Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, бордель раскрутить не удалось. Лидия давненько не заглядывала в дарственную на павловский особняк, а там давно уж значилось: Мадине Рустамбековой. Сделав неприятное для себя открытие, хорошо воспитанная Лидия вздохнула: il n'y pas de bonneur que dans les viex communes [1] – и положила о своем открытии никому не сообщать, документ же хорошенько припрятать. Как пришло, так и ушло – боги Олимпа прихотливы и изменчивы. Лидия была крепкая тетка. Накрасив и твердо сжав тонкие губы, сделалась похожа на Ханну Шигулу – немецкая кровь у нее, потомственной петербурженки, имелась в наличии. Валькирия полетела проведать коммуналку на Литейном. В ее с Игорем-Менелаем двухкомнатной квартире проживала та еще свекровь, и Лидия попасть к ней в лапы вовсе не стремилась. Если Мадина ненароком узнает о своем эфемерном праве собственности – так на Литейном четыре комнаты на четырех стойких дам благородной внешности. У юродивой Зои Савелкиной теперь есть своя квартира в новостройке, и на Литейный она, недееспособная, верней всего заглядывать не станет. Лидия приладилась подбирать за отрешенной Зоинькой, не осматривающей как следует ветвей маслины.
На Литейном нашу валькирию ждали сюрпризы. Кое-что она уж слышала от отца и сына Каминских, но с тех пор ситуация изменилась. Прежде всего, Тот, кто стоял посреди клумбы, явно получил прощенье Афродиты. Водворился, полный жизненных сил, под бок к товарищу своему, имеющему куда менее заслуг, нежели он сам. Снег лег на опустевший постамент, мебельная фабрика разорилась, однако ветер продолжал остервенело рвать холст с надписью «шкафчик and диванчик», как некогда кумачовый плакат, призывавший отдать всю власть советам. Ум хорошо, а два лучше – двое бомжей не стали пропивать чужих подушек и одеял, но додумались открыть на Литейном ночлежку для гастарбайтеров. Раскручивать и рекламировать не было нужды, да и опасно: по объявленью живо приперлись бы менты. Горемыки сами набились как сельди в бочку, спасаясь от холодов, и квартира заговорила на всех языках. Бравая Лидия этот хор перекричала и неукоснительно собрала дань, впредь назначив первое число месяца для внесения платы. По первое число она им и всыпала. Бомжам-учредителям сделала скидку, но велела мыть и драить. Заметим, что сама Лидия никаких юридических прав на контролируемую ею питерскую жилплощадь не имела. Тем не менее второе ее предприятие пошло успешней первого. Сам север был ей здесь союзник: стоило ему дохнуть, завыть – и рыба шла косяком в расставленные сети.
Сеть, притащившая тритона вместо родосской Афродиты, вовсе не была порвана, так что Егор Парыгин в порыве досады и брезгливости совершенно напрасно приказал выбросить чудо-юдо обратно. Оно, чудо, беломраморное и прекрасное, в тот же день оказалось добычей молодого рыбака-грека. Парень вытащил тяжелый улов сильными руками, горланя песню о том, как трудно поймать в сети красавицу. Но это была не единственная Венера, угодившая в его невод. Синё море родило ему на радость еще одну, одетую пеной золотых волос. Когда он вместе с младшим братом своим приволок статую на виллу «Киприда», золотая Зоя на брата не взглянула, не взглянула больше и на Леонида Каминского. Отец с сыном подолгу сидели вдвоем на лестнице, у подножья которой плескалось усмиренное море. Поговорив о странностях любви, замолкали, глядя в одну и ту же жемчужную даль.
Какие-то арендаторы помещений павловского особняка съехали, пришлось искать других. При оформленье нового договора понадобилась Мадина. Она пришла в клетчатом платье, предъявила российский паспорт, вывела крупными буквами свою фамилию и не стала дознаваться, почему ее позвали. Лидия сказала спасибо, перестала взыскивать с нее квартирную плату и успокоилась. Разве способен качать права человек, еле выучившийся ставить подпись. Скоро накрылся и ночной заработок Мадины. Однажды она явилась под утро сильно побитая. Пока разъезжались во все стороны фиолетово-желтые синяки, Лидия нашла потерпевшей место в цеху по пошиву багажных сумок, что разместился под крышей знаменитого вокзала. Мадина к месту привыкла, и респектабельность восторжествовала. Новый год встретили по-семейному. Лидия внесла остатки от арендных денежек на срочный вклад, послала поздравительные CMC Киприде и Каминскому-отцу. Алла, Людмила и Серафима спели трио. Живая елка в старинных бусах, колющихся хрупкими осколками, пахла петербургскими мифами.
Три товарища – Егор, Антон и Борис – надумали идти с повинной. Явились в Новый год на виллу «Киприда» с тремя ювелирными подношеньями – своей богине и двум ее подобиям. Зою Савелкину они в упор не видели. Застали во главе стола юношу – расстегнутая холщовая рубашка, весь будто сошел с картин старых мастеров. Зоя Киприди именной, наиценнейший, Егоров подарок отклонила. Отдала Заиньке, вновь обретшей прежнее ласкательное прозвище благодаря симпатии председателя пиршества. Девушкам Переляевым золотая Зоя чуть приметным кивком разрешила принять предназначенное им. Одаренные надели драгоценности, Киприда распустила драгоценные волосы и беспечно пила из одного стакана с новым фаворитом.
Возле вкрадчивого моря шли без снега и холодов январские дни. Иосиф Каминский после Рождества улетел в Испанию. Вел там дела каких-то олигархов, связанные с недвижимостью. Три мушкетера – двадцать лет спустя – переселились на виллу «Киприда», взяв ее пока что на содержанье, поскольку у старшего Каминского от самоотверженья оголился банковский счет. Антон с Борисом, все еще слабо различимые, занялись по старой памяти сестричками Переляевыми, уже несколько заметнее обозначившими свои характеры, в общем, довольно ребячливые. У Егора поехала крыша – он влюбился в мраморную Афродиту. Сидел день-деньской в нижней зале, лихорадочно уставясь на предмет своего вожделенья. Родосская Венера строила пустые глазки поклоннику, столько раз безуспешно пытавшемуся ее похитить. Леонид Каминский принялся писать неоклассические оды. Менелай, которого теперь уж другие-прочие люди не хотели звать Игорем, содержал в порядке сад – от чистеньких дорожек, от жесткой неувядающей листвы веяло грустью. Как всегда, из обоймы выпадала сама Киприда и тот, кто при ней сейчас состоял. Целыми днями в лодке, не жизнь, а сплошная баркарола. Дама кутает плечи в невесомый мех, гребец в суконной матроске, и хоть бы облачко в небе – зимы не будет, время остановилось. Вторая Зоя тоже бессрочно выпала из обоймы, и Даня надолго заделался ассистентом ее безумия – видно, такова была воля бессмертных богов. Заинька мастерила лавровые венки на чело Леонида Каминского. Подле ее колен Даня щипал лавровый лист для девушек Переляевых, отлично готовивших мясо. Вкусный запах несся, оседая на выступах скалы, худая лисица принюхивалась, неосторожно покинув нору. Морской орел присматривался сверху к ее яркой шкурке.
Питерская зима завьюжила, сводя с ума несчастных, успевших пропить все вырученное от продажи приватизированных хрущевок. В общежитии гастарбайтеров Тот, кто стоял посреди клумбы, теперь возлежал на самом просторном ложе – Заинькином. Убрав мусор после снятия торговых палаток, запасясь питьем и закускою, в сотый раз повествовал товарищам о сошествии мраморного чуда в убогую питерскую коммуналку. О подвиге своем и великом стоянии перед нефункционирующим кинотеатром. О бархатцах, ноготках и петуниях. О шкафчиках and диванчиках, в сыром тумане ожидавших погрузки, о покупателях, сидевших с отсутствующим видом на холодных тахтах меж равнодушных пешеходов. Надо бы сказать о красоте и рыцарстве, да не было в языке таких слов. Для понятности рассказчик подбавлял побольше брани, и действительно было понятно, еще как.
Мадина шьет на машинке с электроприводом клетчатые дорожные сумки. Под соседними лампами склонились головы ее новых подруг-мусульманок. Здесь, на севере, им хватает работы, но не хватает заботы. Давно ли цвел душистый куст под кухонным окном… какие добрые глаза были у Юленьки Переляевой… до чего охотно повиновалась бы ей Мадина там, на длинном острове Кипре, где лестница тонет в море. Мадина, к телефону! и милый голос Юленьки: «Приезжай, Киприда зовет… всё договорено… Лидия купит тебе билет… тут сейчас много мужчин, много денег и много готовки… Даня встретит… ты нужна нам, девочка… мы тебя любим». Сразу изгладились из памяти ночные вызовы и побои. Вот уж она в воздухе… храни, всемилостивый Аллах, кругом виноватую Мадину! В Питер тоже летела и тоже тряслась. О, прекрасный остров! дождись, не уйди под воду, подобно спине кита, доколе не сядет самолет! дай ступить ногой на твою каменистую почву, а там хоть и потони вместе с восхищенной Мадиной! Накренилось крыло, чертя над землею и морем. Лайнер соединился со своей желанной тенью, бегущей по плоскогорью в сдержанном свете зимнего солнца. Милый, милый Даня несет клетчатую сумку Мадины… такси не похоже на питерское. Дорога к своим… по обеим сторонам отдыхают от жары субтропические деревца – игрушечные пирамидки. Снова море, как тогда, в полете. Высокий холм, на нем дом с колоннадой – она не игрушечная, древняя и потому настоящая. Катя Переляева бежит к машине, развевая юбку.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Можете звать меня Татьяной - Наталья Арбузова - Современная проза
- Исход - Игорь Шенфельд - Современная проза
- Не любо - не слушай - Наталья Арбузова - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Липовая жена - Рубина Дина Ильинична - Современная проза
- В концертном исполнении - Николай Дежнёв - Современная проза
- Упражнения в стиле - Раймон Кено - Современная проза