сладкой ваты, чтобы я успокоился. По сравнению с этим бояться воды не так уж и странно.
У меня комок в горле. Я пытаюсь его проглотить, но он застрял.
— Я почти ударила тебя.
— Но не ударила же. Ты сдержала себя.
— Едва ли.
А если бы не сдержала…
В воображении я представляю, как мой кулак врезается в его челюсть. Кости трещат и хрустят. Он на земле, сжимается от боли. Он снова попадает в больницу, где ему вставляют хирургические штифты, чтобы части челюсти держались вместе. Я бы месяцами сходила с ума, потому что не смогла вовремя остановиться.
Я вздрагиваю.
— Я могла причинить тебе боль.
— Впредь я буду более осторожным. Такого не повторится. Ладно?
Я смотрю в его глаза — голубые на голубом.
— Не понимаю, почему тебе не страшно со мной, — тихо говорю я.
— Я всю свою жизнь чего-то боялся, Элви. Я устал бояться. Я не стану тебя избегать из-за маленькой ошибки, — он улыбается и трет шею. — Хотя если тебе не нравится вода, мой план на сегодняшний вечер провалился.
— Какой план.
— Да ничего особенного. Хотел устроить тебе сюрприз.
— Но в нем есть вода.
— Ну типа того, замороженная вода.
Я раздумываю, пытаясь вспомнить, были ли у меня неприятные истории со льдом.
— С замороженной можно.
— Ну в таком случае… встретимся в парке?
Мне хочется спросить, что именно он запланировал, но он все же сказал, что это будет сюрприз. Я задумываюсь, не опрометчиво ли это с моей стороны. В последнее время я очень много рисковала. Но я понимаю Стэнли, когда он говорит, что устал бояться. Может быть, сюрпризы не всегда оказываются плохими.
— Да, — отвечаю я.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В пять часов я забираю Стэнли из парка. У него рука в гипсе, поэтому я за рулем, а он показывает дорогу. Я никак не могу догадаться, куда мы направляемся. Когда мы наконец заезжаем на парковку, я оказываюсь в еще большем замешательстве.
Перед нами простирается огромный открытый газон, окруженный деревьями и подсвеченный стадионными прожекторами. Посередине находится гладкая, ровная поверхность, окруженная низким забором. Когда мы подходим ближе, я понимаю, что именно передо мной, и гадаю, уж не решил ли он так странно пошутить.
— Это каток.
— Ага.
— У нас нет коньков.
Он указывает на маленькую деревянную постройку с треугольной крышей.
— Мы можем взять их напрокат. А еще тут готовят какао.
Я смотрю на его трость, потом на его сломанную руку. А он просто стоит, улыбаясь. Вероятно, он не понимает очевидного: в его положении катание на коньках — одно из самых опасных занятий, которые вообще можно представить, за исключением разве что прыжков с лестницы.
— Я не умею, — говорю я.
— Все в порядке, я тоже почти забыл, как кататься.
Он рассказывал мне, что катался на коньках в детстве, пока не сломал лопатку. Это потому он меня сюда привел? Скорее всего. Даже если так, это какой-то глупый способ преодолеть свои страхи. Это как если бы человек с ожогами решил преодолеть страх огня, поджигая собственный дом.
Улыбка исчезает с его лица.
— Я не сошел с ума, честно. Я просто хочу выйти на лед и немного постоять на коньках. Не знаю даже, как объяснить. Мне это нужно. Я подумал, что… — На его щеках загорается легкий румянец. — Я подумал, что мне будет проще, если ты окажешься рядом, — он отводит глаза в сторону. — Наверное, это эгоистично. Если ты не хочешь, нам не обязательно это делать.
Мой взгляд снова переходит на каток, который в этот час пуст. Лед кажется прочным, хотя на улице не так уж холодно. Это, скорее всего, даже не настоящий лед, говорю я себе. На катках часто используют полиэтилен высокой плотности. Это объясняет, почему он такой твердый, хотя температура плюсовая. И даже если это настоящая вода, то нет никакого риска утонуть, нужно просто напоминать себе об этом.
— Давай попробуем, — говорю я.
Мы берем напрокат две пары коньков и садимся на скамейку.
Солнце почти зашло, и цвета кажутся приглушенными. Прожекторы, стоящие по кругу, работают, но не на полную мощность; от них идет мягкое белое сияние. Снег падает крупными хлопьями, покрывая скамейку, нашу одежду и волосы. Я завязываю свои коньки, затем наклоняюсь, чтобы завязать его, делаю крепкие узлы и закрепляю шнурки вокруг щиколоток для большей устойчивости.
— Хорошо сели.
— Да, спасибо.
Несколько минут он просто смотрит на лед с отстраненным выражением лица. Я замечаю, что пальцы его здоровой руки впились в бедро.
— Стэнли…
— Извини, — он напряженно выдыхает. — У меня появились сомнения.
Я неуклюже обвиваю его руками. Мне все еще плохо даются объятия, руки деревянные, негнущиеся, как у манекена, но дрожь Стэнли постепенно утихает. Это новое для меня чувство — унять страх другого. Сильное чувство.
— Я не дам тебе упасть, — говорю я.
Он слабо смеется.
— Это я тебе должен говорить. Ты же первый раз стоишь на коньках.
Я отпускаю его и скрещиваю руки.
— Ну тогда не дай мне упасть тоже.
— Не дам, — он кладет руку мне на плечо, опирается и встает на ноги.
— Готова?
Стэнли ведет меня на лед, трость остается возле скамейки. Он движется маленькими осторожными шажками, опираясь на мое плечо.
Ноги у меня немного подкашиваются. Я двигаюсь по сантиметру вдоль ограды. Стэнли берет меня за руку.
— Давай прокатимся чуть дальше.
Я сжимаю зубы, все конечности выпрямились и напряжены, мы катимся к центру катка. Как только я позволила себя в это втянуть?
— Кажется, я передумала, — выдавливаю я сквозь сжатые зубы.
— Мы не упадем, обещаю.
Я двигаюсь неловко, прокатывая вперед то один, то другой конек. Туловище покачивается из стороны в сторону, руки прижаты к бокам. Но он все равно берет меня за руку.
— Я серьезно, — рычу я. — Не думаю, что могу это сделать.
— Просто держись.
Я впиваюсь в него взглядом, но он выглядит абсолютно искренним. Теперь, когда он оказался на льду, ему, кажется, удалось справиться с тревогой. Я же, наоборот, чувствовала себя куда спокойней, пока не ощутила, насколько неустойчивы коньки. Как вообще люди на них держатся?
Но это важно для Стэнли. Я делаю глубокий вдох и киваю.
Он начинает двигаться, и я позволяю ему себя вести. Я начинаю расслабляться, почти против собственной воли. Его нога проскальзывает и едет в сторону, и я ловлю его, поддерживая за талию. Он хватается за мое пальто. Мое сердце быстро бьется в такт его.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я киваю, но не
