Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стены комнаты были наглухо обшиты отполированным деревом. У дальней стены стояла ширма, но очень легко было разглядеть почти все, что за ней находится: маленький столик, на нем — кипящий самовар, стопка тарелок, а рядом, на полу, — какой-то бидон. Неподалеку от ширмы расположились двое военных — батальонный комиссар и политрук. Слева в углу возвышались высокие стоячие часы, но они, видимо, давно уже не ходили — маятник замер, стрелки застыли на десяти минутах одиннадцатого.
— Прошу садиться! — пригласил Ходоренко, показал в направлении стола и повернулся к переводчику: — Переведите им, пусть раздеваются и садятся. И сами, товарищ Калмыков, тоже раздевайтесь, в этой комнате довольно тепло.
Валицкий услышал, как младший лейтенант вполголоса перевел немцам приглашение. Те, переглянувшись, сняли фуражки и шинели, повесили их на вешалку у входа. Калмыков тоже сбросил полушубок.
— Прошу присаживаться, — сказал Ходоренко, на этот раз обращаясь к батальонному комиссару и политруку. Представил их остальным: — Это товарищи из политуправления фронта.
Заняв место с края стола, Валицкий мог теперь разглядеть немцев во всех подробностях. Он не очень хорошо разбирался в их чинах, но, поскольку один из офицеров был постарше, решил, что он, должно быть, и чином выше. У этого немца, несмотря на зимнее время, лицо было обсыпано веснушками и несколько странно выглядел суженный кверху, точно сдавленный, череп с темными волосами. Другому немцу, блондину с толстыми, как у обиженного ребенка, губами, на вид было лет под тридцать.
— Итак, — сказал Ходоренко, когда все расселись, — сотрудники Ленинградского радиокомитета хотели бы задать несколько вопросов пленным офицерам немецкой армии. Прежде всего прошу их назвать себя.
Калмыков переводил почти синхронно. «Зачем же Ходоренко позвал меня? — подумал Валицкий. — Почему спрашивал, знаю ли я язык? Этот юноша отлично справляется со своим делом!..»
Поднялся старший из немцев, вытянул руки по швам и скороговоркой произнес:
— Обер-лейтенант Курт Браун.
Едва он успел сесть, как встал второй и неожиданно тонким голосом почти взвизгнул:
— Лейтенант Людвиг Бисмарк.
— Отлично, — сказал Ходоренко. — Переведите им, что я исполняю обязанности руководителя радиокомитета, остальные товарищи — наши сотрудники. С представителями политуправления военнопленные, насколько я знаю, уже встречались. — Он сделал паузу и продолжал: — Так вот, поскольку наш народ, наша армия ведут войну с напавшей на нас гитлеровской Германией, а мы, Ленинградское радио, рассказываем о ходе событий жителям города, то нам хотелось бы узнать кое-что непосредственно от вас, немецких офицеров. Как вас, очевидно, предупредили, это не допрос, а просто разговор. Вы можете не отвечать на наши вопросы, это — дело добровольное. И прошу, пейте чай, еда на столе.
Когда это говорил Ходоренко, лица немцев все еще отражали испуг. Но по мере того как Калмыков переводил его слова, те же самые лица обрели иное выражение — становились спокойнее. Первым взял чайную ложку и зачерпнул сахар Браун. Опустив ложку с сахаром в чай, он стал звонко помешивать, украдкой бросив взгляд на Ходоренко. Затем уже смелее снова запустил ложку в сахарницу… Второй немец взял с тарелки кружок колбасы и торопливо отправил его в рот. Валицкий обратил внимание, как быстро заработал он челюстями.
Рядом с Валицким сидел Маграчев. Держался он замкнуто, как-то даже отрешенно. Но когда немец второй раз зачерпнул сахар, Маграчев сжал зубы так крепко, что и без того выдающиеся под тонкой, почти просвечивающей кожей скулы обрисовались еще отчетливее. А увидев, что второй немец отправил в рот кусок колбасы и стал жевать ее, он даже выругался тихо:
— Жрет… сволочь!
Сам Ходоренко ленивым движением придвинул к себе вазу с печеньем, взял одно, как бы нехотя, откусил кусочек и положил оставшуюся часть на пустую тарелку.
— Ешьте, товарищи! — громко сказал он, обращаясь к своим сотрудникам. Посмотрел на ручные часы и добавил как бы между прочим: — Со времени обеда прошло уже два часа, можно было проголодаться.
Калмыков перевел и эти слова. Но никто из работников радиокомитета не притронулся к еде.
— Итак, первый вопрос к вам, обер-лейтенант Браун, — сказал Ходоренко, на этот раз почему-то громко, хотя оба немца сидели рядом. — Что говорили вам ваши начальники о том, как обращаются с немецкими военнопленными в Советском Союзе?
Браун поставил на стол недопитый стакан чая и попытался было вскочить, но Ходоренко остановил его:
— Сидите, сидите… Итак?..
— Нам говорили, что большевики пленных расстреливают. Всех. А офицеров в первую очередь, — произнес Браун.
— А вам, лейтенант Бисмарк? Кстати, вы не потомок… того самого Бисмарка?
— О нет! — воскликнул тот с испугом, что очень точно по интонации передал Калмыков в переводе. — Мой отец — простой чиновник. А я… бывший социал-демократ.
— В плену все они бывшие демократы, — процедил сквозь зубы Маграчев.
Ходоренко метнул на него строгий взгляд, но тут же продолжал невозмутимо:
— Отлично. Вам тоже говорили, что у нас пленных расстреливают?
— О да, господин генерал!
— Я не генерал и даже не военный, — усмехнулся Ходоренко, — вы об этом уже слышали. Теперь скажите, господин Бисмарк, как с вами обращались после того, как вы попали в плен? Может быть, вас били?
— О нет! — почти одновременно ответили немцы.
— Морили голодом?
— О нет! — опять воскликнули они дружно.
— Грозили расстрелом?
— Господин… господин большевик, — сказал, вставая, обер-лейтенант, — я готов засвидетельствовать честным словом немецкого офицера, что обращение с нами было вполне корректным. Нам обещали, что отправят в лагерь для военнопленных и вернут в Германию, как только кончится война.
— В какой части вы служили, обер-лейтенант?
— Третья рота, четвертый полк, — отчеканил Браун.
— А вы, лейтенант?
— Третья рота, четвертый полк.
— Отлично. Кто командир вашей части?
— Оберст-лейтенант Данвиц, — ответил Браун.
— Следовательно, оба вы без всякого давления утверждаете, — резюмировал Ходоренко, — что вас ни к чему не принуждали, обращались с вами хорошо, кормили удовлетворительно. Так, обер-лейтенант Браун?.. Так, лейтенант Бисмарк?
Немцы кивнули.
— Я прошу вас ответить.
Немцы поочередно произнесли: «Яволь!»
— Теперь у меня вопрос к лейтенанту Бисмарку. В найденной у вас записной книжке… — Ходоренко сделал паузу и, обращаясь к батальонному комиссару, сказал: — Разрешите?
Тот вынул из нагрудного кармана кителя потрепанную книжку и передал ее Ходоренко.
— …В вашей записной книжке, — продолжал Ходоренко, листая страницы, — есть такие слова, написанные по-русски. Читаю: «Прошу, не стреляй в меня. Отправьте к вам в плен. Я вашего языка не понимаю». Когда и кем написаны эти слова?
Немец молчал.
— Повторяю, — сказал Ходоренко, — не хотите — не отвечайте… Но это ваша книжка?
— Да, — глухо ответил Бисмарк.
— Вы показали эту страницу нашим бойцам, когда вас захватили. Верно?
— Да.
— Но как же вы написали это, не зная языка?
— Это… написал не я.
— Кто же?
— Один русский, — едва слышно произнес Бисмарк.
— Громче, пожалуйста! Наши товарищи не слышат.
— Один русский. Пленный.
— По вашей просьбе?
— Да.
— Как же вы не побоялись, что он может рассказать о вашей просьбе кому-либо из ваших начальников?
— О! — с неожиданным оживлением воскликнул немец. — Это было исключено.
— Почему?
— Через пять минут его расстреляли.
— За что?
— Он был комиссаром!
— Из чего вы это заключили?
— Звезда. Красная звезда. Вот здесь. — И немец показал на рукав своего мундира.
Неясный глухой звук, точно один тяжелый вздох, пронесся но комнате.
— Вы командовали расстрелом?
— О нет, нет! — испуганно крикнул Бисмарк.
— Кто же?.. Я спрашиваю: кто? — громче повторил Ходоренко.
— Лично командир полка Данвиц, — после паузы ответил Бисмарк.
— Значит, вы были уверены, что рано или поздно попадете в плен? Почему?
Немец молчал.
— Хорошо, можете не отвечать. Тогда другой вопрос: когда сделана эта надпись?
— Не так давно. Зимой.
- Скажи им: они должны выжить - Марианна Грубер - О войне
- Принуждение к миру - Дмитрий Абрамов - Альтернативная история / Попаданцы / О войне
- «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев - О войне
- Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Самые страшные войска - Александр Скутин - О войне
- Прямой наводкой по ангелу - Канта Ибрагимов - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - Михаил Рывкин - О войне
- Ключ-город - Александр Израилевич Вересов - Детская проза / О войне