ладони на ягодицы Натальи.
Пользоваться пьяным и беззащитным положением женщины, которая доверила мне свой танец? Мне уже не двадцать, чтобы страдать такой херней.
Поэтому я просто мягко отстранился от Натальи, взял её за руку и дал понять, что хочу с ней сделать. Наталья приняла моё немое предложение с детским восторгом в глазах и позволила себя закружить на месте, а затем поймать за талию и немного отклонить назад.
— Уже гораздо лучше, чем в детском лагере, — выдохнула она восхищенно и вновь скользнула ладонями по моим плечам, обнимая за шею. Осоловелый взгляд вновь застыл на моём лице. — От вас вкусно пахнет.
— От тебя вкуснее.
— Правда?
— Если не считать лютого перегара, — ухмыльнулся я и ненавязчиво погладил хрупкую спину большими пальцами.
— А как так вышло, что вы стали проводить со мной больше времени? — вдруг спросила Наталья, глядя на меня одним глазом. Видимо, я начал двоиться, а одним глазом видно только одного меня.
— Так вышло, — ответил я расплывчато.
— Не будь вы Вячеславом Александровичем, которого я знаю много лет, то решила бы, что я вам нравлюсь.
— Не нравишься.
— Ну, я хотя бы красивая? На ваш вкус.
— Очень.
— Шибко? — улыбнулась она широко.
— Шибко.
— Тогда ладно, — выронила Наталья деловито и вновь прижалась щекой к моему плечу.
Песня закончилась, и я усилием воли смог себя заставить разжать объятия и выпустить Наталью. Наверное, по этой причине я не разрешал себе к ней прикасаться раньше. Иначе было бы невозможно оторваться. А чем больше получаешь, тем больше хочется. Уж слишком велико искушение.
Наталья вернулась к бару и вновь присосалась к бокалу с вином. Я не стал мешать ей, полностью понимая желание утопить проблемы на дне бокала. И утопить их так, чтобы они больше не всплыли. Человеку, любому, иногда нужно просто расслабиться и выкинуть из головы все мысли, заменив их алкоголем.
Радовало только то, что Наталья напивалась под моим присмотром. Её глаза ярко блестели в вспышках освещения, она рассказывала мне о том, как они с сыном двигали мебель в квартире и ругались, как два старика, выясняя, чья это было идея — сорвать спины в новой квартире.
А затем изрядно охмелевшая Наталья засобиралась домой. Начала копошиться в своей сумочке в поисках карты.
— Сколько с меня? — спросила она, стараясь выглядеть трезво. Но асинхронно моргающие глаза выдавали её с потрохами.
— Ты забыла, что клуб принадлежит мне и моему сыну?
— Помню, — ответила она уверено. — Но вы же не работаете бесплатно? Или работаете?
Наталья вопросительно перевела взгляд на Рубика в ожидании ответа.
— Сегодня работаем бесплатно, — улыбнулся ей сын.
— А я хотела… — Наталья провела картой по воздуху, будто по терминалу.
— Дай ей, — кивнул я в сторону терминала, и Рубик поставил его перед Натальей, ничего не введя, чтобы успокоить буйную, которой явно стало легче, когда она приложила карту для оплаты.
— Вот и всё, — гордая и независимая, бухая в стельку, Наталья, тряхнув волосами, пошла к выходу из клуба.
Я последовал за ней, удивляясь тому, как она в своем состоянии умудрялась идти на шпильках и не подворачивать ноги. Я помог ей надеть пальто и молча, придерживая её сумочку, ждал, когда она его застегнет и завяжет пояс.
— А я такси заказывала? — посмотрела она на меня хмуро.
— Я тебя подвезу.
— Хорошо, — согласилась она мгновенно. Забрала у меня сумочку и первой вышла из клуба.
Везя Наталью до дома, понял, что оставить её в таком состоянии одну нельзя. Мало ли что она придумает на пьяную голову, это, во-первых; а, во-вторых, не хотелось бы, чтобы в пьяном угаре она себе навредила. Поэтому, развернувшись на кольце, я повёз её домой к себе. Можно было бы остаться у неё и присмотреть за ней там, но существует риск, что утром может вернуться её сын и снова принять меня в штыки. Обострять ситуацию и действовать во вред Наталье мне не хотелось. Если малой заявиться утром домой и не обнаружит мать, то позвонит ей, а уж утром Наталья сообразит, что сказать. За хлебом, например, вышла.
— Мы не туда едем, — хоть и пьяная, но она контролировала всё, что с ней происходит.
— Переночуешь сегодня у меня.
— Зачем?
— Люблю, когда в квартире кто-то блюёт.
— Я кушать хочу, — Наталья забавно вытянула губки.
— Сейчас что-нибудь придумаю.
Дома у меня оставались спагетти с мясом. Думаю, если разогреть, они станут съедобными.
— Только вы меня потом всё равно домой увезите, — строго, ткнув указательным пальцем в моё плечо, предупредила Наталья.
— Обязательно.
В квартире она культурно разулась, составила свои туфли аккуратно в прихожей. Сумочку и пальто оставила разбираться мне, а сама пошлепала гулять по квартире, как на экскурсии.
— Всё такое… холодное, — обняла она себя за плечи.
— Замерзла? Я прибавлю обогрев.
— Нет. Я про интерьер. Всё такое… мужицкое. Маскулинное. Грубое. Хоть бы цветок какой в горшке стоял.
— Горшки в моём доме уже лет двадцать не водятся. С тех пор, как сын унитаз освоил.
— Да не эти, Вячеслав Саныч, — сморщила она носик. — Вот вы всегда так всё… Никакой романтики с вами.
— Хочешь романтики со мной? — повел я бровью, поймав её взгляд.
— Любая женщина хочет романтики. Не конкретно с вами. Но вообще, в целом.
— Садись, — я придвинул тарелку с разогретыми спагетти и мясом к краю стола. Рядом положил вилку.
— Вы сами готовили? Очень вкусно, — Наталья складывала губки трубочкой и втягивала спагетти.
— Сам.
— А как же женщины? У вас нет женщины, которая хотела бы о вас заботиться? Готовить вам, гладить рубашки, целовать в прихожей перед уходом на работу…
Наталья перечисляла картины идеальной совместной жизни мужчины и женщины, а я в каждую вставлял её образ.
Как она готовит мне завтрак в моей рубашке, а после с босыми ножками целует в прихожей. И в итоге, я никуда не ухожу,
