Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Соловей молчал, глаз его с ненавистью уставился на князя; разбойник глотал слюну — двигался кадык в раскрытом вороте.
— Батюшка великий князь! — воскликнул вдруг огнищанин. — Да ведь это Богомил — раб твой беглый. Я узнал его, ей-богу!
Огнищанин подскочил и рванул на груди Соловья рубаху так, что она затрещала.
— Видишь, князь! — торжествовал огнищанин. — Вот он, знак твой родовой! И его тотчас узнал — только скривел он на один глаз.
Толпа дружинников плотнее сдвинулась вокруг Соловья, разглядывая на его груди выжженное тавро — трезубец.
— Богомила поймали! — доносился откуда то женский голос.— Богомила, что с дочкой своей убег...
— Что скажешь, Богомил? — усмехаясь, спросил Владимир,— Прежде ты был волхвом златоустом, за что и прозвали тебя Соловьем, Крамолу поднял по всей Ростовской земле, против истинного бога пошел... и стал рабом, а потом разбойником. Вот к чему привел тебя скотий бог. Что скажешь?
— Ничего тебе не скажу,— выдавил Соловей, ты князь, а я раб, и не ты поймал меня.
В знак покорности Муромцу он положил себе на шею конские удила,
В это время окруженная сенными девушками в ярких расшитых летниках появилась на крыльце княгиня Анна, Она производила странное впечатление в своем черном, похожем на монашеский, наряде. По груди сбегало жемчужное ожерелье. Лицо обрамлял черный простой повой. Невысокого роста, княгиня казалась намного выше окружавших ее девушек. Темные, что терн, глаза смотрели печально. Владимир подошел к ней с заметным почтением, тихо сказал что-то. Чуть дрогнули губы Анны. Осталась стоять. Илейка глаз не мог от нее отвести, да не расслышал, как обратился к нему великий князь. Видел только бледное иконописное лицо, по которому дремотно прыгали солнечные зайчики. «Неженка — косточки светятся»,— думал. Шумела толпа, запрудившая двор.
— Скажи ему, чтоб засвистал! — толкнул Муромца огнищанин.
— Слышал я, дивно ты свистать у птиц научился в дубравах своих. Многих свистом своим прельстил, в чащобы увел,— медленно проговорил Владимир,— Просвищи свою прощальную песенку,
— Свищи! — повторил Илья,— Распотешь Красное Солнышко, да вполсвиста, не по-разбойничьи...
Соловей поднял волосатые руки и издал тихую соловьиную трель, с какой обычно начинает ночная птица, потом залился тоскливо, жалобно, навсегда прощаясь со всем, и вдруг натужился — пронзительный, оглушающий свист резанул уши и продолжался бесконечно долго. Девушки завизжали, заткнули уши. Анна слегка побледнела — еще одно чудо увидела она в этой варварской стране. Князь распрямился, как от удара в лицо, окружающие присели. Свист неожиданно оборвался. Лицо Соловья налилось кровью, он силился порвать связывающий руки ремешок.
— Проклятье вам! — крикнул.— Всему роду твоему и тебе, князь! Тысячу раз проклятье!
— Запечатайте уста ему и наденьте рядно — мы узнаем, где его клады! — крикнул с крыльца князь, улыбаясь.
Уже много рук протянулось к Соловью, но тот вдруг бросился на колени перед Муромцем, стал целовать грязные сапоги;
— Илюшенька, молю! Освободи ты меня от них! Убей меня, не дай им на пытку жилы рвать вольному человеку! Не дай скормить псов!
— Взять его! — громче повторил князь.
Муромец вдруг не выдержал. Что-то всколыхнулось в нем до самого дна. Он выхватил меч и вонзил его в горло разбойнику. Соловей припал к ногам, положил тяжелую голову на сапоги, захрипел. Тело его содрогнулось, он испустил дух — страшный певец Брынских лесов, птица и зверь в человеке.
Толпа замерла, и когда Илейка поднял голову, он увидел перед собой полные жути большие черные глаза и закушенное зубами жемчужное ожерелье.
Гроза над Киевом
Илью пригласили на пир и, когда он пришел, указали место в самом дальнем от князя конце стола.
Гридница была освещена бронзовыми светильниками, развешенными по стенам, с потолка спускался широкий обруч, на нем горело десятка три восковых благовонных свечей. Обруч слегка покачивался, на пирующих капал растопленный воск, застывал светлыми пятнами. Лавки были застланы дорогими аравийскими коврами, окна заставлены красными щитами.
Старейшие расположились поближе к великому князю, язычники — на полу у самых дверей, на них со двора летел тополиный пух. Сидели, вольно расстегнув кафтаны, развязав шитые сухим золотом кушаки. Сияли жемчугом и самоцветами разнаряженные женщины. Густо набеленные щеки, белые ресницы, нарисованные ровными дугами брови делали их похожими одна на другую, мертвили лица. Князь сидел на возвышении. Рядом с ним — княгиня Анна. Вся в белом — лебедица, и только. В темных волосах синими звездами сапфировая повязка. Илья узнал здесь многих, кого видел на дворе. Самым знакомым был огнищанин. Одетый в серый с синими петлицами кафтан, он стоял за спинами пирующих и наблюдал, как подавались блюда. Ни он, ни холопы не произносили ни слова. Огнищанин только показывал глазами, и к тому или другому дружиннику тотчас же устремлялся тиун: наливал из кувшина вино, ставил перед ним блюдо.
Пир начался с того, что Владимир провозгласил здравицу в честь именитого боярства.
Он пригубил из оберучной братины, дал пригубить княгине. Та только дотронулась губами до золотого обода, и братина пошла по кругу, завертелась в водовороте человеческих рук. Дошла очередь и до Ильи, он протянул уже руки, чтобы взять братину, по огнищанин ловко выхватил ее из-под самого носа и передал дальше. Илья потемнел лицом, чувствуя, что краснеет под взглядом Анны. Насупил брови и уставился в сияющее блюдо.
Чего только не было на столе! Жареные поросята под хреном с яблоками, пироги, чиненные маком, блины красные, огромная рыбина с воткнутой в пасть рыбой поменьше, дичина в лютой приправе, бескостная птица. Блюдо жаворонков, баранья печень с чабром, ставец сморчков, заяц в рассоле. Грудами лежала всякая заморская снедь: корень ревеня, толстый, как лошадиное копыто, смоквы, рожки, финики, имбирь, миндальные ядра. Несколько холопов притащили целого теленка на деревянном расписном блюде. Теленок будто дремал на солнцепеке. Казалось, вот-вот махнет хвостом. Под общий восторг холопы сдернули шкуру, отделили голову, и запах жареной телятины распространился но всей гриднице. Потом приволокли печеного вепря, нашинкованного чесноком. Плыли над головами лебеди в перьях, словно бы по пруду. Одного порушила княгиня.
— Здравие твое, дружина! — снова провозгласил Владимир.
Братина к этому времени обошла полный круг, и князь опрокинул ее верх дном.
— Выпили за братство наше, выпьем за победу над печенегами!
— Слава! — подбросили кубки в воздух витязи и тотчас же наполнили их.
— За нашу победу!
Огнищанин молча налил Илье кубок, недружелюбно кивнул. Он знал, что великий князь гневается на Муромца за скорую смерть Соловья. Илья колебался — пить ему или нет, но сидевший рядом богатырского роста витязь, уже немолодой, с сединою в бороде и удивительно знакомым лицом, подмигнул и протянул свои кубок. Илья чокнулся, выпил одним духом и, видя, что все принялись есть, запустив пятерню в соленые грибы, стал есть с ладони. Вино было терпкое, густое, пахнущее солнцем дальних стран, и хмельное. Поэтому, когда холоп наклонился, чтобы налить еще, Илейка отстранил его. В гриднице становилось все шумней, все оживленней. Языки развязались. Обрывки разговоров долетали до Ильи, и он многого не понимал. Говорили — какой-то святой отец сковал измену и его не могут казнить потому, что он из чужого государства; упоминали имена королей как знакомых, говорили о том, что в Днепре перевелась рыба, что всю ее забирают хитрые греки где-то на Тавриде, что великий князь гневается на сына, что окраинные земли теперь не дают дани и нужно снова покорять их. Много говорили о печенегах. Илейка понял — это то главное, чем живет теперь Киев,
— Варда Фока разбит. Его разбила дружина, посланная великим князем,— бубнил толстый боярин, рвал мясо зубами и запихивал его блином.
— Где это случилось?
— У самых стен Царя-города, по ту сторону пролива. Там и разбили поднявшего восстание против императоров!
- Избранник вечности - Анатолий Гаврилович Ильяхов - Историческая проза / Повести
- Зенобия из рода Клеопатры - Анатолий Гаврилович Ильяхов - Историческая проза / Повести
- Календарь ма(й)я - Виктория Ледерман - Повести
- Легкие горы - Тамара Михеева - Повести
- Братья Львиное Сердце - Астрид Линдгрен - Повести
- Повести дерева Зы, или Притчи о советнике Лю и тех, кто был с ним в те годы. Часть 1 - Нонна Юртаева - Повести
- Суд над колдуном - Татьяна Александровна Богданович - Историческая проза / Разное / Прочее / Повести
- А зори здесь тихие… (сборник) - Борис Васильев - Повести
- Легенда о св. Юлиане Милостивом - Гюстав Флобер - Повести
- Степан Рулев - Николай Бажин - Повести