Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как обычно, Рододендрон и Барся стояли на посту. Рододендрон скучал и лепил из синей грязи куличики граненым стаканом, это явно свидетельствовало о том, что Рододендрон не отказался бы от нескольких порций «бухла». Но пить на посту было запрещено, а пыха Рододендрон не любил. Барся лежала рядом, уткнувшись носом в грязь, и мирно посапывала.
Тишина, густая и глухая, как старый продавленный диван, висела под потолком пещеры. Только капали в лужи мутные капли, и тоскливо вздыхал Рододендрон. Когда давящую пещерную тишину разнообразил звук гудящей в неподвижном воздухе мухи, Рододендрон даже обрадовался. Он тотчас поднялся на ноги, приставил руки козырьком ко лбу и стал вглядываться в потемки. Муху — удивительно большую и угольно-черную — он заметил сразу.
— Барся! — позвал он.
Саблезубая тигрица подняла голову. Увидев муху, она вдруг зарычала и оскалилась.
— Ты чего это? — заинтересовался Рододендрон. — Насекомое какое-то, а ты на него так реагируешь… Впрочем, ладно. Тебе, наверное, тоже скучно. Ну-ка, взять ее!
Долго упрашивать Барсю не надо было. Она тут же вскочила на все четыре лапы и принялась прыгать, щелкая клыками, безуспешно пытаясь поймать муху. Некоторое время Рододендрон только наблюдал, потом, заразившись охотничьим азартом тигрицы, не выдержал и тоже активно включился в процесс ловли.
— Заходи справа! — закричал он Барсе. — Перекрой ей путь к отступлению. А я ее сейчас…
Насмерть перепуганная муха металась под самым потолком. Она, наверное, рада была бы покинуть эту пещеру, улетев обратно, но выхода не находила, потому что постоянно мешали осмотреться как следует — Барся прыгала из стороны в сторону, рыча и клацая своими страшными зубами, а Рододендрон вообще поднял невообразимый шум — он размахивал руками и вопил, как будто надеялся, что муху от нагоняемого им страха хватит кондратий и она бесчувственно падет в грязь. Но муха не падала.
Тогда Рододендрон решил изменить тактику. Он отошел в угол, приказал Барсе гнать муху на него, а сам широко развел ладони, словно для предстоящих аплодисментов. Барся добросовестно исполняла приказ, но муха, очевидно, была не такой дурой, чтобы лететь навстречу своей, гибели, и летала где угодно, но только подальше от изготовившегося прихлопнуть ее Рододендрона.
— Давай! — подбадривал Рододендрон Барсю дикими криками. — Кусай ее! Вот-вот, чуть не схватила… Давай, котеночек, давай! Лови, ети ее мать! Ло-о…
Черт его знает, сколько бы продолжалось это безобразие, если бы в пещере вдруг не рявкнул громкий начальственный голос:
— А ну, прекратить!
Рододендрон и Барся, узнав голос батьки Махно, замерли по стойке «смирно». Причем Барся замерла по стойке «смирно» в том момент, когда, подпрыгнув, летела к потолку, поэтому шмякнулась в грязь, как колода, подняв целый фонтан синих брызг, в котором вдруг исчезла злосчастная муха.
— И что здесь происходит? — поинтересовался Махно.
— Муху ловим, — помедлив, ответил Рододендрон, — то есть нарушителя.
— Какую еще муху? — поморщился батька. — Где она?
— Тут была, — озираясь, сообщил Рододендрон, — здоровенная такая и черная.
Махно внимательно оглядел пещеру, но пропавшую без следа муху, конечно, не обнаружил.
— Хватит мне мозги пудрить! — гаркнул он. — Устроили здесь… заседание Учредительного собрания. Визжат и прыгают, как институтки… Смирно!
Рододендрон, который и так стоял по стойке «смирно», выкатил грудь. Барся поспешно вылезла из лужи и стала рядом, сложив передние лапы в третью балетную позицию.
— Сколько раз я говорил вам о дисциплине! — начал отчитывать Махно. — Сколько раз…
— Вы сами утверждали, — почтительно напомнил Рододендрон, — лозунгом каждого человека должны стать слова — «дайте нам жить так, как хочется».
— Чтобы жить как хочется, надо сначала завоевать эту жизнь, — перебил его Махно, — только военный переворот спасет нас. А военный переворот не может быть осуществлен без единой слаженной команды, а единая слаженная команда невозможна без дисциплины! Это-то понятно?
Впрочем, ничего такого муха не слышала. Воспользовавшись сумятицей в рядах своих мучителей, она шмыгнула в проход, из которого появился Махно. Долго она летела по коридору, пока не достигла накрепко запертой двери. Пожужжав у двери, она обнаружила щель, в которую могла пролезть, и пролезла.
Это была комната Юлия. Три стены из четырех занимали громадные — от пола до потолка — зеркала. В углу у двери стоял шкаф, на створках которого висел большой амбарный замок. Но сейчас створки были открыты, обнажая душное нутро шкафа, до отказа забитое воздушными тканями самой изысканной одежды. Юлий, переодетый в женское платье, перевитый розовыми и голубыми ленточками и надушенный, жеманно танцевал посреди комнаты, с блаженной улыбкой на лице разглядывая собственное отражение сразу в трех зеркалах. Муху, усевшуюся на створку шкафа, он не заметил.
— Вот кто-то с горочки спустился… — не грубым мужественным басом, а тонким девичьим голоском напевал Юлий в такт исполняемым па, — наверно, милый мой иде-от… На нем защитна гимнастерка… ля-ля-ля… ля-ля… ля-ля…
Дальше слов он не знал и до бесконечности повторял одно и то же:
— Вот кто-то с горочки спустился… Наверно, милый мой идет… На нем защитна гимнастерка… ля-ля-ля… ля-ля… ля-ля…
Мухи, конечно, не умеют смеяться — и глупостью было бы предположить, что именно от смеха муха покачнулась и своим довольно крупным — для данного вида насекомых — тельцем поколебала створку шкафа. Створка скрипнула и захлопнулась. Испуганная муха взлетела под потолок.
Юлий, точно его окликнули, резко обернулся. Никого не заметив в комнате, он тем не менее покраснел, в один момент содрал с себя женскую одежду, натянул джинсовый комбинезон и просторный свитер. Платье и ленточки сгреб в охапку и закинул в шкаф. Створки шкафа закрыл и долго возился с замком, который, как живой, вырывался у него из рук. Справившись наконец, Юлий уселся на койку, стоящую рядом со шкафом, и скрестил руки на груди.
Но долго он так не просидел. Черты его лица вдруг исказила смертная тоска. Юлий вздохнул и опустил руки.
— Вот напасть… — пробормотал он, — откуда у меня эти женские наклонности? Ничего не могу с собой поделать — как подступает к сердцу, так аж двигаться больно. Легчает, только когда переоденусь в женское и немного… выпущу пар. Что за мука? Откуда у меня это? Я ведь чемпион Белоруссии по бодибилдингу, я настоящий мужик! Неужели из-за имени все? Черт, родители хреновы… Не могли назвать меня Серегой или Васей. Или Вовой. Чем плохое имя — Вова?.. Надо было выпендриться — Юлий! Тьфу!
Перебирая лапками, муха по потолку пробежала к двери — нашла ту самую щель, через которую сюда проникла, — и вылетела из комнаты.
* * *Она пролетела по коридору довольно приличное расстояние. Все комнаты, которые муха встречала по дороге, были пусты. Совершенно непонятно было, что надо этой мухе в подземелье и почему она скрупулезно облетает каждую комнату, будто ищет что-то. За следующим поворотом муха едва не врезалась в открытую дверь. Облетев ее, муха спикировала в комнату и тут же взвилась ввысь — к потолку, — села на старинную люстру из полудесятка свечей и притаилась. Сидеть было жарко и копотно, но другого укрытия в комнате, кажется, не было — пустые, голые стены, обшарпанный пол, даже кровати нет. В углу ворох старой гнилой соломы, а на соломе, скрестив по-турецки ноги, сидит Соловей-разбойник, в задумчивости теребя редкие усики на своем скуластом монгольском лице.
Руками Разбойник словно бы в рассеянности загребает солому и катает из нее небольшой округлый сверток.
Поджимая лапки под сетчатое брюшко, муха слушает заунывное, тянущее за душу пение Соловья-разбойника, и, наверное, к своему удивлению, узнает колыбельную песню:
Баю-баюшки-баю…
Не ложися на краю,
Придет серенький волчок,
Завернет в бараний рог
И утащит под кусток,
Из тела вырвет мяса клок…
Закопает кости в стог,
На луну завоет рок…
Действуя, очевидно, не сознательно, а в задумчивой рассеянности, Соловей-разбойник обхватывает двумя руками соломенный сверток и, держа его на манер запеленатого младенца, начинает качать в такт колыбельной.
Песня, впрочем, скоро заканчивается, но Разбойник еще некоторое время тянет мотив — и только потом замолкает, не прекращая тем не менее убаюкивать воображаемого младенца.
Муха встрепенула крылышками, и Соловей-разбойник вздрогнул, будто услышал шорох.
Он опустил ворох соломы на колени и по-бабьи подпер подбородок кулаком.
— Эх, горюшко, — процедил он сквозь зубы. — Никакого просвета нет. И жизнь была горемычная и смерть тоже… Я же былинный герой, я же тоже могу размножаться, как эти богатыри мудацкие… Чем я хуже Добрыни? У него хоть сынок есть — Беломор, — а у меня никого. Ни на том свете, ни на этом… Вот бы мне бабеночку найти какую… Говорят, катается какая-то сдобная на избушке, Нюркой зовут. Да только как мне до нее добраться — я же в подземелье, а она на поверхности… Скорее бы уж батька переворот свой начал. Как захватим власть, так я разгуляюсь. Он говорил — живите так, как вам хочется тогда. Вот я и заживу… Хотя и мертвый. Да-а…
- Приятно познакомиться - Антон Твердов - Юмористическая фантастика
- Основание - Лякмунт - Юмористическая фантастика
- Монстрячий взвод - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Народ - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Дневник Маргариты (СИ) - Панфилова Маргарита - Юмористическая фантастика
- Три глаза и шесть рук - Александр Рудазов - Юмористическая фантастика
- Моцарт - Андрей Белянин - Юмористическая фантастика
- Кащей Бессмертный — поэт бесов - Борис Штерн - Юмористическая фантастика
- Внутренности жизни - Андрей Юровник - Периодические издания / Русская классическая проза / Социально-психологическая / Юмористическая фантастика
- Экспедиция в преисподнюю - Аркадий Стругацкий - Юмористическая фантастика