бросать нас всех! Даже если там все обошлось, поделишься своими знаниями в Йефасе, расскажешь, что делать, чтобы подобного, как на пире, не повторилось. Ты понял? Ты больше всех знаешь об этом дрянном Юге!
– Ну а дальше что?
– Поедешь со мной в Брасо-Дэнто!
– А дальше? Ну же!
– Помогать мне будешь.
– Сотни лет справлялись сами, а тут без меня вдруг никак? – обозлился Уилл. – Нашли причину!
– Точно как Гиффард… – выдохнул граф.
В один момент он махнул рукой и присел на камень, поставил жариться другой вертел.
– При чем здесь Гиффард?! – не унимался Уилл, который не на шутку разгорячился.
– Он тоже вечно искал во всем смысл, – ответил устало Филипп. – Привез с Юга кучу книг и ходил погруженным в себя. Ничего не слышал. Рассуждал о назначении каждого, о цели жизни, о многом таком, что придумал сам себе. Постоянно в нем сменялись порывы жить с желанием тотчас эту жизнь закончить. Ни к чему хорошему эти философствования не приводят, Уильям.
– Но до своих восьмисот лет он все-таки дожил, в отличие от меня. Почему одни из вас оставляют за спиной и восемьсот лет, и полторы тысячи, а другим в тягость и сотня?
Филипп растерялся от такого вопроса.
– Не знаете, да? – усмехнулся Уилл. – А я так и думал.
– Раз хочешь побеседовать об этом, то я действительно не знаю, – пробормотал Филипп в седую бороду. – Я всю жизнь жил, как меня учили: выверенно, по чести, дабы не посрамить предков. А духовные поиски – то, чем занимался Гиффард, – меня никогда не волновали. Я вникал в суть вещей, не более того, и всегда знал, чем займусь и завтрашним днем, и через десяток лет, и через сотню. – Он выдохнул и поделился: – Хочешь мое мнение о Гиффарде? Для меня он был другом и наставником. Но он постоянно хандрил! Когда он меня воспитывал, мне приходилось слушать его стенания про Ройса. Я перенял дело отца, а он так и не прекратил хандрить уже в отношении всего прочего, в том числе меня. Мог неделями сидеть в покоях запершись, а потом выйти со слезами на глазах из-за особенно красивого заката. Мог купить у заезжего торговца книги, бродить с ними повсюду и нахваливать, чтобы позже в ярости сжечь. Зачем сжигал? Только ему одному известно. Так что то, что ты тоже живешь этими… этими поисками… Я это понимаю… Но не для того ты получил жизнь, чтобы так бездарно потерять ее.
– Вы забываете, что жизни во мне на несколько десятилетий. Не умру от этих ягод синих бо, так умру от чего-нибудь другого. Рано или поздно смерть придет ко мне. Никуда не денется… Помру как есть, Филипп.
И все-таки Уильям достал оставшиеся две синие ягоды и, покрутив в пальцах, выбросил как можно дальше. Филипп удовлетворенно кивнул и, перед тем как снять с огня вертел и передать его Уильяму, который от голода уже исходил слюной, строго попросил:
– Пообещай мне не поступать как Гиффард!
– Слишком многого вы от меня требуете.
– Я не слышу обещания, Уильям!
Они встретились взглядами.
– Черт с вами, – вздохнув, сказал Уилл. – Даю вам слово, что продолжу жить. Хотя Гиффарда я понимаю, как никогда ранее.
– Вот и славно. На том и порешили. Как мясо?
– Зайцы здесь и правда жирные.
Больше они ничего не обсуждали. Филипп слушал окрестности и иногда любовался шкурой сираниса, пропуская красно-коричневый мех между пальцами, а Уильям, успокоившись, доел мясо и прилег поспать. Ему даже показалось, что ненадолго непоколебимость его собеседника передалась и ему. «Наверное, Гиффард чувствовал в нем несокрушимую поддержку, опору для своей вечно колеблющейся души. Слишком разные, но стали лучшими друзьями», – изумлялся он.
Его бросало, как и было сказано про Гиффарда, то к слабому желанию жить, то к апатии и безволию.
Что касается самого Филиппа, то тот считал, что если из пещеры он вышел с душевным подъемом, то его обязанность теперь – вывести за собой и Уильяма. То, как Уильям порой глядел в никуда, говорило, что он частью сознания так и остался там, в заваленной камнями выбоине. О том, что приступы продолжаются уже в виде безболезненных, но навязчивых видений, старый вампир не знал. И чем дольше они находились в дороге, тем видения становились четче и ярче. И невыносимее.
* * *
Наконец через три дня путники показались у восточных пределов пущи Праотцов, самого обширного леса на Юге. Пока не сбросившая листву пуща дышала сыростью от недельных проливных дождей. С тех пор как в 2172 году ее озарила вспышка, этот лес стал местом поклонения. Поначалу даже по ночам он светился, как опустившееся солнечное облако, отчего сюда собирались все, кто только мог: помолиться, излечить неизлечимые болезни или просто узреть чудо своими глазами. А после того как обнаружилось, что заклинания в пуще становятся в разы сильнее, чем в других магических источниках, здесь обустроилась и часть магов из академии Байвы и Багровых лиманов, где зачаровывали артефакты.
Чтобы связать Багровые лиманы, Дивинарбер, пущу Праотцов с прочим миром, был построен город Шуджир, а потом и порт.
С годами сияние в пуще ослабло. В темноте оно напоминало больше мягкий серебристый свет звезд, чем дневное солнце. Приблизившись, Филипп с любопытством рассмотрел, как и деревья, и ветки со скудной листвой, и крыши домов поселения переливаются мириадами капель. В поселении, куда они подъехали, не имелось ни одного фонаря – оно полагалось исключительно на магическое сияние.
По улицам расхаживали стража и местные маги. Паломников было немного, большинство из них уже подъезжало к Бахро, а у пущи ночевали самые неторопливые или не собирающиеся в Бахро на церемонию с королем. Явившихся путников направили к таверне, которая одним своим боком подпирала мокрый лес, а другим – невысокие дома.
Тавернщик встретил их неприветливой физиономией:
– Да осветит солнце ваш путь.
– И твой. Нам комнату, – вышел вперед Уилл. – И скажи-ка, где здесь можно купить кровь и продать ценную шкуру?
– Кровь у меня под запись в журнал. Три серебряных сетта за большую кружку. Вы оба вампиры? Только старый? О нем надо доложить страже, чтобы проверили. Ну а шкуру… Ее за углом, если открыто еще, – ответил тавернщик и показал рукой направление. – Что за необычная шкура… – Он оглядел ее с любопытством. – Никогда не видел такую. Что за зверь-то?
– Сиранис из Красных гор.
– Да ладно? Настоящий сиранис?
– Сам не видишь? Где его продать можно?
– Да в нашем поселении, наверное, нигде… Это вам в сам Шуджир. Но как вы убили его?!
– Не твоего ума дело, – обрубил Уильям. – Дай комнату на одну ночь. И все.
– Ладно. Только на одну, не больше.
– Почему же? Таверна почти пуста.
– Говорят, прибудет много магов. Большой сбор… У себя-то не поместятся все, обычно у меня и селятся.
– А что произошло?
– Да мне откуда знать? – развел руками тавернщик. – Мне главное, чтобы все заплачено было. Так что монеты вперед, почтенные! И шкуру… Можно ее потрогать хотя бы? – Он пощупал прекрасный мех. – Эх, некому здесь такую купить, да и сколько такая стоит, одному Фойресу известно.
Расплатившись тем, что оставил в их сумах Халлик на прощание, Уильям ненадолго покинул Филиппа и решил пройтись – узнать про шкуру. Найдется ли у кого золото на такое сокровище? Но никого не встретив, Уильям купил два дорожных костюма и вернулся. На него этот костюм сел как родной, потому что слишком долго он проходил в южных одеждах, отчего и двигался неприметно, свободно, немного ссутулившись. А вот Филипп своей прямой, как палка, спиной напоминал уж никак не путника, а, скорее, аристократа с Севера, тайно навестившего Юг и имевшего дела с самим королем. Да и взгляд у него был соответствующий: строгий, оценивающий, – отчего проверившая заселившегося вампира стража поначалу вздрогнула с мыслью: уж не прибыли к ним самим с проверкой?
* * *
Позже Уильям сидел в углу таверны, глотая ложку за ложкой обжигающе горячий суп, от которого валил густой пар. Филипп был рядом, следил за входом, сложив локти на столе и думая о том, к чему могло привести побоище в Молчаливом замке и в каком состоянии они застанут клан. Брови его были сведены на переносице, губы сжаты в одну твердую линию, отчего тавернщик кидал пугливые взгляды.
Между тем
