Форма входа
Читем онлайн История одного города - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
вопросом могло вторгнуться в жизнь какое-то совсем новое начало, которое, наверное, должно было испортить всю кашу. Путешественники того времени единогласно свидетельствуют, что глуповская жизнь поражала их своею цельностью, и справедливо приписывают это счастливому отсутствию духа исследования. Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если они и после того продолжали жить, то они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым. Самое крайнее, что дозволялось в виду идущей навстречу беды, – это прижаться куда-нибудь к сторонке, затаить дыхание и пропасть на все время, покуда беда будет кутить и мутить. Но и это уже считалось строптивостью; бороться же или открыто идти против беды – упаси Боже! Стало быть, если допустить глуповцев рассуждать, то, пожалуй, они дойдут и до таких вопросов, как, например, действительно ли существует такое предопределение, которое делает для них обязательным претерпение даже такого бедствия, как, например, краткое, но совершенно бессмысленное градоправительство Брудастого (см. выше рассказ «Органчик»)? А так как вопрос этот длинный, а руки у них коротки, то очевидно, что существование вопроса только поколеблет их твердость в бедствиях, но в положении существенного улучшения все-таки не сделает.
Но покуда Грустилов колебался, убогие люди решились действовать самостоятельно. Они ворвались в квартиру учителя каллиграфии Линкина, произвели в ней обыск и нашли книгу: «Средства для истребления блох, клопов и других насекомых». С торжеством вытолкали они Линкина на улицу и, потрясая воздух радостными восклицаниями, повели его на градоначальнический двор. Грустилов сначала растерялся и, рассмотрев книгу, начал было объяснять, что она ничего не заключает в себе ни против религии, ни против нравственности, ни даже против общественного спокойствия. Но нищие ничего уже не слушали.
– Плохо ты, верно, читал! – дерзко кричали они градоначальнику и подняли такой гвалт, что Грустилов испугался и рассудил, что благоразумие повелевает уступить требованиям общественного мнения.
– Сам ли ты зловредную оную книгу сочинил? а ежели не сам, то кто тот заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? и как ты с тем вором знакомство свел? и от него ли ту книжицу получил? и ежели от него, то зачем, кому следует, о том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал? – Так начал Грустилов свой допрос Линкину.
– Ни сам я тоя книжицы не сочинял, ни сочинителя оной в глаза не видывал, а напечатана она в столичном городе Москве, в университетской типографии, иждивением книгопродавцев Манухиных! – твердо отвечал Линкин.
Толпе этот ответ не понравился, да и вообще она ожидала не того. Ей казалось, что Грустилов, как только приведут к нему Линкина, разорвет его пополам – и дело с концом! А он, вместо того, разговаривает! Поэтому, едва градоначальник разинул рот, чтоб предложить второй вопросный пункт, как толпа загудела:
– Что ты с ним балы-то точишь! он в Бога не верит!
Тогда Грустилов в ужасе разодрал на себе вицмундир.
– Точно ли ты в Бога не веришь? – подскочил он к Линкину, и по важности обвинения, не выждав ответа, слегка ударил его, в виде задатка, по щеке.
– Никому я о сем не объявлял, – уклонился Линкин от прямого ответа.
– Свидетели есть! свидетели! – гремела толпа.
Выступили вперед два свидетеля: отставной солдат Карапузов да слепенькая нищенка Маремьянушка. «И было тем свидетелям дано за ложное показание по пятаку серебром», – говорит летописец, который в этом случае явно становится на сторону угнетенного Линкина.
– Намеднись, а когда именно – не упомню, – свидетельствовал Карапузов, – сидел я в кабаке и пил вино, а неподалеку от меня сидел этот самый учитель и тоже пил вино. И выпивши он того вина довольно, сказал: все мы, что человеки, что скоты – всё едино; все помрем и все к чертовой матери пойдем!
– Но когда же… – заикнулся было Линкин.
– Стой! ты погоди пасть-то разевать! пущай сперва свидетель доскажет! – крикнула на него толпа.
– И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, – продолжал Карапузов, – кротким манером сказал ему: «Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина – все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли? Батюшки, мол, наши духовные не тому нас учили, – вот что!» Ну, он, это, взглянул на меня этак сыскоса: «Ты, говорит, колченогий (а у меня, ваше высокородие, точно что под Очаковом ногу унесло), в полиции, видно, служишь?» – взял шапку и вышел из кабака вон.
Линкин разинул рот, но это только пуще раздражило толпу.
– Да зажми ты ему пасть-то! – кричала она Грустилову, – ишь речистый какой выискался!
Карапузова сменила Маремьянушка.
– Сижу я намеднись в питейном, – свидетельствовала она, – и тошно мне, слепенькой, стало; сижу этак-то и все думаю: куда, мол, нонче народ, против прежнего, гордее стал! Бога забыли, в посты скоромное едят, нищих не оделяют; смотри, мол, скоро и на солнышко прямо смотреть станут! Право. Только и подходит ко мне самый этот молодец: «Слепа, бабушка?» – говорит. «Слепенькая, мол, ваше высокое благородие». – «А отчего, мол, ты слепа?» – «От Бога, говорю, ваше высокое благородие». – «Какой тут Бог, от воспы, чай?» – это он-то все говорит. «А воспа-то, говорю, от кого же» – «Ну, да, от Бога, держи карман! Вы, говорит, в сырости да в нечистоте всю жизнь копаетесь, а Бог виноват!»
Маремьянушка остановилась и заплакала.
– И так это меня обидело, – продолжала она, всхлипывая, – уж и не знаю как! «За что же, мол, ты Бога-то обидел?» – говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза: «Утрись, говорит, может, будешь видеть», – и был таков.
Обстоятельства дела выяснились вполне; но так как Линкин непременно требовал, чтобы была выслушана речь его защитника, то Грустилов должен был скрепя сердце исполнить его требование. И точно: вышел из толпы какой-то отставной подьячий и стал говорить. Сначала говорил он довольно невнятно, но потом вник в предмет, и, к общему удивлению, вместо того чтобы защищать, стал обвинять. Это до того подействовало на Линкина, что он сейчас же не только сознался во всем, но даже много прибавил такого, чего никогда и не бывало.
– Смотрел я однажды у пруда на лягушек, – говорил он, – и был смущен диаволом. И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
Тогда Грустилов обратился к убогим и, сказав:
– Сами видите! – приказал отвести Линкина в часть.
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле: «Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель». И только.
Но происшествие это было важно в том отношении, что если прежде у Грустилова еще были кой-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата: «О восхищениях благочестивой души».
В самое короткое время физиономия города до того изменилась, что он сделался почти неузнаваем. Вместо прежнего буйства и пляски наступила могильная тишина, прерываемая лишь звоном колоколов, которые звонили на все манеры: и во вся, и в одиночку, и с перезвоном. Капища запустели; идолов утопили в реке, а манеж, в котором давала представления девица Гандон, сожгли. Затем по всем улицам накурили смирною и ливаном, и тогда только обнадежились, что вражья сила окончательно посрамлена.
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки,
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу История одного города - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин бесплатно.
Похожие на История одного города - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин книги
- Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Том 12. В среде умеренности и аккуратности - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3 - Антоп Чехов - Русская классическая проза
- Том 15. Книга 1. Современная идиллия - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Том 2. Губернские очерки - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Собрание произведений в пяти томах. Том 3. Восьмидесятые - Михаил Жванецкий - Прочий юмор
- СКАЗКИ - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- Собрание Сочинений. Том 1. Произведения 1921-1941 годов. - Хорхе Луис Борхес - Поэзия / Русская классическая проза
- Собрание сочинений (Том 2) (-) - Алексей Толстой - Русская классическая проза
- Невинные рассказы - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
