Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек с топором, которого называли Германом, закричал:
– Шпиона, приплывшего в нашу страну на лодке. Я требую для него большой смерти.
Часть жрецов поддержали его криками:
– Отдать его псам Валькирий!
Тогда медленно поднялся мой тюремщик Зигфрид и сладким голосом начал свою речь:
– Вождь вождей и братья! Мы знаем, что закон крови должен быть выполнен; всякий, кто построит лодку, должен быть казнен.
Герман перебил его:
– Не только кто построит лодку, но и приплывет на ней.
– Я рад, что брат Герман так хорошо помнит закон, это тем более похвально, что у него, как известно, рука гораздо сильнее головы, но я, братья, хотел бы знать, кто видел лодку, на которой приплыл чужеземец. Мы все знаем, что лодка делается из дерева, которое не тонет. Я же опускал в воду куски того, что вы называете лодкой чужеземца, и они шли ко дну. Эти куски по цвету похожи на те маленькие блестящие кружки, которые хранятся у нас в храме и на которых изображен наш вождь, поведший наше племя сюда и находящийся теперь в Валгалле. Конечно, лодки тяжелее воды нет и не может быть, а если так, то зачем казнить чужеземца?
Водворилось молчание, нарушенное Германом, который спросил:
– А как этот шпион попал сюда?
Главный жрец направил в мою сторону свой костлявый палец и сказал:
– Говори.
Я успел лишь сообщить, что пролетал над землей воздухом и упал вниз, как Зигфрид меня перебил и закричал:
– Видите, братья, я был прав! Закон, однако, требует, чтобы чужеземцу под страхом смерти было запрещено разговаривать с кем-нибудь, кроме меня.
– Почему тебя, хитрая лиса? – заорал Герман.
– Потому что я умнее тебя.
Поднялся неописуемый рев. «Братья» вытащили мечи из ножен и готовы были броситься друг на друга; тот же, которого называли вождем вождей, закричал громким голосом:
– Замолчите, грязные свиньи, чужеземец будет жить, как сказал брат Зигфрид.
Тогда поднялся хромой Иозеф и сказал:
– Вождь вождей, ты, как всегда, прав, и мы преклоняемся перед твоей мудростью. Но я думаю, что на всякий случай чужеземца нужно сделать бесплодным, чтобы он нам не испортил расы.
Это предложение вызвало одобрение. У меня по спине поползли мурашки. Я кинул умоляющий взгляд на Зигфрида.
Тот встал и сказал:
– Зачем нам спешить, я знаю лучше всех закон расы. Мы всегда успеем сделать его бесплодным, а пока оставим его испытуемым.
Это предложение встретило, однако, возражения. Вождь, которого звали Иозефом, заявил:
– Закон говорит, что испытуемым может быть только тот, кто не видел семнадцатого урожая, а эта чужеземная собака видела их не меньше тридцати.
Тогда Зигфрид закричал:
– Сколько бы урожаев он ни видел, это никого не касается; в нашей стране он не видел ни одного урожая, поэтому он может быть испытуемым.
– Это правильно, – сказал вождь вождей, – так говорит закон: освободите чужеземца и приведите его ко мне.
Через несколько мгновений я с облегчением расправлял онемевшие конечности, но я не мог стоять, и двое вождей потащили меня за локти.
– Как тебя зовут? – спросил старик, сидевший на троне.
– Гулливер, – ответил я.
– Так слушай, великое судилище дарит тебе жизнь, но если ты попробуешь построить лодку, ты будешь казнен; если ты заговоришь с кем-нибудь кроме брата Зигфрида, ты будешь казнен; если ты приблизишься к самке, ты будешь казнен. А теперь иди.
Я понял, что в настоящий момент не время задавать какие-либо вопросы и, шатаясь, поплелся по тропинке, которая вела вниз. Меня, признаться, несколько смущала перспектива встречи с милыми существами, носившими громкое название «псов Валькирий». Как я позже узнал, мои опасения не были беспочвенными, так как в случаях, когда выпускают этих псов, все жители залезают в пещеры: псы разрывают всякого, не носящего серый халат жрецов или – правильнее сказать – вождей, как они себя называют.
Пройдя шагов двести по крутой тропинке, я свалился в неглубокую яму, но не имел силы оттуда выбраться. Приблизительно через час раздался новый звук рога, – очевидно, судилище кончилось. Мимо меня прошел один из вождей, я его окликнул, но он бросился бежать. Я вспомнил о том, что мне запрещено с кем бы то ни было говорить, кроме Зигфрида, и решил быть осторожнее.
Вскоре один за другим начали спускаться вожди. Старика с посохом четверо рабов несли на носилках. За ними шествовал Зигфрид, величественная походка которого должна была подтверждать его высокое положение.
Я его окликнул. Он подошел ко мне и, увидев, что я лежу в яме, приказал своему рабу вытащить меня. Я поплелся за своим тюремщиком и спасителем.
Откровенно говоря, я не понимал, какие мотивы им руководили. Во всяком случае, поддержка, оказанная им мне, не была продиктована человеколюбием и жалостью: глаза Зигфрида выдавали беспощадную жестокость, коварство и хитрость. Зигфрид, очевидно, хотел меня использовать для определенной цели, но чем ему я мог быть полезен, я себе не представлял.
Через десять минут мы подошли к скале, возвышавшейся в стороне от тропинки. Зигфрид открыл грубо сделанную дверь и, потянув меня за руку в темный проход, тщательно запер дверь на засов, и мы оказались в темноте. Зигфрид извлек из кармана какой-то предмет, я услышал удар камня о камень, вспыхнула искра, от которой загорелся шнурок. При помощи этого шнурка Зигфрид зажег нечто вроде фитиля, опущенного в небольшой горшок с жиром. Этот фитиль горел тускло и сильно чадил. Не говоря ни слова, старик вытащил из кармана две лепешки и сказал мне:
– Жри.
Позже я убедился, что у арийцев слово «есть» не употребляется. Вообще, если бы я не был историком, специально изучавшим язык периода фашизма, я бы не понял огромного большинства слов и выражений, преобладавших в языке арийцев. Я с жадностью съел обе лепешки, несмотря на их сомнительный вкус и внешний вид. Зигфрид, видя, что я еще голоден, после некоторого колебания достал из дыры в полу полуобглоданную баранью кость и протянул мне. Я подавил в себе чувство брезгливости и начал есть. Мой покровитель, решив, видимо, показать максимум щедрости, протянул мне еще две печеные картофелины.
Когда я кончил, он сказал мне:
– Слушай, ты видел, что я тебя спас. Если бы не я, ты был бы уже в желудках псов Валькирий, которых, как ты должен знать, кормят только человеческим мясом. Помни это и повинуйся, ибо стоит мне шевельнуть пальцем – и ты мертв. А теперь дрыхни.
Я с величайшим удовольствием последовал этому приказанию, так как чувствовал себя совершенно обессиленным. Мне казалось, что как только я лягу, то немедленно засну мертвым сном.
- Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко - Историческая проза
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Граница за Берлином - Петр Смычагин - О войне
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Огни на Эльбе - Георг Мириам - Историческая проза
- Когда наступит тьма - Жауме Кабре - Русская классическая проза
- Буря на Эльбе - Мириам Георг - Русская классическая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне