Форма входа
Читем онлайн Плод молочая - Михаил Белозеров
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Мне нравится помогать, — добавила она через минуту сосредоточенного вышагивания, — ну, просто так... — Отнюдь не проясняя картины. — Придет кто-нибудь еще, и я помогу. Разве это неправильно?
Против такого возражать было бессмысленно — она говорила почти то же самое, что и моя рыжая сестра.
— Правильно, — согласился я.
— Ничего не правильно, — сказала она, — знал бы Пал Федорович...
— А это уже необязательно, — сказал я.
После площади мы свернули на улицу, и кусты на газонах стали задевать брюки, а асфальт по-прежнему чернел от влаги, и чернели окна в стандартных домах без балконов. И за этими окнами люди спали, любили, плакали, смеялись, смотрели ночную программу, страдали и сердились — и были все разные. И единственное, что их объединяло, это надежда на завтрашний день.
— Приходите завтра, может, что-нибудь найдете, — сказала Уклейка, остановившись возле кирпичной пятиэтажки.
Между домами блестел залив. И от этой сонной вялости и застывшей тишины было что-то древнее, необъяснимое, смотрящее на деяния наши.
— Спокойной ночи, — пожелал я.
— Спокойной ночи, — ответила она и, дойдя до подъезда, махнула мне оттуда рукой.
Но спать я не пошел, а приподнял воротник и спустился к заливу, где покидал камешки в холодную темную воду, полюбовался на острова, свернул на какую-то тропинку и шел берегом, где комары злобствовали вовсю, а березы застыли в оцепенении, и с листьев в полном безмолвии стекали блестящие капли.
Должно быть, когда-то и отец бродил вот так летними ночами. О чем он думал? Ясно, не о той трибуне, где чувствовал себя неуютно. Я догадался, как он попал на стенд, — снимок был сделан один-единственный, а отец стоял так, что загораживал первого секретаря и крайнего из рабочих, и монтаж сделать было затруднительно. Поэтому поступили проще. Кто будет сравнивать число людей на фотографии и надпись под ней. Разве что какой-нибудь дотошный экскурсант.
Я бродил до трех часов.
Наверное, это была бессонница.
Следующий день выдался теплым. Небо было исчеркано перистыми облаками, и под солнцем сопки и залив приобрели свои первокраски.
Я едва дождался вечера и пошел с бьющимся сердцем, как на свидание.
Уклейка была одета в белую блузку, и челка была мило расчесана, а две кудряшки — следы ночных мучений на бигуди — свисали над розовыми ушками.
Она взглянула на меня как на старого знакомого и улыбнулась, как улыбаются издали, но сама улыбка имеет отношение к вам, как, скажем, солнечный день или прохладная вода в жаркий полдень, пока вы надеваете гидрокостюм (паритесь в нем), ласты, маску, щелкаете пряжкой грузового ремня, — ибо улыбка, солнечный день и прохлада воды есть суть предвкушения, в которое невозможно вникнуть до корней, ибо предвкушение — понятие временное, а вы воспринимаете де-факто событий. В общем, улыбка реально не относилась ко мне. Она имела отношение к завтрашнему дню, к голубому небу в перьях облаков, стихам, что хранились под девичьей подушкой, тому парню, что служит, и которому она обещала верно и преданно ждать. Просто она должна так улыбаться — все равно кому, хотя бы вам.
Пес со всем этим, подумал я, какая разница, ведь кроме Анны я ни с кем другим не существую.
И вот пока я копался в бумагах и медленно доходил от духоты, вдруг раздались шаги совсем не моей сподвижницы и вошел мужчина среднего роста, из тех, кто одышливо шествует по тротуару, занимая ровно половину пространства, отведенного пешеходам, разводя при этом руками в стороны, словно медведь в буераке, потому что толщина тела не позволяет соединять их на животе, с лицом, кожа на котором была похожа на кусок голландского сыра, в роскошном брыле, как будто бы события разворачивались в какой-нибудь украинской хате и по замыслу режиссера новое лицо долженствовало подчеркнуть национальный факт. Не хватало лишь малого — казацких вислых усов и люльки.
— Ну!.. здравствуй, Савельев! — сказал он и протянул руку, — здравствуй, Роман! — и прижал к себе.
— ...
(Вершина кульминации, которая герою даже и не снилась!)
От неожиданности он замолчал, как болван, не зная, последовать ли примеру и похлопать по широкой мягкой спине.
Все же похлопал — из вежливости и осторожности, ибо еще чуть-чуть и ему бы просто сдвинули позвонки.
А незнакомец отстранился, не выпуская его из рук, мышцы которых под габардиновой тканью зеленоватого пиджака были такой же толщины, как и торс, и совсем уже по-свойски запечатлел на его щеке поцелуй.
— Сколько лет... сколько лет... Эх! совершенный Сашка! Как чувствовал... как чувствовал... Светка вчера нащебетала непонятного. Ну, думаю, не может быть! — столько лет... А вдруг? Шел — все боялся... Думаю, ошибся... Ведь не бывает так, не бывает, а с другой стороны — чтобы никого ничего не интересовало? Все должно повториться — руку на отсечение. И Светка моя тоже говорит — повторится. А? Эх!.. — и разжал руки, которыми тряс меня (я почувствовал, как на лице моем разъезжается улыбка), скинул на стол шляпу залихватским движением ковбоя, и сразу стало ясно, от кого Уклейка взяла льняные волосы, и произнес: — Знаешь, парень, сколько я ждал?! Нет! не знаешь! Ведь не может все пропасть без следа, не может! — даже через сто лет! — Он улыбнулся, и морщины на рябом, пористом лице побежали от уголков рта по скулам, а брови, кустистые и лохматые, точно такие же, как и у Уклейки, съехались на переносице. — Эх! Сашка, Сашка... черт тебя дери!
— Роман... — напомнил я.
— Эх!.. — сказал он еще раз и обернулся в другую комнату: — Светка, собирайся! Пойдем домой.
— Все возвращается на круги своя, — сказал он, обернувшись.
— Наверное, — согласился я.
— Сегодня у меня праздник! — сказал он.
— Да, праздник, — снова согласился я.
— Наш праздник, — уточнил он.
— Наш, — сказал я, невольно улыбаясь.
— И мы его никому не подарим!
— Не подарим, — кивнул я.
— Черта-с два!!! — воскликнул он.
— Черта-с два! — добавился я.
— Эх-х-х!..
— Да!.. — подтвердил я.
— А здесь ничего нет, — сказал он, кивая на шкафы. — Что потеряно, что забрали в связи с нашим делом, но кое-что осталось. Я тебе покажу. Я сразу понял, что ты за этим приехал, как только Светка о фотографии поведала, сразу...
— Я не мог не приехать, — еще раз согласился я.
Он молчал и не сводил с меня глаз.
— Все верно, сыновья должны возвращаться, — сказал он через минуту почти что приторным тоном, как разжалобленный старик, у которого болит колено и на старости лет открылась истина, хотя старостью здесь и не попахивало, больной печенью и загнанным сердцем — да, пожалуй, но не старостью. И я отвернулся, потому что не всякому дано выдержать чужую слабость.
— Этому архиву цены нет, — сказал он через некоторое время. — Кто-то из управления не доглядел. А почему? Потому что здесь все население раз десять поменялось, потому что все пришлые, без роду и племени, потому и забыли. Может, только я и помнил один. Просто мне повезло.
И я молча кивнул головой. А потом он хлопнул ладонью по столу, нацепил свой желтый, как цыпленок, брыль, и мы повторили вчерашний путь до пятиэтажки, а он все не мог успокоиться. И хотя здорово пыхтел и держал руки, как старый раздобревший штангист, и от этого уставал не меньше, чем от самой ходьбы, рассказывал, похлопывая меня широкой крестьянской ладонью по плечу:
— Мы с твоим отцом проходили по одному делу. Он мне как брат был. Знаешь, сколько породы перекидали, и все обушком, обушком. Он здоров был, почти как ты, и лопатка у него с полвагонетки. Это у меня поменьше... Да... Эх... Самое страшное — уходить из жизни неудовлетворенным внутри себя. Мне вначале страшно было, а потом, когда уже всего насмотрелся, понял, что это обыденная вещь для нашего брата, это там быстро выбивают. Я тебе сразу скажу, то, что он задумал, — вещь полезная, современная, даже по нашим временам, однако не учитывающая политического момента. Если бы она исходила сверху, тогда — пожалуйста, а от нас — крамола. Но твой отец своего почти добился, — добавил он тоном человека, который все давным-давно пережил и сообщает только факты и хочет, чтобы вы сами во всем разобрались.
— Неужели ему все удалось? — спросил я, когда мы уже сидели в малогабаритной квартире и я называл его Илья Лукич.
— Почти. Казалось, чуть-чуть — и все завертится по-нашему. Сашка здорово увлекать умел. Было две комиссии, положительные решения. Но потом что-то там случилось. Ясно — политика. Славский наш был. Это он ведь Сашку к себе перетащил, вроде дружка у него был. Обещал полную поддержку. Да, видно, только на словах — выжидал. О той договоренности отец твой на следствии ничего не сказал, верил ему полностью. Считал, что просто не повезло. Понимаешь — не повезло! Да... Хорошо еще, что групповое не припаяли, а то бы я с тобой сейчас не разговаривал. Сам я шел за производственную халатность, за то, что вовремя не сообщил куда надо.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Плод молочая - Михаил Белозеров бесплатно.
Похожие на Плод молочая - Михаил Белозеров книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- «Лимонка» в тюрьму (сборник) - Захар Прилепин - Современная проза
- Грета за стеной - Анастасия Соболевская - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Все проплывающие - Юрий Буйда - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Жако, брат мой... - Юрий Божич - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- Операция «Выход» - Скарлетт Томас - Современная проза
- Песочница - Борис Кригер - Современная проза
