— А? — встрепенулся Митя. — Не буду, не буду, — сказал он собаке и потрепал ее между ушей. — Не любит, когда я горюнюсь, — сказал уже Сереге и, с невеселой улыбкой сгоняя тени с лица, спросил: — Харитон Семеныч о нашей беде вам поведал?

Серега молча кивнул.

— А о наших радостях, видно, смолчал?

Серега ответил вопросительным взглядом.

— Ах ты, Семеныч, Семеныч… Ах ты, батько крестный… — Лицо Мити вновь оживилось. — Пойдемте, пойдемте.

И, приобняв левой рукой Серегу за плечи, он ввел его во двор, такой же зеленотравый, как и придворье, но с мощенными речником дорожками, тянувшимися к крыльцу и другим хозяйским строениям.

Ноги с непривычки сторожась ступали по булыжной тверди. Проходя мимо трехоконной стены, дышащей притомленным жаром красок, Серега искоса скользил по ней взглядом и высмотрел в голубых пятнах под крышей один за одним два мужских и два женских лика. Причем все мужские, как и первый старческий на фасаде, несомненно несли выразительные Митины черты, этим все сразу проясняя.

Перед скоблеными ступеньками крыльца Серега застопорился, озадаченно глядя на свои заляпанные грязью сапожищи. Потер их о прутяной коврик, потом о рогожицу. Но Митя, приметив его замешательство, подтолкнул под локоть с веселой присказкой:

— Снег не беда, грязь не беда, а плох гость без следа…

Так бок о бок миновали они просторные сенцы, пахнувшие сушеными травами и свежестираным бельем. Митя распахнул дверь в избу и весело крикнул с порога:

— Хозяюшка, встречай гостя дорогого…

Цветастые занавески на входе в горницу распахнулись — и вместе с детским басистым плачем в прихожую вышла невысокая женщина, держа на руках спеленованного мальца, который громко выражал свое недовольство, невзирая на торжественный момент встречи гостя, когда, как известно, в доме прекращаются самые горячие внутренние распри и все лица освещаются миролюбивыми приветливыми улыбками. Но полугодовалый малец еще не ведал о таких маленьких хитростях взрослых и требовал что-то свое во всю глотку.

Серега, шагнув через порог, остановился у двери, не в силах ступить на чистые половицы, поджелтенные светом керосиновой лампы с пузатым стеклом.

Митя прошел к хозяюшке, обнял ее за плечи и так, всей семьей, приблизился к гостю.

— Знакомьтесь — Любушка и Акимка, — сказал он, сияя. — И Любушка, и любовь, и счастье — все тут в полном наборе, — добавил нежно и не удержался, прикоснулся губами к ее виску и заключил в объятья сразу обоих — и мать и сына.

Серега, не привыкший к такому открытому излиянию чувств, лишь смущенно улыбался, глядя на них, не зная, как реагировать, что говорить. А из-за руки Мити, из-за кокона орущего Акимки счастливо и виновато смотрели на него большие глаза Любы, как бы извиняясь за всех сразу: и за Митину несдержанность, и за неурочную крикливость сына, и за себя, хозяйку, застигнутую врасплох.

Митя же, вобрав в свои широкие ладони кукольный сверток сына, приподнял его над головой, провозглашая:

— Шуми, шуми, Соснов бор!

То ли от измененного положения, то ли почувствовав мужские руки, Акимка разом захлопнул рот и округлил глаза. Сверху на Серегу глянули две облитые дождем черничины, а бровные дуги мальца, подковка носа и разрез губ подтвердили, что Соснову бору еще шуметь и шуметь на земле.

Люба, оторвав пугливо влюбленный взгляд от сына, вновь обратила его на гостя и протянула руку: «Здравствуйте, Люба», еще раз назвалась она, подчиняясь ритуалу знакомства.

А Серега, споткнувшись о бравадную форму своего имени, впервые за таежную эпопею представился просто Сергеем и машинально добавил — «Очень приятно». Но и этот дежурный пункт вежливости для самого Сереги прозвучал откровением. Ему действительно было чертовски приятно находиться среди них, видеть безудержную Митину радость, изливаемую на сына, ловить счастливый взгляд Любы, ощущать забытую теплоту женской руки в своей огрубевшей. И неловкость, смущение, скованность как-то сами собой растворились. И когда Люба на правах хозяйки, метнувшись к столу, прибрала с него миску и привычным движением руки, которую Серега еще ощущал в своей ладони, смахнула с голубой клеенки невидимые крошки и пригласила гостя сесть на широкий табурет, крытый разноцветной кружевной накидкой, он, уже не церемонясь, последовал приглашению, невольно охватив долгим взглядом всю фигуру Любы. Кремовая блузка и серая юбка, видимо еще из девичьих нарядов, надетые в спешке по случаю нежданного гостя, были заметно узковаты, стесняли движения налившегося соками материнства тела. И это, видимо, больше всего приводило Любу в смущение. Румянец не сходил с ее округлого смугловатого лица, пока она как пчелка кружила по кухне, скрывалась за ширмой смежной комнаты, выскакивала в сенцы, снося на стол хлебосольный взяток. И с каждым подлетом ее перед изумленным Серегой появлялись то кувшин с топленым молоком, то миска с медом, то плетенка с пирожками и ватрушками. А Люба, осветив гостя радушной улыбкой, вновь отлетала к свежебеленой печке, к вишнево окрашенному шкафчику, к зашторенным полкам, висевшим на стене. Полурасплетенная короткая коса, стянувшая в гладкую прическу темные волосы, металась по ее спине.

Несколько раз, когда Любушка склонялась за чем-либо к шкафу или же тянулась к верхней полке, пуговичка блузки расстегивалась, приоткрывая глубокий разрез груди… При этом Люба поспешно отворачивалась, украдкой водворяя непослушницу в петлю, и еще сильнее рдела щеками. От этих невинных подсмотренных движений Сереге становилось жарковато, и он спешно переводил взгляд на Митю, который увлеченно тетешкал Акимку, приговаривая: «И что же это мы, Аким Дмитрич, разволновались, и как же это мы так разнервничались… Что — голод не тетка, брюхо не лукошко? Ну, потерпи, потерпи. Сначала гостя надо хлебом-солью встретить, а потом и свой роток открывать. Дядя Сережа — твой первый гость… Уразумел? Пе-ервый…»

Акимка таращился на отца, морщил лоб, будто и впрямь пытался что-то уразуметь.

Окончив накрывать стол, Люба потянулась было за сыном, но, что-то вспомнив, снова вышла в горницу и тотчас вернулась с чистым полотенцем в руках, улыбкой приглашая гостя к умывальнику, искусно вмонтированному в спинку топчана, срубленного когда-то из целикового дерева. Вид полотенца и умывальника как бы вернули Серегу к действительности, подсказав, что гостеприимство входит в свои протяжные временные пределы, а значит, и в противоречие с его главной дорожной заботой. И ему снова сделалось неловко, что он, завороженный радушием Мити и Любы, безвольно отдается во власть желанному уюту, так и не объяснив толком причину своего появления.

— Да я, собственно, на минутку, — попытался было он начать разговор, но Митя перебил его, заметив все тем же ласкательно-рассудительным, припевающим тоном, обращенным к сыну:

— А у сытой минутки ноги длиннее и голос бодрее. Верно я говорю, Аким Дмитрич? Верно, верно… А перед едой надо ру-учки мы-ыть.

И Люба стояла в ожидании его, держа перед собой, точно хлеб-соль, развернутое полотенце. Серега поспешил к ней, на ходу расстегивая и заворачивая рукава штормовой куртки, которую по всем правилам следовало бы, конечно, снять, но он умышленно не сделал этого и тем как бы успокаивал себя, что вовсе не намерен долго рассиживаться…

Склонившись к медному умывальнику, подзелененному временем, и уже потянувшись пригорошней к его широкому потертому пятачку, он вдруг с сожалением подумал, что вот сейчас остудит холодной водой ощущение Любиной руки, смоет его мылом навсегда. Но вода оказалась комнатной. Мягко струясь по упругому стоку, она едва ощутимо скапливалась в пригоршне и не смывала, не остуживала, а как бы растворяла, расширяла, приводила в движение желанное тепло; и Серега, тайно возрадовавшись тому, не удержался — опустил лицо в ладони, чувствуя, как под веселый звон струй и капель, бьющихся о дно медного таза, теплота эта нежностью переселяется в него.

Умывшись, Серега, не поднимая на Любу глаз, снял с ее рук полотенце, благодарно кивнул при этом, с удовольствием зарываясь лицом в гладкую льняную ткань, пахнущую свежестью и еще какими-то смолами и маслами, а вернее всего — домом. Потому что сразу же подумалось о матери, которая с энтузиазмом медицинского работника внедряла в их домашний быт льняные и хлопчатобумажные ткани, в штыки встречая всякие модные, броские нейлоны и капроны. Серега поначалу даже спорил с ней, называл мать отсталой, старомодной, проявляя самостоятельность в покупке обновок, а на самом деле слепо поддавался ажиотажу своих «моднецких» сверстников. И вот сейчас душа без сомнения решала спор в пользу матери. И Сереге почему-то захотелось сознаться в этом Любе с Митей, сказать им что-либо простое и приятное и тем как бы выразить свою признательность за радушие. Но когда он отнял от лица полотенце, ни Любы, ни Акимки в комнате не было. А Митя стоял у стола в выжидательной позе.

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 62

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Свет мой светлый - Владимир Детков бесплатно.

Похожие на Свет мой светлый - Владимир Детков книги

Свет-трава - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
Хлеб (Оборона Царицына) - Алексей Толстой - Советская классическая проза
Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева - Советская классическая проза
Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза
Хлебушко-батюшка - Александр Александрович Игошев - Советская классическая проза
Гуси-лебеди летят - Михаил Стельмах - Советская классическая проза
Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
В тишине, перед громом - Владимир Ишимов - Советская классическая проза

Оставить комментарий