Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В качестве основного доказательства исконного правового нигилизма россиян рассматриваются поговорки. «Отрицание ценности закона, ценности моральных устоев и норм… столь прочно укоренилось в сознании российского народа, что это не могло не найти объективного своего отражения в устном народном творчестве (пословицах и поговорках)… «Закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло», «Там и закон, где судья знаком», «В суд пойдешь — правды не найдешь», «С бедным не дружись, с богатым не судись» и т. п.»[503]. Как правило, иных доказательств просто нет.
Все же недооценивать опасность подобных «теорий» ни в коем случае нельзя. Они разрушают сознание подрастающего поколения, «вымывая» из него общенациональные ценности и достижения российской культуры. В России фактически идет бесконтрольная антинациональная пропаганда. О ее масштабах остается только догадываться.
Более того, научным миром сегодня открыто предлагается «разорвать наследственную линию» россиян. Так, С. И. Иванов, видя основную причину «живучести» правового нигилизма в наследии прошлого, предлагает, «памятуя о том, насколько устойчивы стереотипы, как легко передаются они младшим, разорвать эту «наследственную линию»»[504].
Выходит, что все россияне — «правовые нигилисты», которые не хотят жить по законам? Отдельные исследователи уверены в этом: по их мнению, правовой нигилизм — это «характерная особенность российского менталитета со всеми его составляющими»[505]. По-видимому, российские ученые вслед за своими западными коллегами сделали «важное научное открытие», что весь российский народ представляет собой сборище дикарей.
Объяснение правового нигилизма, в котором якобы погрязла Россия, можно сформулировать очень просто: «Рабской душе русских право недоступно». Несмотря на очевидную скандальность этого утверждения, оно находит все больший отклик в научной среде. Российская интеллигенция, так же как и интеллигенция национал-социалистической Германии, заявляет, что русские — это рабы по своей национальной природе, «недочеловеки». Делается это осторожно, полунамеками: «не до конца преодоленное крепостное сознание», «комплекс сервильности» и т. д.
Вдумаемся в слова С. Л. Баяхчевой: «Главным препятствием со времен Чаадаева и до сих пор является то, что мы до конца так и не преодолели психологию рабства, а оно порождает страх, эгоизм и местничество»[506]. На «рабскую психологию» русского народа указывает и А. Г. Сорокин. «Привычку к несвободе» упоминает Р. С. Байниязов: «Для россиянина удобным и знакомым является подчинение какому-либо внешнему авторитету. Российское общество никогда не находилось в состоянии гражданской и политической свободы, а главное, и не стремилось к ней, за исключением отдельных личностей. Национальное сознание России «ищет» больше правду, чем пути выхода из положения зависимого и подчиненного»[507]. По его мнению, «столетия политического и экономического бесправия, холопства, крепостничества, чудовищные преступления коммунистического режима против собственных граждан и многое другое оставили на российском менталитете неизгладимый отпечаток»[508].
Оказывается, что дух крепостничества «никем не осознается, он просто имеет место быть. Он течет в наших жилах вместе с кровью, он сидит в каждой клеточке наших организмов, независимо от того, кем мы являемся, к какой партии принадлежим, какие убеждения имеем и что думаем о себе и других»[509].
Отдельные представители социологической науки идут еще дальше. Как отмечает доктор исторических наук, экс-директор Института социологии РАН Л. М. Дробижева, «сейчас в социологии появился такой термин, как «бесхребетное» или «беспозвоночное» существо. У него нет никакого «стержня», который дал бы опору. Именно поэтому люди затрудняются делать прогнозы даже до 2012 года и уж тем более — до 2020 года»[510].
«Рабский характер» русской души обосновывается и таким способом: «…Российский менталитет славится своей всепоглощаемостью, всеядностью, всеперевариваемостью. То есть он может поглотить и переварить, кажется, все, что угодно, попавшее на его территорию, и переварить во что-то себе подобное, в себя. В том числе любые идеи, реформы, преобразования. Об этом свойстве российского менталитета существует такое нелестное мнение: в России какой бы строй ни устанавливали, все равно получается рабовладельческий. Вряд ли могут стать исключением из этого печального правила и современные реформы»[511].
Некоторые даже пытаются описать «новый тип» россиянина: «Уже начинают оказывать влияние определенные качества нации, сложившиеся в веках такого существования: холопская униженность, разрушительное отношение к миру, всеохватывающий нигилизм (мир предстает как бы чужим, враждебным — ведь у крепостного все отнято, нет ничего своего, даже жизнью распоряжается всецело его господин), культ твердой руки, хозяина, сознание правомерности жизни под насилием и в насилии, нетерпимость…»[512]
Косвенно доказывается тезис, что «рабская психология» русских обусловлена самим характером государственной власти в России и наоборот. Так, Т. Ф. Юдина пишет, что «правосознание раба — это покорность, унижение, но никак не признание и не уважение к закону… Деспотический характер государственной власти в Российской Федерации обусловил формирование такого уровня правосознания российского общества, характерной чертой которого является правовой нигилизм»[513]. Д. Н. Вороненков открыл у россиянина «рабски бунтарское отношение к власти», в котором «содержится наиболее глубинная предпосылка правового нигилизма русских людей. В самом деле, как рабская покорность власти, так и бунт против нее не имеют никакого отношения к цивилизованным, правовым формам взаимодействия между государством и обществом»[514].
Даже предпринимаются попытки проследить исторические корни «рабского начала» в душе русских: «…законы природы были подменены в жизни русичей их трактовкой чужеземной христианской религии… В действительности христианство — религия рабов и маргиналов — помогло воинам, приглашенным охранять русскую землю, стать ее хозяевами, а настоящего хозяина ее — свободолюбивый народ — превратить в рабов и крепостных, от статуса которых он и до сих пор не вполне избавился»[515].
И. Б. Орлов убежден, что «за три столетия господства ордынцев население привыкло к жестокости как к неизбежному следствию властвования, а возможность облобызать стопы царя нередко вызывала умиление и рабский восторг. Это качество униженного послушания проявилось и в XX веке»[516].
Академик Э. А. Поздняков рассматривает русскую историю исключительно как историю рабства[517]. В связи с этим автор полностью отказывает русским людям в чувстве патриотизма: «Конечно, спору нет — подлинный, или просвещенный, патриотизм существует там, где простая любовь к своей отчизне соединяется с чувством гордости за общественные и государственные институты, уважения к принципам и идеалам, на которых строится общество. Такое соединение существует, возможно, где- нибудь в других местах, скажем, в Соединенных Штатах или в Англии. В России, увы, такой гармоничный сплав по ряду причин… отсутствует»[518].
Делаются попытки вывести «рабский характер» русских из его традиционных черт: «русское искание правды жизни всегда принимало нигилистический характер»[519]; «…отдаленные корни правового нигилизма не только уходят вглубь истории российского государства, но и изначально неразрывно связаны с нравственными, по сути, категориями «правды», «добра», «справедливости», «гуманности» и т. п.»[520]. В этом же контексте упоминается и «стремление русского человека к абсолютной правде и справедливости, к абсолютному добру, то есть к неким крайним категориям»[521] и т. д.
Зачастую рассуждения о свободе принимают явно выраженную антирусскую окраску: «В правосознании россиян нравственность в целом всегда доминировала над правом. Поступать по законам совести, а не по писаным законам было общепринято в России. Это, кстати, также является одной из причин пренебрежительного отношения россиян к юридическим нормам и законам, а особенно к тем из них, которые расходятся в той или иной мере с нравственными нормами… Действительно, мечта о свободе издавна жила в русском народе, обреченном историей на многовековую зависимость от деспотической власти царя, чиновника, помещика. Но мечтал он не о свободе в западном понимании, предполагающем ее включение в определенный общественный порядок… Свобода «по-русски» выражалась понятием «воли» Эта чисто индивидуальная, не ограниченная социальными нормами и законом свобода представляет собой преимущественно стремление к бегству от общества… То есть для русского человека место свободы занимает «воля» как свобода лишь для себя и безразличие к чужой свободе, приводящее к беззаконию, произволу и анархии»[522].
- Русская война - Александр Дугин - Публицистика
- Информационные войны и будущее - без автора - Публицистика
- Информационная война в режиме STANDALONE - Александр Коваленко - Публицистика
- Советский Союз, который мы потеряли - Сергей Вальцев - Публицистика
- Будущее уже началось: Что ждет каждого из нас в XXI веке? - Брюс Стерлинг - Публицистика
- Нарковойны XXI века. Оружие массового поражения - Дэн Перцефф - Публицистика
- В этой сказке… Сборник статей - Александр Александрович Шевцов - Культурология / Публицистика / Языкознание
- Украина: экономика смуты или деньги на крови - Валентин Катасонов - Публицистика
- Холодная война против России - Олег Платонов - Публицистика
- Завтра будет война - Андрей Буровский - Публицистика