Форма входа
Читем онлайн Помните! (сборник) - Эдуард Асадов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
А он стоял возле второго орудия, вытянув в сторону Перекопа желтую щепочку-нос и словно бы вглядываясь куда-то в даль. Ни дать ни взять маленький часовой, да и только! Сходство с часовым еще усилилось, когда кто-то приставил к его плечу вместо винтовки палку, а Гедейко повесил через плечо подобранную в овражке старую, мокрую противогазовую сумку. И в довершение «экипировки» мой ординарец Романенко, выудив из какой-то воронки проржавелую, мятую, но все еще не потерявшую боевого вида каску и застенчиво улыбаясь, надел ее на «голову» новоиспеченному солдату.
– Ну вот тебе и еще один боец в отделении, – сказал я Трофимову. – Принимаешь?
Старшина без улыбки осмотрел критически снеговичка и спокойно ответил:
– Отчего же не принять. Принять можно, особенно если поставите на табачное и водочное довольствие.
Что было потом?.. А потом, взглянув влево, я увидел метрах в ста пятидесяти от нас, возле батареи Шатилова, толпу офицеров, которые оживленно беседовали и громко смеялись. Среди них я узнал кое-кого из штаба бригады. Так сказать, «бригадное начальство». Спросил у всезнающего Гедейко:
– Не знаешь, Юра, что там за народное вече? И в честь чего?
Тот покровительственно усмехнулся:
– Ты, брат, словно с луны спустился. Это они вокруг Шуры гусарят. Два дня как из дивизии в нашу бригаду перевели. Теперь будет военфельдшером второго дивизиона.
– Какая Шура? Ты ее знаешь?
– Знаю, конечно. Еще в Москве, когда ходил по делам в штаб дивизии, поболтал с ней несколько минут. Если хочешь – могу познакомить, но…
– А я вовсе этого и не хочу.
– И прекрасно. Всегда одобряю гордость души. Но я с ней поздороваюсь, а то невежливо. Слушай, пойдем сейчас к Шатилову. У этого комбата самый крепкий табак в бригаде. Ему жена присылает. Не самосад, а бешеный бульдог. Пока ты закуришь, я поприветствую Шуру. Ну и тем же манером обратно. Всех-то и дел пять-десять минут. Кстати, залпа, как я понимаю, все равно сегодня не будет. За Турецким валом – ни гугу.
Я согласился, и мы пошли к Шатилову. Проходя к батарее Шатилова мимо группы шумящих и хохочущих офицеров, я впервые увидел Шуру. В рыжей ушанке, чуть заломленной набекрень, в ладно подогнанной офицерской шинели и новеньких щеголеватых ремнях, она стояла в тесном кольце остривших наперебой офицеров и, что-то отвечая, одаривала их иногда улыбками. «Ну вот, – подумал я с какой-то маленькой неприязнью, – начнет теперь огороды городить. Пойдут «раздоры между вольными людьми».
Была ли она красива? Я бы этого не определил. Во-первых, сравнивать ее у нас, в общем-то, не с кем. Во всей нашей бригаде служили всего две женщины. Одна машинистка в штабе – высокая, худая и молчаливая, состоявшая к тому же при законном своем супруге, старшине взвода разведки, лихом и чубатом вояке по фамилии Куликов. А так как в штаб бригады без вызова почти никто и никогда не ходил, то о ее существовании как бы и не вспоминали. Вторая женщина – повариха нашего комбрига Черняка. Толстая, примитивная и до неприличия вульгарная. Она отчаянно румянилась, щурила глаза и, ловя на себе порой солдатские взгляды, вызывающе хохотала. Открыв дверь штаба, она, абсолютно пренебрегая уставными субординациями, склабясь, громко возвещала:
– Майор, идите обедать, полковник уже ждут!
Начальник штаба, интеллигентный и сдержанный майор Смирнов, конфузливо оглядывался на приникших к бумагам писарей, хмурил брови и молча кивал головой, никогда не делая ей замечаний. Быть может, происходило это из-за врожденной деликатности майора, а может быть, и по иной причине. Поговаривали, что повариха сия заглядывала к полковнику несколько чаще, чем этого требовал желудок. Впрочем, слухи – это только слухи, и меня, кстати, они интересовали меньше всего.
Но вернусь к рассказу о Шуре. Она была, безусловно, запоминающейся сразу и прочно. Спокойное волевое лицо, светлые глаза, темные брови да прядь пепельных волос и улыбка, вдруг, как солнце в хмурую погоду, неожиданно озарявшая ее лицо добротой. Быть законченно красивой, мне кажется, ей мешала чуть заметная скуластость, которую, впрочем, вскоре перестаешь замечать.
Что было характерным во всем ее облике? Условно я бы ответил, пожалуй, так: определенность. Есть люди, которые говорят, думают и поступают, если так можно сказать, импульсивно. Или, как теперь модно говорить, спонтанно. Такие люди могут без конца колебаться, принимать самые неудачные порой решения, а затем сделать, что называется, бросок назад. А есть люди, которые словно бы знают и то, как надо себя держать, и что для них годится, а что неприемлемо никогда. И если порой и ошибаются тоже, то как бы вполне осознанно. Вот такой была Шура. Нет, она не была рациональной. Могла и вспыхнуть, и сказать даже резкость. Но она была, несмотря на молодость, с какими-то определенными, ясными взглядами, убеждениями, принципами. Возможно, этой твердости и определенности способствовало и то обстоятельство, что детство и юность у нее были трудными. Маленькие ладони огрубели от труда, и жизнь она узнала не из книг, а, что называется, из первых рук. Но обо всем этом я, разумеется, узнал гораздо позже.
А в тот день я запомнил лишь туго схваченную ремнями стройную фигурку, выбившуюся из-под рыжей ушанки пушистую прядь волос, сдержанную улыбку и глаза… Вот они, пожалуй, запомнились больше всего. Большие, серые и внимательные, они оставались строгими и тогда, когда хозяйка их улыбалась. У них словно бы была своя автономная, недремотная жизнь, как у часового, который обязан быть собранным до предела и внимательно смотреть вокруг в то время, как товарищи его устало и весело расположились на отдых.
Гедейко подошел к ней и поздоровался. Они немного поговорили. Идя по тропе и не сбавляя шага, боковым зрением я заметил, как она, продолжая разговаривать с Юрой, проводила меня внимательным взглядом.
Когда запыхавшийся Гедейко догнал меня, я спросил:
– Обо мне что-нибудь говорил?
– Да нет, – ухмыльнулся Юра, – просто она спросила, кто ты, и поинтересовалась, много ли у нас в дивизионе таких сердитых.
Вот таким было мое первое, если так можно сказать, «визуальное» знакомство с Шурой, которой, возможно, давным-давно уже нет в живых и которая спустя три десятилетия обрела свою вторую жизнь, став героиней моей поэмы «Шурка». Впрочем, тогда я об этом, конечно, и не думал. Больше того, закуривая из необъятного кисета Шатилова табак, такой же крепкий и могучий, как сам комбат, из гордости даже не оборачивался в ту сторону, где наперебой оттачивали остроту своих языков несколько осатаневших от изнурительных будней моих товарищей-однополчан…
Наш снежный «часовой» по-прежнему недвижно стоял у трофимовского орудия. Пока мы ходили к Шатилову, кто-то из бойцов вставил ему вместо глаз патронные гильзы от ПТР, сделал рот и приладил что-то вроде импровизированных погон. Так что выглядел «боец» совсем молодцевато!
Простояли мы на огневой до самой темноты, но пальбы за Турецким валом не слышалось, а команды «Огонь!» связисты так и не передали.
А еще через час от комбрига пришел приказ разрядить установки, погрузить все на машины и вернуться назад в село. Об этом не без удовольствия сообщил нам командир дивизиона гвардии капитан Хлызов. Плечистый и веселый, он подмигнул нам своим единственным глазом (второй был стеклянный) и, улыбнувшись, добавил:
– И скажите спасибо, что сейчас не сорок первый год, теперь мы хозяева в воздухе, а то хрен бы простояли мы вот так весь день целехонькие в чистом поле! Ну, а теперь по машинам!
Моторы зафыркали, заурчали, и тяжело груженные «ЗИСы» стали гуськом выползать на дорогу. Старшина нашей батареи Лубенец с картонным ящиком из-под сухарей беспомощно оглядывался по сторонам, ища места, куда бы его приткнуть. Человек он был чистоплотный, и мусора нигде не терпел. Увидев снегового «бойца», он, улыбнувшись, подбежал к нему и поставил ящик возле его деревянной «винтовки»:
– Стой, солдат, охраняй!
Судьба, подарившая нам такой редкий и тихий день, расщедрилась и на громадную яркую луну. К тому же молочно-белый снег делал эту ночь светлей едва ли не вдвое.
Когда шофер вырулил на шоссе и я взглянул на бывшую огневую, то что-то тихо сжалось в моей груди: в пустынной, залитой лунным светом степи одиноко стоял наш маленький снеговичок. Он стоял в надвинутой на самый лоб проржавелой каске, крепко сжимая свою «винтовку», и не мигая смотрел через Сиваш в ночную звездную даль, за которой едва виднелись контуры Перекопа. Возле него стоял ящик из-под сухарей, который ему доверили, и за сохранность «боевого имущества» можно было не волноваться.
Удивительная вещь человеческая память! Но еще загадочнее ее избирательность. Тихий, почти без выстрела день на войне – это такая редкость, ну а маленький снеговой «солдат» – так это вообще единственный, может быть, за всю мою фронтовую жизнь трогательный эпизод. Ни до, ни после ничего подобного не случалось, да и какие там еще снеговички на войне! А вот вспомнил я сегодня именно о нем, а не о грозных сражениях и нелегких боях. Но почему? Думаю, что скорее всего потому, что душа словно бы отторгает от себя тяжелое, мучительно жгущее тебя изнутри.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Помните! (сборник) - Эдуард Асадов бесплатно.
Похожие на Помните! (сборник) - Эдуард Асадов книги
- Судьбы и сердца - Эдуард Асадов - Поэзия
- Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия
- Поляна № 1(1), август 2012 - Коллектив авторов - Поэзия
- Век мой, зверь мой (сборник) - Осип Мандельштам - Поэзия
- Поэмы и стихотворения - Уильям Шекспир - Поэзия
- Стихов моих белая стая (сборник) - Анна Ахматова - Поэзия
- Неоконченные споры - Борис Слуцкий - Поэзия
- Кто ты, тебя я не знаю… - Михаил Буканов - Поэзия
- Россия - Тимур Джафарович Агаев - Поэзия / Публицистика / Русская классическая проза
- О грустном и смешном (сборник) - Эдуард Зуев - Поэзия
