Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1924 г.
К родинеНочь дана, чтоб думать и куритьи сквозь дым с тобою говорить.Хорошо… Пошуркивает мышь,много звезд в окне и много крыш.Кость в груди нащупываю я:родина, вот эта кость — твоя.Воздух твой, вошедший в грудь мою,я тебе стихами отдаю.Синей ночью рдяная ладоньохраняла вербный твой огонь.И тоскуют впадины ступнейпо земле пронзительной твоей.Так все тело — только образ твой,и душа, как небо над Невой.Покурю и лягу, и засну,и твою почувствую весну:угол дома, памятный дубок,граблями расчесанный песок.
1924
КубыСложим крылья наших видений.Ночь. Друг на друга дома угламивалятся. Перешиблены тени.Фонарь — сломанное пламя.В комнате деревянный ветер коситмебель. Зеркалу удержать трудностол, апельсины на подносе.И лицо мое изумрудно.Ты — в черном платье, полет, поэмачерных углов в этом мире пестром.Упираешься, траурная теорема,в потолок коленом острым.В этом мире страшном, не нашем, Боже,буквы жизни и целые строкинаборщики переставили. Сложимкрылья, мой ангел высокий.
1924
МолитваПыланье свеч то выявит морщины,то по белку блестящему скользнет.В звездах шумят древесные вершины,и замирает крестный ход.Со мною ждет ночь темно-голубая,и вот, из мрака, церковь огибая,пасхальный вопль опять растет.Пылай, свеча, и трепетные пальцыжемчужинами воска ороси.О милых мертвых думают скитальцы,о дальней молятся Руси.
А я молюсь о нашем дивьем диве,о русской речи, плавной, как по ниведвиженье ветра… Воскреси!О, воскреси душистую, родную,косноязычный сон ее гнетет.Искажена, искромсана, но чуюее невидимый полет.И ждет со мной ночь темно-голубая,и вот, из мрака, церковь огибая,пасхальный вопль опять растет.Тебе, живой, тебе, моей прекрасной,вся жизнь моя, огонь несметных свеч.
Ты станешь вновь, как воды, полногласной,и чистой, как на солнце меч,и величавой, как волненье нивы.Так молится ремесленник ревнивыйи рыцарь твой, родная речь.
1924
СкитальцыЗа громадные годы изгнанья,вся колючим жаром дыша,исходила ты мирозданья,о, косматая наша душа.Семимильных сапог не обула,и не мчал тебя чародей,но от пыльных зловоний Стамбуладо парижских литых площадей,от полярной губы до Бискры,где с арабом прильнула к ручью,ты прошла и сыпала искры,если трогали шерсть твою.
Мне, быть может, преступнее, краше,голодней всех племен мирских.От языческой нежности нашейумирают девушки их.Слишком вольно душе на свете.Встанет ветер всея Руси,и душа скитальцев ответит,и ей ветер скажет: неси.И по ребрам дубовых лестницмы прикатим с собой на пирбочки солнца, тугие песнии в рогожу завернутый мир.
1924
СмертьУтихнет жизни рокот жадный,и станет музыкою тишь,гость босоногий, гость прохладный,ты и за мною прилетишь.И душу из земного мракаподнимешь, как письмо, на свет,ища в ней водяного знакасквозь тени суетные лет.И просияет то, что соннов себе я чую и таю,знак нестираемый, исконный,узор, придуманный в раю.О, смерть моя! С землей уснувшейразлука плавная светла:полет страницы, соскользнувшейпри дуновенье со стола.
1924
СтихиБлуждая по запущенному саду,я видел, в полдень, в воздухе слепом,двух бабочек глазастых, до упадухохочущих над бархатным пупомподсолнуха. А в городе однаждыя видел дом: был у него такойвид, словно он смех сдерживает; дваждыпрошел я мимо и потом рукоймахнул и рассмеялся сам; а дом, нет,не прыснул: только в окнах огонеклукавый промелькнул. Все это помнитмоя душа, все это ей намек,что на небе по-детски Бог хохочет,смотря, как босоногий серафимвниз перегнулся и наш мир щекочетодним лазурным перышком своим.
1924
СтансыНичем не смоешь подписи косойсудьбы на человеческой ладони,ни грубыми трудами, ни росойвсех аравийских благовоний.Ничем не смоешь взгляда моего,тобой допущенного на мгновенье.Не знаешь ты, как страшно волшебствобесплотного прикосновенья.И в этот миг, пока дышал мой взгляд,издалека тобою обладавший,моя мечта была сильней стократтвоей судьбы, тебя создавшей.
Но кто из нас мечтать не приходилк семейственной и глупой Мона Лизе,чей глаз, как всякий глаз, составлен былиз света, жилочек и слизи?О, я рифмую радугу и прах.Прости, прости, что рай я уничтожил,в двух бархатных и пристальных мирахединый миг, как бог, я прожил.Да будет так. Не в силах я тебеоткрыть, с какою жадностью певучей,с каким немым доверием судьбеневыразимой, неминучей —
1924
Страна стиховДай руки, в путь! Найдем среди планетпленительных такую, где не нуженжитейский труд. От хлеба до жемчужин —все купит звон особенных монет.И доступа злым и бескрылым нетв блаженный край, что музой обнаружен,где нам дадут за рифму целый ужини целый дом за правильный сонет.Там будем мы свободны и богаты…Какие дни. Как благостны закаты.Кипят ключи кастальские во мгле.И глядя в ночь на лунные оливыв стране стихов, где боги справедливы,как тосковать мы будем о земле!
1924 г.
Автомобиль в горахСонет
Как сон, летит дорога, и ребромвстает луна за горною вершиной.С моею черной гоночной машинойсравню — на волю вырвавшийся гром!Все хочется, — пока под тем бугромне стала плоть личинкою мушиной, —слыхать, как прах под бешеною шинойрыдающим исходит серебром…Сжимая руль наклонный и упругий,куда лечу? У альповой лачуги —почудится отеческий очаг;и в путь обратный, — вдавливая конусподошвою и боковой рычагпереставляя по дуге, — я тронусь.
<1924>
Об ангелах1
Неземной рассвет блеском облил…Миры прикатили: распрягай!Подняты огненные оглобли.Ангелы. Балаган. Рай.Вспомни: гиганты промахивают попарно,торгуют безднами. Алый парот крыльев валит. И лучезарнокипит божественный базар.И в этом странствуя сиянье,там я купил — за песнь одну —женскую душу и в придачу нанялсамую дорогую весну.
2
Представь: мы его встречаемвон там, где в лисичках пень,и был он необычаен,как радуга в зимний день.Он хвойную занозуиз пятки босой тащил.Сквозили снега и розыпраздно склоненных крыл.Наш лес, где была черникаи телесного цвета грибы,вдруг пронзен был дивным крикомзолотой, неземной трубы.И он нас увидел; замер,оглянул людей, лесиспуганными глазамии, вспыхнув крылом, исчез.Мы вернулись домой с сырымигрибами в узелкеи с рассказом о серафиме,встреченном в сосняке.
<1924>
Подруга боксераДрожащая, в змеином платье бальном,и я пришла смотреть на этот бой.Окружена я черною толпой:мелькает блеск по вырезам крахмальным,свет льется, ослепителен и бел,посередине залы, над помостком.И два бойца в сиянье этом жесткомсшибаются… Один уж ослабел.
И ухает толпа. Могуч и молод,неуязвим, как тень, — противник твой.Уж ты прижат к веревке круговойи подставляешь голову под молот.Все чаще, все короче, все звучнейбьет снизу, бьет и хлещет этот сжатыйкулак в перчатке сально-желтоватой,под сердце и по челюсти твоей.Сутулишься и екаешь от боли,и напряженно лоснится спина.
Кровь на лице, на ребрах так красна,что я тобой любуюсь поневоле.Удар — и вот не можешь ты вздохнуть, —еще удар, два боковых и пятый —прямой в кадык. Ты падаешь. Распятый,лежишь в крови, крутую выгнув грудь.Волненье, гул… Тебя уносят двоев фуфайках белых. Победитель твойс улыбкой поднимает руку. Войприветственный, — и смех мой в этом вое.
Я вспоминаю, как недавно, там,в гостинице зеркальной, встав с обеда,за взгляд и за ответный взгляд соседаты бил меня наотмашь по глазам.
<1924>
- Стихи и поэмы - Константин Фофанов - Поэзия
- Русалка - Владимир Набоков - Поэзия
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Стихотворения - Николай Тряпкин - Поэзия
- Век мой, зверь мой (сборник) - Осип Мандельштам - Поэзия
- СТИХОТВОРЕНИЯ - Роберт Бёрнс - Поэзия
- Трагедия господина Морна - Владимир Набоков - Поэзия
- Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме - Владимир Набоков - Поэзия
- Дайте мне в руки гитару (сборник) - Капитан Ураган - Поэзия
- Голоса на воде - Елена Сунцова - Поэзия