Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже, возмужав и пройдя суровую кавалерийскую военную школу, он сделался лихим наездником, обучавшим молодых солдат, храбрым офицером (он имел два «Георгия» за храбрость), подтянулся и, благодаря своей превосходной длинноногой фигуре и широким плечам, был очень приятен и даже интересен, особенно в мундире. А улыбка и несколько насмешливый, но милый и не дерзкий взгляд больших, пристальных, чуть косящих глаз нравились многим и многим. Говорил он чуть нараспев, нетвердо выговаривая «р» и «л», что придавало его говору совсем не уродливое своеобразие, отнюдь не похожее на косноязычие.
Мне нравилось, как он читает стихи, и мы всегда просили его об этом. <…>
В 1905 году Горенко уехали из Царского Села по семейным обстоятельствам. И этот короткий промежуток наших жизней держался только на переписке, к сожалению затерянной нами, благодаря потрясениям наших нелегких судеб.
Аня никогда не писала о любви к Гумилёву, но часто упоминала о его настойчивой привязанности, о неоднократных предложениях брака и своих легкомысленных отказах и равнодушии к этим проектам. В Киеве у нее были родственные связи, кузина, вышедшая замуж за Аниного старшего брата Андрея. Она, кажется, не скучала. Николай Степанович приезжал в Киев. И вдруг, в одно прекрасное утро, я получила извещение об их свадьбе. Меня это удивило. Вскоре приехала Аня. И сразу пришла ко мне. Как-то мельком сказала о своем браке, и мне показалось, что ничего в ней не изменилось; у нее не было совсем желания, как это часто встречается у новобрачных, поговорить о своей судьбе. Как будто это событие не может иметь значения ни для нее, ни для меня. Мы много и долго говорили на разные темы. Она читала стихи, гораздо более женские и глубокие, чем раньше. В них я не нашла образа Коли. Как и в последующей лирике, где скупо и мимолетно можно найти намеки о ее муже, в отличие от его лирики, где властно и неотступно, до самых последних дней его жизни, сквозь все его увлечения и разнообразные темы маячит образ его жены. То русалка, то колдунья, то просто женщина, «таящая злое торжество»:
И тая в глазах злое торжество,Женщина в углу слушала его.
Это стихотворение стоит того, чтобы процитировать его в подтверждение моих высказываний, основанных не только на впечатлениях, но и на признаниях и фактах.
Конечно, они были слишком свободными и большими людьми, чтобы стать парой воркующих «сизых голубков». Их отношения были скорее тайным единоборством. С ее стороны — для самоутверждения как свободной от оков женщины; с его стороны — желание не поддаться никаким колдовским чарам, остаться самим собою, независимым и властным над этой вечно, увы, ускользающей от него женщиной, многообразной и не подчиняющейся никому. Я не совсем понимаю, что подразумевают многие люди под словом «любовь». <…> У Ахматовой большая и сложная жизнь сердца, — я-то это знаю, как, вероятно, никто. Но Николай Степанович, отец ее единственного ребенка, занимает в жизни ее сердца скромное место. Странно, непонятно, может быть, и необычно, но это так.
Лидия Яковлевна Гинзбург:
Гумилёв был враг всякого ridicule (смешного, фр. — Сост.). Он был недоволен, когда выяснилось (вскоре после свадьбы), что А.А. пишет стихи.
— Муж и жена пишут стихи — это смешно. У тебя столько талантов. Ты не могла бы заняться каким-нибудь другим видом искусства? Например, балетом… (Из рассказов А. А.)
Анна Андреевна Ахматова:
В отношение Н<иколая> С<тепановича> к моим стихам тоже надо, наконец, внести ясность, потому что я до сих пор встречаю в печати (зарубежной) неверные и нелепые сведения. Так, Страховский пишет, что Гумилёв считал мои стихи просто «времяпрепровождением жены поэта», а …[2] (в Америке же), что Г<умилёв>, женившись на мне, стал учить меня писать стихи, но скоро ученица превзошла… и т. п.
Все это сущий вздор! Стихи я писала с одиннадцати лет совершенно независимо от Н<иколая> С<тепановича>. Пока они были плохи, он, со свойственной ему неподкупностью и прямотой, говорил мне это. Затем случилось следующее: я прочла (в Брюлловском зале Русского музея) корректуру «Кипарисового ларца» (когда приезжала в Петербург в начале 1910 г.) и что-то поняла в поэзии. В сент<ябре> Н<иколай> С<тепанович> уехал на полгода в Африку, а я за это время написала то, что примерно стало моей книгой «Вечер». Я, конечно, читала эти стихи многим новым литературным знакомым. Маковский взял несколько в «Аполлон» и т. д. (см. «Аполлон», 1911 г., № 4, апрель).
Когда 25 марта Н<иколай> С<тепанович> вернулся, он спросил меня, писала ли я стихи. Я прочла ему все сделанное мною, и он по их поводу произнес те слова, от которых, по-видимому, никогда не отказался (см. его рецензию на сб<орник> «Орион»), Заодно в скобках и опять в ответ на Di Sarra и Laffke напоминаю, что я выходила замуж не за главу акмеизма, а за молодого поэта-символиста, автора книги «Жемчуга» и рецензий на стихотворные сборники («Письма о русской поэзии»),
Валерия Сергеевна Срезневская:
Рождение сына очень связало Анну Ахматову. Она первое время сама кормила сына и прочно обосновалась в Царском.
Не думаю, что тогда водились чудаки отцы, катающие колясочку с сыном, — для этого были опытные няни. И Коля был как все отцы, навещал своего сына всякий раз, когда это было возможно, и, конечно, был не хуже, если не лучше, многих образцовых отцов. Разве все эти нити не могут называться любовью? Роли отцов и матерей так различны, особенно в первые годы ребенка. Понемногу и Аня освобождалась от роли матери в том понятии, которое сопряжено с уходом и заботами о ребенке: там были бабушка и няня. И она вошла в свою обычную жизнь литературной богемы. Ни у того, ни у другого не было каких-либо поводов к разлуке или разрыву отношений, но и очень тесного общения вне поэзии (да и то так различно понимаемой) тоже не было.
Корней Иванович Чуковский:
Когда Анна Андреевна была женой Гумилёва, они оба увлекались Некрасовым, которого с детства любили. Ко всем случаям своей жизни они применяли некрасовские стихи. Это стало у них любимой литературной игрой. Однажды, когда Гумилёв сидел поутру у стола и спозаранку прилежно работал, Анна Андреевна все еще лежала в постели. Он укоризненно сказал ей словами Некрасова:
Белый день занялся над столицей,Сладко спит молодая жена.Только труженик муж бледнолицыйНе ложится, ему не до сна.
Анна Андреевна ответила ему такой же цитатой:
…на красной подушкеПервой степени Анна лежит.
Михаил Александрович Зенкевич (1891–1973), поэт, переводчик:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Дуэль и смерть Пушкина - Павел Елисеевич Щеголев - Биографии и Мемуары
- Андрей Вознесенский - Игорь Вирабов - Биографии и Мемуары
- Роман без вранья - Анатолий Мариенгоф - Биографии и Мемуары
- Роман без вранья - Анатолий Мариенгоф - Биографии и Мемуары
- На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги - Анатолий Борисович Мариенгоф - Биографии и Мемуары
- Имя этой дружбы – поэтическое братство - Анна Тоом - Биографии и Мемуары / Воспитание детей, педагогика / Русская классическая проза
- Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Викентий Вересаев - Биографии и Мемуары
- Серебряная ива - Анна Ахматова - Биографии и Мемуары
- Ежов (История «железного» сталинского наркома) - Алексей Полянский - Биографии и Мемуары