем не знает.
— Ну, теперь можете ей сказать. А я сообщу Вальтерам. На этой же неделе. Хорошо?
Он покраснел:
— Да, завтра же.
— Если хотите, — медленно отведя глаза в сторону, словно для того, чтобы не замечать его смущения, продолжала она, — мы можем пожениться в начале мая. Это будет вполне прилично.
— С радостью повинуюсь вам во всем.
— Мне бы очень хотелось десятого мая, в субботу. Это как раз день моего рождения.
— Десятого мая, отлично.
— Ваши родители живут близ Руана, да? Так вы мне, по крайней мере, говорили.
— Да, близ Руана, в Кантле.
— Чем они занимаются?
— Они... мелкие рантье.
— А! Я мечтаю с ними познакомиться.
Дюруа, крайне смущенный, замялся:
— Но… дело в том, что они…
Затем, внушив себе, что надо быть мужественным, решительно заговорил:
— Дорогая! Они крестьяне, содержатели кабачка, они из кожи вон лезли, чтобы дать мне образование. Я их не стыжусь, но их… простота… их… неотесанность… может неприятно на вас подействовать.
Она улыбалась прелестной улыбкой, все лицо ее светилось нежностью и добротой.
— Нет. Я буду их очень любить. Мы съездим к ним. Непременно. Мы еще с вами об этом поговорим. Мои родители тоже были простые люди… Но они умерли. Во всем мире у меня нет никого... кроме вас, — добавила она, протянув ему руку.
Он был взволнован, растроган, покорен, — до сих пор ни одна женщина не внушала ему таких чувств.
— Я кое-что надумала, — сказала она, — но это довольно трудно объяснить.
— Что именно? — спросил он.
— Видите ли, дорогой, у меня, как и у всякой женщины, есть свои… свои слабости, свои причуды, я люблю все блестящее и звучное. Я была бы счастлива носить аристократическую фамилию. Не можете ли вы, по случаю нашего бракосочетания, сделаться… сделаться дворянином?
Теперь уже покраснела она, покраснела так, словно совершила бестактность.
— Я сам об этом подумывал, — простодушно ответил Дюруа, — но, по-моему, это не так-то легко.
— Почему же?
Он засмеялся.
— Боюсь показаться смешным.
Она пожала плечами.
— Что вы, что вы! Так поступают все, и никто над этим не смеется. Разделите свою фамилию на две части: «Дю Руа». Очень хорошо!
— Нет, нехорошо, — с видом знатока возразил он. — Это слишком простой, слишком шаблонный, слишком избитый прием. Я думал взять сначала в качестве литературного псевдонима название моей родной деревни, затем незаметно присоединить ее к фамилии, а потом уже, как вы предлагаете, разделить ее на две части.
— Ваша деревня называется Кантле? — спросила она.
— Да.
Она призадумалась.
— Нет. Мне не нравится окончание. Послушайте, нельзя ли чуть-чуть изменить это слово… Кантле?
Госпожа Форестье взяла со стола перо и начала выписывать разные фамилии, всматриваясь при этом в их начертание.
— Готово, смотрите, смотрите! — неожиданно воскликнула она и протянула ему лист бумаги, на котором стояло: «Госпожа Дюруа де Кантель».
— Да, это очень удачно, — подумав несколько секунд, заметил он с важностью.
— Дюруа де Кантель, Дюруа де Кантель, госпожа Дюруа де Кантель. Чудесно! Чудесно! — в полном восторге повторяла г-жа Форестье.
— Вы увидите, как просто все к этому отнесутся, — уверенно продолжала она. — Только не надо терять время. Потом будет уже поздно. Свои статьи вы с завтрашнего же дня начинайте подписывать: «Дюруа де Кантель», а заметки — просто «Дюруа». Среди журналистов это так принято, и ваш псевдоним никого не удивит. Ко дню нашей свадьбы мы еще кое-что изменим, а друзьям объясним, что до сих пор вы отказывались от частицы «дю» из скромности, что к этому вас вынуждало занимаемое положение, а может, и вовсе ничего не объясним. Как зовут вашего отца?
— Александр.
— Александр, Александр, — несколько раз повторила она, прислушиваясь к звучанию этого слова, потом взяла чистый лист бумаги и написала:
«Господин и госпожа Александр Дю Руа де Кантель имеют честь сообщить вам о бракосочетании их сына Жоржа Дю Руа де Кантель с госпожой Мадленой Форестье».
Она издали взглянула на свое рукописание и, довольная эффектом, заявила:
— При известной сноровке можно добиться чего угодно.
Выйдя от нее с твердым намерением именоваться впредь «Дю Руа» и даже «Дю Руа де Кантель», он почувствовал, что вырос в собственных глазах. Походка у него стала еще более молодцеватой, голову он держал выше, а его усы были теперь особенно лихо закручены, — так, по его мнению, должен был выглядеть дворянин. Он находился в таком приподнятом состоянии, что ему хотелось объявить первому встречному:
— Меня зовут Дю Руа де Кантель.
Но, вернувшись домой, он с беспокойством подумал о г-же де Марель и тотчас же написал письмо, в котором назначил ей свидание на завтра.
Затем, с той же врожденной беспечностью, благодаря которой он ко всему относился легко, Дюруа махнул на это рукой и начал писать бойкую статью о новых налогах, которые он предлагал установить в целях укрепления государственного бюджета.
За частицу, указывающую на дворянское происхождение, он считал нужным взимать сто франков в год, а за титул, начиная с баронского и кончая княжеским, от пятисот до тысячи франков.
Подписался он: «Д. де Кантель».
На другой день из «голубого листочка», посланного ему любовницей, он узнал, что она будет у него в час.
Дюруа ждал ее с некоторым волнением; он решил сразу приступить к делу, сказать ей все напрямик и только потом, когда острая боль пройдет, привести убедительные доводы, объяснить ей, что он не может оставаться холостяком до бесконечности и что раз г-н де Марель упорно не желает отправляться на тот свет, то ему пришлось подумать о законной супруге.
И все же ему было не по себе. Когда раздался звонок, у него сильно забилось сердце.
Она бросилась к нему:
— Здравствуй, Милый друг!
Холодность его объятий не укрылась от г-жи де Марель.
— Что с тобой? — внимательно посмотрев на него, спросила она.
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Завещание - Ги Мопассан - Классическая проза
- Эта свинья Морен - Ги Мопассан - Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Детская любовь - Жюль Ромэн - Классическая проза
- В весенний вечер - Ги Мопассан - Классическая проза
- Маленькая Рок - Ги Мопассан - Классическая проза
- Слепой - Ги Мопассан - Классическая проза
- Осел - Ги Мопассан - Классическая проза
- Вдова - Ги Мопассан - Классическая проза