Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разговор затянулся за столом предлинный, но впрочем как-то странно он был веден. Один помещик, служивший еще в кампанию 1812 года, рассказал такую баталию, какой никогда не было, и потом, совершенно неизвестно по каким причинам, взял пробку из графина и воткнул ее в пирожное. Словом, когда начали разъезжаться, то уже было три часа, и кучера должны были нескольких особ взять в охапку как бы узелки с покупкою, и Чертокуцкий, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привез в усах своих два репейника.
В доме всё совершенно спало; кучер едва мог сыскать камердинера, который проводил господина чрез гостиную, сдал горничной девушке, за которою кое-как Чертокуцкий добрался до спальни и уложился возле своей молоденькой и хорошенькой жены, лежавшей прелестнейшим образом, в белом как снег, спальном платье. Движение, произведенное падением ее супруга на кровать, разбудило ее. Протянувшись, поднявши ресницы и три раза быстро зажмуривши глаза, она открыла их с полусердитою улыбкою; но видя, что он решительно не хочет оказать на этот раз никакой ласки, с досады поворотилась на другую сторону и, положив свежую свою щеку на руку, скоро после него заснула.
Было уже такое время, которое по деревням не называется рано, когда проснулась молодая хозяйка возле храпевшего супруга. Вспомнивши, что он возвратился вчера домой в 4 часу ночи, она пожалела будить его, и надев спальные башмачки, которые супруг ее выписал из Петербурга, в белой кофточке, драпировавшейся на ней как льющаяся вода, она вышла в свою уборную, умылась свежею, как сама, водою и подошла к туалету. Взглянувши на себя раза два, она увидела, что сегодня очень недурна. Это повидимому незначительное обстоятельство заставило ее просидеть перед зеркалом ровно два часа лишних. Наконец она оделась очень мило и вышла освежиться в сад. Как нарочно время было тогда прекрасное, каким может только похвалиться летний южный день. Солнце, вступивши на полдень, жарило всею силою лучей, но под темными густыми аллеями гулять было прохладно, и цветы, пригретые солнцем, утрояли свой запах. Хорошенькая хозяйка вовсе позабыла о том, что уже 12 часов, и супруг ее спит. Уже доходило до слуха ее послеобеденное храпенье двух кучеров и одного форейтора, спавших в конюшне, находившейся за садом. Но она всё сидела в густой аллее, из которой был открыт вид на большую дорогу, и рассеянно глядела на безлюдную ее пустынность, как вдруг показавшаяся вдали пыль привлекла ее внимание. Всмотревшись, она скоро увидела несколько экипажей. Впереди ехала открытая двуместная легонькая колясочка; в ней сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эполетами и рядом с ним полковник. За ней следовала другая четвероместная; в ней сидел маиор с генеральским адъютантом и еще двумя насупротив сидевшими офицерами; за коляской следовали известные всем полковые дрожки, которыми владел на этот раз тучный маиор; за дрожками четвероместный бонвояж, в котором сидели четыре офицера и пятый на руках, за бонвояжем рисовались три офицера на прекрасных гнедых лошадях в темных яблоках.
„Неужели это к нам?“ подумала хозяйка дома. „Ах, боже мой! в самом деле они поворотили на мост!“ Она вскрикнула, всплеснула руками и побежала чрез клумбы и цветы прямо в спальню своего мужа. Он спал мертвецки.
„Вставай, вставай! вставай скорее!“ кричала она, дергая его за руку.
„А?“ проговорил потягиваясь Чертокуцкий, не раскрывая глаз.
„Вставай, пульпультик! слышишь ли? гости!“
„Гости, какие гости?“ сказавши это, он испустил небольшое мычание, какое издает теленок, когда ищет мордою сосцов своей матери. „Мм…“ ворчал он: „протяни, моньмуня, свою шейку! я тебя поцелую“.
„Душенька, вставай ради бога, скорей. Генерал с офицерами! Ах, боже мой, у тебя в усах репейник.“
„Генерал? А, так он уже едет? Да что же это, чорт возьми, меня никто не разбудил. А обед, что ж обед, всё ли там как следует готово?“
„Какой обед?“
„А я разве не заказывал?“
„Ты? ты приехал в 4 часа ночи и сколько я ни спрашивала тебя, ты ничего не сказал мне. Я тебя, пульпультик, потому не будила, что мне жаль тебя стало: ты ничего не спал…“ Последние слова сказала она чрезвычайно томным и умоляющим голосом.
Чертокуцкий, вытаращив глаза, минуту лежал на постеле, как громом пораженный. Наконец вскочил он в одной рубашке с постели, позабывши, что это вовсе неприлично.
„Ах, я лошадь!“ сказал он, ударив себя по лбу. „Я звал их на обед. Что̀ делать? далеко они?“
„Я не знаю… они должны сию минуту уже быть.“
„Душенька… спрячься!.. Эй, кто там! ты, девчонка! ступай, чего дура боишься, приедут офицеры сию минуту. Ты скажи, что барина нет дома, скажи, что и не будет совсем, что еще с утра выехал, слышишь! и дворовым всем объяви, ступай скорее!“
Сказавши это, он схватил наскоро халат и побежал спрятаться в экипажный сарай, полагая там положение свое совершенно безопасным. Но ставши в углу сарая, он увидел, что и здесь можно было его как-нибудь увидеть. „А вот это будет лучше“, мелькнуло в его голове, и он в одну минуту отбросил ступени близ-стоявшей коляски, вскочил туда, закрыл за собою дверцы, для большей безопасности закрылся фартуком и кожею, и притих совершенно, согнувшись в своем халате.
Между тем экипажи подъехали к крыльцу.
Вышел генерал и встряхнулся, за ним полковник, поправляя руками султан на своей шляпе. Потом соскочил с дрожек толстый маиор, держа подмышкою саблю. Потом выпрыгнули из бонвояжа тоненькие подпоручики с сидевшим на руках прапорщиком, наконец сошли с седел рисовавшиеся на лошадях офицеры.
„Барина нет дома“, сказал, выходя на крыльцо, лакей.
„Как нет? стало быть он однакож будет к обеду?“
„Никак нет. Они уехали на весь день. Завтра разве около этого только времени будет.“
„Вот тебе на!“ сказал генерал: „как же это?..“
„Признаюсь, это штука“, сказал полковник смеясь.
„Да нет, как же этак делать?“ продолжал генерал с неудовольствием: „Фить… Чорт… Ну не можешь принять, зачем напрашиваться?“
„Я, ваше превосходительство, не понимаю, как можно это делать“, сказал один молодой офицер.
„Что?“ сказал генерал, имевший обыкновение всегда произносить эту вопросительную частицу, когда говорил с обер-офицером.
„Я говорил, ваше превосходительство, как можно поступать таким образом.“
„Натурально… Ну не случилось что ли — дай знать по крайней мере, или не проси.“
„Что ж, ваше превосходительство, нечего делать, поедемте назад!“ сказал полковник.
„Разумеется, другого средства нет. Впрочем коляску мы можем посмотреть и без него. Он верно ее не взял с собою. Эй, кто там, подойди, братец, сюда!“
„Чего изволите?“
„Ты конюх?“
„Конюх, ваше превосходительство.“
„Покажи-ка нам новую коляску, которую недавно достал барин.“
„А вот пожалуйте в сарай!“
Генерал отправился вместе с офицерами в сарай.
„Вот извольте, я ее немного выкачу, здесь темненько.“
„Довольно, довольно, хорошо!“
Генерал и офицеры обошли вокруг коляску и тщательно осмотрели колеса и рессоры.
„Ну, ничего нет особенного“, сказал генерал: „коляска самая обыкновенная.“
„Самая неказистая“, сказал полковник: „совершенно нет ничего хорошего.“
„Мне кажется, ваше превосходительство, она совсем не сто̀ит четырех тысяч“, сказал один из молодых офицеров.
„Что?“
„Я говорю, ваше превосходительство, что мне кажется, она не сто̀ит четырех тысяч.“
„Какое четырех тысяч! она и двух не сто̀ит. Просто ничего нет. Разве внутри есть что-нибудь особенное… Пожалуйста, любезный, отстегни кожу…“
И глазам офицеров предстал Чертокуцкий, сидящий в халате и согнувшийся необыкновенным образом.
„А, вы здесь!..“ сказал изумившийся генерал.
Сказавши это, генерал тут же захлопнул дверцы, закрыл опять Чертокуцкого фартуком и уехал вместе с господами офицерами.
Записки сумасшедшего*
Октября 3.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: „что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься, как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера.“ Проклятая цапля! он верно завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его пр-ва. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и, авось-либо, выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги — господи боже мой, да скорее страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде — не выдаст, седой чорт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкой, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: „это“, говорит, „докторской подарок“; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенькой, говорит так деликатно: „одолжите ножичка починить перышко“, а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы. Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.
- Ученые разговоры - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Весь Гоголь Николай в одном томе - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Собрание сочинений (Том 2) (-) - Алексей Толстой - Русская классическая проза
- Собрание Сочинений. Том 1. Произведения 1921-1941 годов. - Хорхе Луис Борхес - Поэзия / Русская классическая проза
- Том 12. В среде умеренности и аккуратности - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Том 2. Драматургия - Иван Крылов - Русская классическая проза
- Холостячка - Кейт Стейман-Лондон - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза