Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А муж? – задумчиво произнесла она.
– А муж и тем более, – безапелляционно заверил я.
– Знаете, создается впечатление – мы с вами как заговорщики беседуем.
– Давайте тогда шепотом, – предложил я, шутливо снижая голос.
– И все-таки нет, мой дорогой Миша. Понимаю. А душа противится.
– Потому что ничего не было! – выпалил я решительно, уверенный в своей правоте. – Я не сомневаюсь, вас отдали замуж без любви!!! Или скажете, не так все было!?
– Без любви, без любви. … Вы же ничего не знаете мой дорогой. … Если бы только можно было все изменить!! Нет, что уж там! Лучше не начинать этот разговор вовсе.
Она замолчала в волнении, подошла к проему купе, приоткрыла дверь и тут же плотно захлопнула, очевидно, убедившись, что никто не подслушивает.
– Ничего вы не знаете, – подтвердила моя попутчица уверенно.
– Мне и знать нечего.
Я встал, подошел к ней, и смело взял ее за руки. Она торопливо взглянула на меня снизу вверх, не убрала руки, но посмотрела затравленно и с легким испугом.
– У меня это на лице написано?!!! Что я страдаю – и у меня не было в жизни настоящей любви?
– Смотрю в ваши грустные глаза. А в них тоска беспросветная – робость и послушание Мария Александровна!
– Это от Бога. Он всемогущ и всевидящ!
– Нет. Это от отчаяния. Не верите вы ни во что. Просто плывете по течению. Все за вас решают. Везде флажки красные. Туда нельзя, туда не ходи.
– Вот вы говорите Миша, душа сопротивляется? Умом понимаю, что вы правы. Так и есть. Что я по большому счету видела? Да ничего! Вяжу, вышиваю, прислуживаю за мужем и сильно хочу ему понравиться, даже когда мне противно. В то время – когда мы с ним брачное ложе делим – мне больше противно, чем хорошо.
– И выхода нет?
– La sortie je ne vois pas. (Выхода не вижу. фр.)
Я крепче сжал ее руки. Моя спутница не противилась. Лицо ее оказалось близко. Я прижался к ее горячей щеке.
– Говорите, Маша. Говорите. Я слушаю.
Она отстранилась, но только слегка, не по настоящему.
– О чем?
– Так просто. Мне все равно – лишь бы слышать ваш голос!
Мои губы были совсем рядом с ее лицом. Я ощущал ее горячее дыхание.
– Все что мы делаем, это так скоропалительно и нехорошо, – урезонивала она меня, – я себя не узнаю. Что вы можете обо мне подумать!? Я веду себя как девка!
– Вы до невозможности красивы и очаровательны… до невозможности!
– А от чего вы не освободите мои руки?
– Вы этого хотите?
– Я сама не знаю – что хочу.
Маша сильней отвернулась к окну, опуская голову вниз, при этом, не делая попыток убрать свои ладони из моих рук. Я чувствовал, как они слегка подрагивают.
Я взял ее за подбородок и повернул к себе. Она слегка приоткрыла рот и «послушно-обреченно» закрыла глаза. Я коснулся ее воспаленно сухих губ. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я целовал ее долго упрямо, пока ее губы немножко не распухли, а дыхание не стало прерывистым. Наконец она усилием воли легонько оттолкнула меня, и сев в угол – заплакала.
– О чем вы плачете? Зачем вы так огорчаетесь?
– Я ничего не могу. Все во мне восстает. Сопротивляется. Я хочу обратиться к царю нашему небесному – за спасением. Это насилие надо мной. Это все пошло. Пошло! Да! И другого слова я не нахожу. Если вы хоть чуть-чуть уважаете меня, вы сейчас же должны уйти. Слышите! Я не могу вас выгнать. Вы сами это должны сделать! Прошу вас. Заклинаю всем святым!
Я подошел. Опустился на колени. Поцеловал ей руки, и каждый пальчик в отдельности. Потом встал. Поклонился и вышел в коридор.
Проводник уже зажег тусклые фонари в конце и начале вагона. Желтые пятна света, не столько освещали его – сколько давали направление для движения. Я зашел в свое купе и стал смотреть в окно. Скоро должен был показаться Лахтинский разлив. И, правда, поезд замедлил скорость и неспешно вполз на 300-аршинный свайный мост, который располагался параллельно Лахтинской дамбе. Сколько я не смотрел в ночь – дамбы не было видно, только угадывалось что-то большое и темное, что надвигалось и надвигалось на тебя, но никак не могло поглотить.
«Скоро Сестрорецк, – замелькали мысли в голове. – И все кончится. Один поцелуй! Бесконечно долгий поцелуй! Такая умопомрачительная красавица, а так нежна и стеснительна! Такого не может быть!! Почему? Потому что такого не может быть никогда! Это же учительница, а не девка. А французский?! А ее трепет в моих руках!? А почему она меня гнала? Я чувствовал ее всю! Несколько мгновений – но всю. Это было единение! Не обольщайся! Просто Сурож! Легкое замешательство. Сейчас она уже наверно пришла в себя. Жалеет! Конечно, жалеет, а может не очень? Что с того? Как молния, что-то вспыхнуло между нами, и тут же оборвалась – как струна, и беспомощно повисла, сломав весь инструмент, и будь ты самим великим музыкантом, уже не сыграть на нем. Слишком все скоротечно! Слишком. И она это понимает, и я это чувствую – осознаю! Так бы и ехать, и ехать всю жизнь! Только чувствовать, что она рядом – совсем близко: и вспоминать ее теплые губы; закрытые трепещущие ресницы; горячее дыхание; голос, волосы – всю ее такую домашнюю, нерастраченную, желанную!»
Я собрал свои немногочисленные пожитки, сложил их в желтый саквояж и присел на дорожку на краешек полки. Стало так одиноко. Обидно. Других мыслей – кроме жалости и несправедливости устройства этого мира, не приходило в голову. Было все безразлично и пусто. Казалось, я находился в доме, из которой вынесли абсолютно все вещи и даже вынули окна и двери, и сквозняк гулял в пустых комнатах, и шевелил листами газет и журналов, и откидывал засаленную старую занавеску из дешевого ситца, и только где-то по привычке слышалась песнь сверчка. Он один не понял, что дом покинут.
Паровоз, было набравший привычную скорость, сбросил тягловое усилие, и колеса по рельсам застучали медленней – все реже и реже. Издалека раздался приветственный гудок, и он тут же отозвался, задохнулся сиплым басом.
Поплыли станционные огни, мутным желтым светом заливая столик, полки; и кругом бегущие по купе тени, перемежаясь, накрывали меня, исчезали, становясь, все более медлительными. Наконец, машинист притормозил сильней, и вагоны дробной чередой застучали буферами, останавливаясь окончательно.
«Ну, вот и все!» – подумал я, поднимаясь, оглядывая второпях еще раз купе и пытаясь при этом не скользить глазами по тонкой переборке, которая отделяла меня от моей милой спутницы. Там было необычно тихо. Я нарочито громко щелкнул замком и хлопнул дверью, выходя в коридор. В ответ тишина. Я медленно, шаркая как старик, поплелся на выход и уже почти вышел, как позади себя услышал робкий щелчок и скрип открываемой двери. Я остановился, боясь обернуться и ошибиться в своих предположениях. «Только не оборачиваться!» загадал я. Наконец, рядом у уха почувствовал горячее дыхание и громкий взволнованный шепот:
– Вы не зашли!?
– Зачем?
– Попрощаться.
– Зачем, – тупо и неприязненно повторил я опять, не понимая сам, что говорю, и что со мной происходит.
– Пра-а-авда за-а-чем, – сказала она, в задумчивости растягивая слова.
И растерялась.
– Так глупо, – сказал я, – один миг счастья!
– Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, – неуверенно промолвила она.
– На счет вас не знаю, а мне, … а мне, ну как-то, … – растерялся я, не зная как продолжить.
– Так мы с вами и не сыграли в вашу игру на откровенность, – с грустной улыбкой в голосе сказала Маша.
– Вы правы. Что-то не получилось. Наверно я зря ушел.
Я смотрел на нее отчужденно и голос мой звучал как бы издалека.
Она ничего не ответила. Я подождал и вышел на перрон. Маша последовала за мной. Она взяла рукав моей рубашки и, отцепила серебряную винтажную запонку с зеленым дымчатым нефритом. Тугая квадратная запонка, поддалась с трудом, но ее ловкие маленькие пальчики пересилили плотную ткань.
– Вот так! – она спрятала ее у себя в кулачке.
– На память? – грустно улыбнувшись, поинтересовался я.
– На память! – согласилась Маша, и голос ее дрогнул.
– Будете меня вспоминать!? Это хорошо.
– Ничего хорошего. Я почти месяц буду на Сестрорецком курорте в Ахъ-Ярви, под Райволой. Если вы… если вам вдруг понадобится ваша запонка, вы всегда можете ее забрать.
Я притянул ее к себе. Она быстро и трепетно прижалась, но в губы целовать не позволила.
– Нет! Нет! Это совсем ни к чему. Увидят.
Прозвучал натужный свисток паровоза. Я подвел ее к подножке, помог взобраться и когда поезд тронулся – она, робко оглянувшись, сама, быстро поцеловала меня в губы и сунула что-то в руку.
Пока поезд не скрылся в темноте, я видел ее бледное лицо, белую фигурку и тонкую руку похожую на шею лебедя. Она махала ей и виновато улыбалась на прощание.
- Куплена и оплачена - Джордан Мари - Современные любовные романы
- Искупление Камдена - Л. П. Довер - Современные любовные романы / Эротика
- Бессердечный - Мишель Хёрд - Современные любовные романы
- Впусти меня в своё сердце (СИ) - Филатова Елена - Современные любовные романы
- Сводный Тиран - Вероника Царева - Современные любовные романы / Эротика
- Секрет счастья неидеальной женщины - Елена Третьякова - Короткие любовные романы / Современные любовные романы
- Его Рыжая (СИ) - Кинкейд Алексия - Современные любовные романы
- Право стать отцом (СИ) - Ладыгина Наталия - Современные любовные романы
- Помню тебя - Кэтрин Уэст - Современные любовные романы
- Токсичный ручей - Кей Си Кин - Современные любовные романы