Форма входа
Читем онлайн Сестра моя, жизнь - Борис Пастернак
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Надо ли говорить, в каких чувствах я пишу Вам, и как равно готов принять любой Ваш ответ, потому что с радостью признаю над собой право даже и осудить меня за желанье и быть о нем особого мненья. Но если бы Вы нашли нужным замолвить обо мне, Ваше слово всесильно, – я знаю. Будьте же моей судьбою в ту или другую сторону. В обоих случаях равное спасибо».
Борис Пастернак – М. Горькому.
Из письма 31 мая 1930
Горький ответил отказом:
«…Просьбу Вашу я не исполню и очень советую Вам не ходатайствовать о выезде за границу, – подождите!..»
Пастернак не стал оспаривать высказанного недоверия.
* * *«…Дорогая Марина!
Я хочу, чтобы ты это знала. Этой весной я хлопотал и получил отказ. Я писал Г «орькому», слово которого в этих вопросах всесильно, и вчера получил ответ. Под разными предлогами он отклоняет мою просьбу и советует подождать. Не могу, но хотел бы научиться верить, что это слово что-нибудь значит, то есть что время изменит что-то и приблизит, что это не навсегда, что попытку можно будет возобновить…»
Борис Пастернак – Марине Цветаевой.
Из письма 20 июня 1930
Из недавно опубликованной переписки Горького с наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой, известно, что он сообщал своему адресату, что отказал в просьбе Пастернаку, человеку «безусловно порядочному», опасаясь, что тот, в силу своего «безволия» может поддаться влиянию «белоэмигрантов».
В письме к Ромену Роллану осенью 1930 года Пастернак писал, что своим отказом Горький его «задушил».
* * *«…Я ничем серьезным не болен, мне ничего непосредственно не грозит. Но чувство конца все чаще меня преследует, и оно исходит от самого решающего в моем случае, от наблюдений над моей работой. Она уперлась в прошлое, и я бессилен сдвинуть ее с мертвой точки: я не участвовал в созданьи настоящего и живой любви у меня к нему нет.
Что всякому человеку положены границы и всему наступает свой конец, отнюдь не открытие. Но тяжело в этом убеждаться на своем примере. У меня нет перспектив, я не знаю, что со мной будет…»
Б. Пастернак – Ольге Фрейденберг.
Из письма 11 июня 1930
Лишившись возможности поехать в Германию, Пастернак присоединился к своим друзьям, собиравшимся в Ирпень под Киевом. В год «великого перелома», то есть коллективизации деревни, ждали голода и надеялись, что на Украине будет сытнее. Удобные комнаты, казавшиеся раем по сравнению с московской скученностью коммунальной квартиры, успешная работа по доработке «Спекторского» в сочетании с оживленными разговорами с друзьями, позволили Пастернаку по-новому взглянуть на окружающее.
Сложилась живая атмосфера общения с людьми, глубоко ценившими и любившими его. Это были замечательный музыкант Г.Г. Нейгауз с красавицей женой и детьми, талантливый историк философии В.Ф. Асмус тоже с женой и дочерью, семья младшего брата Александра и его шурин, историк литературы и германист Н.Н. Вильям-Вильмонт. Сочетание музыки в блестящем исполнении Нейгауза, легкости и артистичности его характера с глубокомыслием Асмуса и красноречием Вильям-Вильмонта представали истинным праздником братства и дружбы, которому век назад поклонялись поэты пушкинской поры. Столетие Болдинской осени и маленькой трагедии Пушкина «Пир во время чумы» рождало непосредственные ассоциации с картинами «сплошной коллективизации», полным ходом шедшей вокруг. Недавняя гибель Маяковского, чтение и разбор его стихов вызывали мысли о бессмертии из диалогов Платона.
Лето
Ирпень – это память о людях и лете,О воле, о бегстве из-под кабалы,О хвое на зное, о сером левкоеИ смене безветрия, вёдра и мглы.
О белой вербене, о терпком терпеньиСмолы; о друзьях, для которых малыМои похвалы и мои восхваленья,Мои славословья, мои похвалы.
Пронзительных иволог крик и явленьеКитайкой и углем желтило стволы,Но сосны не двигали игол от лениИ белкам и дятлам сдавали углы.
Сырели комоды, и смену погодыДревесная квакша вещала с сучка,И балка у входа ютила удода,И, детям в угоду, запечье – сверчка.
В дни съезда шесть женщин топтали луга.Лениво паслись облака в отдаленьи.Смеркалось, и сумерек хитрый манёврСводил с полутьмою зажженный репейник,С землею – саженные тени ирпенекИ с небом – пожар полосатых панёв.
Смеркалось, и, ставя простор на колени,Загон горизонта смыкал полукруг.Зарницы вздымали рога по-оленьи,И с сена вставали и ели из рукПодруг, по приходе домой тем не менеОт жуликов дверь запиравших на крюк.
В конце, пред отъездом, ступая по кипеЛиствы облетелой в жару бредовом,Я с неба, как с губ, перетянутых сыпью,Налет недомолвок сорвал рукавом.
И осень, дотоле вопившая выпью,Прочистила горло; и поняли мы,Что мы на пиру в вековом прототипе —На пире Платона во время чумы.
Откуда же эта печаль, Диотима?Каким увереньем прервать забытье?По улицам сердца из тьмы нелюдимой!Дверь настежь! За дружбу, спасенье мое!
И это ли происки Мэри-арфистки,Что рока игрою ей под руки легИ арфой шумит ураган аравийский,Бессмертья, быть может, последний залог.
1930
Под именем Диотимы, «сведущей женщины» из платоновского диалога «Пир», в стихотворении выведена жена Асмуса Ирина Сергеевна. Под именем Мэри из «Пира во время чумы» Пушкина – пианистка Зинаида Николаевна Нейгауз. Последние слова стихотворения представляют собой перифраз слов Председателя из «Пира во время чумы» Пушкина.
* * *«…А лето было восхитительное, замечательные друзья, замечательная обстановка. И то, с чем я прощался в весеннем письме к вам, – работа, вдруг как-то отошла на солнце, и мне давно, давно уже не работалось так, как там, в Ирпене. Конечно – мир совершенной оторванности и изоляции, вроде одиночества Гамсуновского Голода[87], но мир здоровый и ровный…»
Борис Пастернак – Ольге Фрейденберг.
Из письма 20 октября 1930
* * *«…Вечерами собирались и слушали музыку. Борис Леонидович просто обожал игру Генриха Густавовича, а Нейгауз был влюблен в его стихи и часто читал их мне вслух наизусть, пытаясь приобщить меня к ним.
Однажды он выступал в Киеве, играл E-moll-ный концерт Шопена для фортепиано с оркестром. Надвигалась гроза, сверкали молнии. Концерт был назначен в городском саду под открытым небом, и мы боялись – не разбежится ли публика, но дождь хлынул после его исполнения. Посвященное Нейгаузу стихотворение Бориса Леонидовича «Баллада» навеяно именно этим концертом…»
Зинаида Пастернак.
Из «Воспоминаний»
В 1950-х годах во время работы над романом «Доктор Живаго» Пастернак вспоминал время своей страстной влюбленности в Зинаиду Николаевну Нейгауз, которая охватила его летом 1930 года, в атмосфере противоречивых чувств подступавших к ним отовсюду гибели и несчастья. Он выразил это в романе, говоря о влечении Юрия Живаго к Ларе.
Открытость характера не позволяла ему делать тайны из своего увлечения. Зинаида Николаевна вспоминала:
«…Вскоре по приезде в Москву он пришел к нам в Трубниковский. Он зашел в кабинет к Генриху Густавовичу, закрыл дверь, и они долго беседовали. Когда он ушел, я увидела по лицу мужа, что что-то случилось. На рояле лежала рукопись двух баллад. Одна была посвящена мне, другая Нейгаузу. Оба стихотворения мне страшно понравились. Генрих Густавович запер дверь и сказал, что ему надо серьезно со мной поговорить. Оказалось, что Борис Леонидович приходил сказать ему, что он меня полюбил и это чувство у него никогда не пройдет. Он еще не представлял себе, как все это сложится в жизни, но он вряд ли сможет без меня жить. Они сидели и плакали, оттого, что очень любили друг друга и были дружны.
Я рассмеялась и сказала, что это все несерьезно. Я просила мужа не придавать этому разговору никакого значения, говорила, что этому не верю, а если это правда, то все скоро пройдет…»
Баллада
Дрожат гаражи автобазы,Нет-нет, как кость, взблеснет костел.Над парком падают топазы,Слепых зарниц бурлит котелВ саду – табак, на тротуаре —Толпа, в толпе – гуденье пчел.Разрывы туч, обрывки арий,Недвижный Днепр, ночной Подол.
«Пришел», – летит от вяза к вязу.И вдруг становится тяжел,Как бы достигший высшей фазыБессонный запах матиол.«Пришел», – летит от пары к паре,«Пришел», – стволу лепечет ствол.Потоп зарниц, гроза в разгаре,Недвижный Днепр, ночной Подол.
Удар, другой, пассаж, – и сразуВ шаров молочный ореолШопена траурная фразаВплывает, как больной орел.Под ним – угар араукарий[88],Но глух, как будто что обрел,Обрывы донизу обшаря,Недвижный Днепр, ночной Подол.
Полет орла как ход рассказа.В нем все соблазны южных смолИ все молитвы и экстазыЗа сильный и за слабый пол.Полет – сказанье об Икаре.Но тихо с круч ползет подзол,И глух, как каторжник на Каре[89],Недвижный Днепр, ночной Подол.
Вам в дар баллада эта, Гарри.Воображенья произволНе тронул строк о вашем даре:Я видел все, что в них привел.Запомню и не разбазарю:Метель полночных матиол.Концерт и парк на крутояре.Недвижный Днепр, ночной Подол.
1930
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сестра моя, жизнь - Борис Пастернак бесплатно.
Похожие на Сестра моя, жизнь - Борис Пастернак книги
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Том 1. Стихотворения 1813-1820 - Александр Пушкин - Поэзия
- Стихи и поэмы - Константин Фофанов - Поэзия
- Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов - Поэзия
- Поэмы и стихотворения - Уильям Шекспир - Поэзия
- Осколки зеркала моей взрослой жизни - Леонид Оливсон - Поэзия
- Автобиография красного - Энн Карсон - Поэзия / Прочие приключения
- Стихотворения и поэмы - Виссарион Саянов - Поэзия
- Стихотворения и поэмы - Даниил Андреев - Поэзия
- Стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. - Марина Цветаева - Поэзия
