Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трогать я не стал.
(Никому не принес удачи этот «сувенир». И карлику в будущем придется понять, что то были не просто пули, а эстафетная палочка смерти, которую эти глупцы усердно передавали друг другу под смех моего великого друга.)
Пока я рассматривал пули, под столом вдруг кто-то начал осторожно… расстегивать мою ширинку.
Я дернулся, опустил руку. Рука уперлась в маленькое личико, в густые волосы.
Ежов покатился со смеха:
– Мы играем в две игры – в карты и в это.
Он просветил меня. Игра в «это» заключалась в том, что «барышня» во время игры в карты делала минет кому-то из играющих. Задача была «продемонстрировать подлинную большевистскую стойкость» – не показать возбуждение. Задание для остальных – вычислить «счастливчика». Тот, кто неверно показывал, выбывал из игры. И это в нашей стране с официальной пуританской моралью!
– Спасибо, – сказал я, – в такие игры не играю. – И тихонько отодвинул личико под столом.
– Педик или импотент? – деловито спросил Ежов.
– Я неточно выразился. Играю, но с другими дамами и в другой обстановке. В этих делах не люблю коллектива.
– Как ты сам считаешь… – задумчиво проговорил Ежов. – Не пора ли тебя арестовать? Ты друг Папулии… друг Лакобы… друг Енукидзе… друг многих, оказавшихся вредителями и изменниками. Но товарищ Сталин к тебе по-прежнему добр… – Он встал и торжественно объявил: – Руководство решило поручить вам… – (перешел на «вы»), – ответственную работу. Вам оказано большое доверие, товарищ Фудзи. – Он насмешливо глядел на меня. – Решено отправить вас руководить поэтами, художниками, скульпторами… кто там еще… театрами. С завтрашнего дня вы назначаетесь начальником Управлением по делам искусств в вашем родном городе Тифлисе. Но ваша первая, главнейшая обязанность – выявить проникших в художественную среду, замаскировавшихся зиновьевско-троцкистско-бухаринских бандитов.
Я ничего не ответил. Я помнил: с назначения в Грузию начался конец нашего друга Енукидзе.
Накануне отъезда меня вызвал на дачу Коба. У него было обычное ночное застолье. В Большой столовой за столом, уставленным нашей грузинской едой, сидел Коба. У окна стояли Молотов и Каганович.
– Давайте позавидуем нашему другу Фудзи. Будет жить в нашем родном городе под нашим жарким солнцем. Если тебя арестуют, Фудзи, или потребуется еще какая помощь, пришлю к тебе Буденного с пулеметом. А сейчас садись к столу. Ешь, пей, пока члены Политбюро спорят. Кстати, может, поможешь им? Не в службу, а в дружбу, подойди к окну…
Я подошел.
– Видишь самую яркую звезду?
Действительно, над деревьями на ночном небе мерцала голубым светом яркая везда.
– Вот Молотошвили утверждает, что это звезда из созвездия Орион. А что утверждает наш другой астроном?
– Это Кассиопея, – сказал Каганович.
Они уже давно поняли: Коба очень любил, когда сподвижники спорили.
– На что спорите, товарищи астрономы?
Оба молчали.
– Я так думаю, проигравший товарищ должен будет завтра повеселить мою Хозяйку, залезть под стол и кукарекать. Итак, что думаешь про звезду ты, Фудзи? Помоги нам! Иначе как тебе культурой руководить без знания астрономии?
И тут меня прорвало:
– Я, Коба, пока плохо разбираюсь в звездах, да и в культуре тоже. Но куда больше знаю о том, кто руководит нашей безопасностью… благо сам там работаю. – И я подробно рассказал об «игре в карты» в кабинете Ежова.
Наступила тишина.
– Ай-ай, какая нехорошая история. Что будем делать с товарищем Ежовым? – спросил Коба Молотова и Кагановича. Те молчали.
Коба повторил:
– Так что же будем делать с товарищем Ежовым? – и, усмехнувшись, закончил: – Я думаю так: будем ему завидовать!
Лысый потный Каганович оглушительно захохотал, захлопал в ладоши. Он руководил чистками на периферии и только что вернулся, отправив на расстрел весь Ивановский комитет партии. В Москве его ждали хлопоты. Весной Ежов арестовал всех начальников железных дорог. Каганович, будучи наркомом путей сообщения, с готовностью отдал их на расстрел. Но Ежов расстрелял и вновь назначенных. После чего кадров не хватало, и Кагановичу на должности начальников дорог пришлось поставить проводников. В его отсутствие Ежов ликвидировал и тех. «Железный Лазарь», как его называл мой друг Коба, начал тревожиться за себя. Оттого сейчас хлопал с особым усердием.
В это время в столовую вошел сам Ежов.
– А мы тут о тебе говорили, Николай, – сообщил Коба, – и по-доброму завидовали тебе.
Непонимающий Ежов испуганно смотрел на него.
– Ну, давай, что у тебя там?
Ежов передал Кобе очередную папку со списками приговоренных.
– Здесь три тысячи сто шестьдесят девять человек, товарищ Сталин. Это разоблаченные и арестованные враги народа. Наше предложение: судить их всех по первой категории.
Коба молча протянул списки Молотову.
– Я уже читал, Коба.
– Ты прочел внимательно?
– Очень внимательно.
– Все-таки погляди, Вячеслав, там нашего Фудзи случайно нет?
– Нет, товарища Фудзи там нет, – ответил Ежов.
– Тебя не спрашивают. Зато есть старый знакомый Фудзи… и твой прежний дружок, Молотошвили, мерзавец Шляпников. Не забыли такого?
– Троцкистская сволочь, – отозвался Молотов.
Я промолчал.
– Ну что, рука не дрожит, Вячеслав? – веселился Коба. – Будем подписывать?
Молотов подписал.
– Хочешь тоже подписать, Лазарь?
Каганович, даже не посмотрев в листы, радостно, торопливо поставил свою закорючку.
После чего Коба начал внимательно проглядывать списки.
– А вот товарищ Пастернак здесь зачем? – спросил он.
– Отказался одобрить приговор врагам народа, военным. Все писатели подписали. А этот, контра, сказал: «Не я им жизнь давал, не мне отнимать», – пояснил Ежов.
– А ты, значит, уверен, что отнимать ее тебе? – усмехнулся Коба и вычеркнул Пастернака.
Ежов побледнел.
– Когда Ягода в первый раз арестовал антисоветчика Мандельштама, – начал Коба, – Бухарчик за него тотчас вступился. Говорит: «Арест произвел ужасное впечатление, ко мне приходили товарищи Пастернак и Ахматова. Волнуются!» «Ну что ж, – говорю, – проверим». И в его присутствии позвонил Пастернаку. «Оказывается, вашего друга посадили? Что же вы не обратились ко мне?» Молчит. Продолжаю: «Если бы моего друга арестовали, я бы не молчал – в набат бы ударил!» Молчит… А я опять интересуюсь: «Скажите, он и вправду мастер? Мастер?» «Дело не в этом», – отвечает. Чувствую, сильно в штаны наложил товарищ Пастернак. «В чем же дело?» – спрашиваю. «Хотелось бы с вами встретиться, поговорить… о жизни и смерти…» – Коба усмехнулся: – Нет, Ежов. Мы еще искусством как следует не занялись. Искусство у нас впереди. И будет проверяться бдительно. Такой Пастернак может тогда очень пригодиться. Зачем же сейчас попусту тратить кадры… И товарищ Шолохов пока ни к чему… – сказал он, вновь взглянув в списки. – Итак, у нас остались во врагах три тысячи сто шестьдесят семь очень неискренних, очень плохих человек, заслуживающих В.М.Н. – (высшей меры наказания). – Видишь, Фудзи, Вячеслав и Лазарь были за расстрел всех трех тысяч ста шестидесяти девяти, вот такие кровожадные люди. Точнее, вот такие они настоящие революционеры. А товарищ Сталин дал слабину – двоих вычеркнул, – вздохнул Коба.
- Иосиф Сталин. Последняя загадка - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Наполеон. Исповедь императора - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Гармония волны. История серфера - Никита Замеховский-Мегалокарди - Биографии и Мемуары
- Загадки истории (сборник) - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Рядом со Сталиным - Иван Бенедиктов - Биографии и Мемуары
- Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков - Биографии и Мемуары
- Наполеон. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский - Биографии и Мемуары
- Сталин. От Фихте к Берия - Модест Алексеевич Колеров - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Дочь Сталина. Последнее интервью (сборник) - Светлана Аллилуева - Биографии и Мемуары