Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот ты, вроде, и не дурачок, Серёжка, а как дитё малое, честное слово, – начинала объяснять мужу политическую ситуацию Муся. – Тебе каждый день о чем по телевизору говорят: про кризис, что имеются недоработки… ля-ля три рубля… Честное слово, мне жалко наше начальство. Чем они могут похвастаться? Ты вот шрамами своими можешь гордиться, я – тобой. А им-то что остаётся?
Посидят, посидят, подумают, да и позвонят на телевидение этому… Герцу, что ли? Мол, давай, заводи опять шарманку про хрен моржовый. Отвлекающий манёвр. Вот так, милый мой, дела делаются. А ты думал по-другому?
Серёжку Мусины объяснения не успокаивали. Он только больше распалялся и на далёких исторических примерах пытался доказать ошибочность выбранного курса.
– Куда же это годится? – напирал он. – Ты хоть слышала, что они удумали? Теперь по эскизам этих художников предлагают оформлять интерьеры во всех инноградах. Мыслимое ли дело? Как ученые смогут вообще что-то создавать на таком фоне?
Муся фыркнула и, не проявляя никакого сочувствия к грядущим проблемам ученых, посмотрела на мужа.
– Нашёл, из-за чего переживать.
– А то, что они на народные деньги хотят реставрировать эту похабщину?! Я был там недавно и видел, как к дому охранную табличку пришпандорили. Как тебе такой поворот?
Беляков не сочинял. Он нарушил данное себе слово и сходил к родному околотку. Это совпало как раз с тем днём, когда при стечении народа лучшие люди города решили увековечить исторический комплекс.
– Да по мне пусть там хоть трёхчлен намалюют и десять табличек прибьют. Лишь бы цена на нефть держалась в рамках расчетных величин, – отмахнулась от проблемы, как отрезала, жена.
– При Сталине бы за такое… – начал потомок репрессированного прадеда и замолк.
IX
Известие о присуждении группе неизвестных художников премии за создание на фасаде недостроя произведения, «олицетворяющего собой стойкость и несгибаемость в достижении цели», застала Сергея Белякова за поздним ужином. Услышанное заставило обомлеть.
Ведущая теленовостей, видимо, тоже не видевшая реальной связи неистребимого изображения на фасаде дома с искусством, удивлённо сообщала, что каждому из художников компетентное жюри решило выплатить крупное денежное вознаграждение.
– Клёво! Бабло-то какое людям подвалило! – в восторге выпалила Наташка. – Пап, это же про граффити, что рядом с твоей бывшей работой?
– Про него, доча. Черт бы его побрал.
– Но ты же говорил, что это дерьмо собачье. Ругался.
– Так я и сейчас это говорю.
– А как же тогда премии, песни?
– Это – не ко мне вопросы, моя милая. Не знаю! Не могу этого объяснить. Повезло ребятам.
– А вот нам уже так никогда не повезёт, – высказала предположение Муся, не пропускавшая итоговых новостей, и, до того, тихонько сидевшая рядышком за пяльцами.
«Везенье лучше, чем невезенье», – прозвучало вдруг из телевизора, будто кто-то, сидевший в нём, подслушивал семейный разговор и только того и ждал, чтобы удачно в него вклиниться.
Беляков с недоверием уставился на экран. Там пучеглазый умник пытался хмурить брови и важничать. Утверждение, которое мало кого из телезрителей могло серьёзно заинтересовать, устами говорившего обрастало мелкими и ненужными подробностями.
«Лучше свистеть, чем не свистеть», – вспомнил Сергей Сергеевич заголовок на стенде в околотке.
– Я же говорил! Я же говорил! – закричал он и пальцем указывал в телевизор. – Кругом маркины. Они обложили нас. Смеются, каждый день издеваются над нами. Считают, что нам можно говорить, показывать любую хрень. Маркин, сволочь, убирайся вон! Изыди!
Муся удивлённо смотрела на экран и не видела в телевизоре никого, кроме молодого мужчины в белой рубашке и черном галстуке, который что-то объяснял, и чьё лицо, с каждым произносимым им словом, становилось ненужно многозначительным и строгим.
– О чём ты, Серёженька? Какой Маркин? Он же умер.
– Нет, не верь. Такие не умирают. Они – везде. Как вы не понимаете? Как вы не видите этого?
В охватившем его беспокойстве Беляков вскочил с дивана, снова сел и закрыл лицо руками.
– Они везде, – шептал Сергей Сергеевич. – Срочно нужно идти… что-то делать.
– На, попей водички, Серёженька. Успокойся.
Муся вложила в руку мужа стакан с водой, подобрала валявшийся на полу телевизионный пульт и нажала на красную кнопку. Экран погас.
– Вот всё и кончилось, дорогой. Забудь. А хочешь, завтра к дяде Лёве поедем? Посидим, тяпните с ним по маленькой, как раньше…
2013-2018 гг.
Примечания
1
Говорят, мы хотим революцию. Мы хотим изменить мир. (англ.)
2
Наше движение будет расти и увеличиваться. Оно показывает, что есть уже несколько горячих точек, которые сформировались, по которым либо надо продолжить дискуссию, либо надо принять какое-то развилочное решение. (англ.)
3
Определённо, это стоит посмотреть (англ.)
4
Ждите (англ.)
5
Джон Милтон Кейдж (John Milton Cage, 1912-1992 гг.) – американский композитор, поэт, философ, художник. Знаковая фигура послевоенного авангарда.
6
От французского Cherchez la femme – Ищите женщину.
7
Искаженное от «Куда черт (конь) с копытом, туда и рак с клешнёй».
8
Зиночка Кибрит – одна из трёх персонажей в советском телесериале о милиции «Следствие ведут ЗнаТоКи».
- Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус - Русская классическая проза
- Сердце и другие органы - Валерий Борисович Бочков - Русская классическая проза
- К северу от первой парты - Александр Калинин - Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Ночью по Сети - Феликс Сапсай - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Школьный дневник Петрова-Водкина - Валерий Борисович Поздеев - Русская классическая проза
- Точка невозврата. Из трилогии «И калитку открыли…» - Михаил Ильич Хесин - Полицейский детектив / Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин - Русская классическая проза
- Деревянное растение - Андрей Платонов - Русская классическая проза