Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну, ладно. Давай ее сюда, - сказал монохроматичный Сережа. Твою беду я сохраню в отдельной коробке.
Я помотал головой. Говорить не мог.
- Не отдашь?
Я опять помотал головой. Сережа понял.
- Понимаю, - сказал он. - Понимаю. Праведное "за что?" и жажда мщения. Никто не хочет ждать, все рвутся догонять. Ну, догонишь, схватишь за руку, потащишь за собой. А дальше? Логичное продолжение запрешь в четырех стенах, бросишь в каменный мешок, посадишь на цепь. Так?
- Что же делать?
- Ждать. Ждать, когда придет сама. Сама. Тебе ведь нужна не та, которая ушла от тебя, а та, которой нужен ты. Когда она станет такой, она придет. Сама.
- А если не станет?
- Если будет знать, что ждешь, станет.
По-моему, его уверенность граничила с безумием.
- Ты многого дождался?
- Дождусь, - уверенно сказал Сережа. - Раньше я тоже метался. Вот, смотри, - он завернул рукав рубашки. Повыше запясться рука была усеяна оспинами от затушенных об нее сигарет. Некоторые ожоги были совсем свежие. - И она приходила, перевязывала, жалела, а потом... потом опять уходила. Нельзя давить, хватать за руку и тащить за собой. Нужно просто ждать. Она знает, что я жду. Я звоню ей каждый день и говорю, что жду. По каким бы дорогам она ни ходила, Рим для нее там, где я ее жду. Она сама придет.
"Черта с два!" - хотел сказать я, но вовремя спохватился и сказал совсем другое.
Сережа помрачнел и надолго замолчал. Я ждал.
- Ты сошел с ума, - наконец сказал он.
- Может быть.
- Туда можно войти, но вернешься уже не ты. Ты, но не такой.
- Посмотрим.
- Или вообще не вернешься.
- Прорвемся.
- Не ожидал от тебя. Впрочем, от Вероники тоже. В конце концов, это не по-товарищески! Слушай, не пори горячку, а? Хочешь шоколадку? совсем уж жалобно предложил Сережа. - Я в одном буржуйском журнале прочел, что шоколад в таких случаях здорово помогает.
Он начал многословно распространяться о пользе шоколада, а я молчал и ждал. Я уже знал, что он не откажет. Он просто не может, не умеет отказывать. Циркуль Давид, помнится, полгода держал у него ударную установку и мотоцикл "Хонда" с коляской, девочки-аборигенки, прибегая зимой на танцы, заваливали комнату до потолка своими шубками, сапожками и теплыми колготками. И никому Сережа не отказывал.
С какой стати он мне откажет? Да и не сделается ничего с его сокровищем.
- Ладно, - со вздохом сказал Сережа. Похоже, он здорово жалел, что в свое время проговорился мне. Он задернул шторы и открыл дверцу холодильника. Я вздрогнул: в точно таком же холодильнике Марк Клавдий Марцелл хранил ангельские сердца. Но Сережа вынул из морозилки не сердце. Там, обернутая в несколько слоев плотной черной бумаги, содержалась его неразделенная любовь. Содержалась давно, и никто, даже я, не знал, кому предназначена вторая половина.
Сережа тщательно протер стол и только после этого освободил свое сокровище от бумаги и укрепил посреди стола на штативе от фотоаппарата.
Неразделенная любовь размером и формой была как кирпич. Она была полупрозрачная, гладкая, с белыми прожилками внутри, светилась розовым светом и почему-то пахла рыбой.
- Видишь, - прошептал Сережа. - Посередине трещинка. С каждым днем она все глубже и глубже. Та, которая должна прийти, придет и возьмет свою половину. Ждать осталось недолго.
Я никакой трещинки не заметил. Сережина неразделенная любовь структуру, по-моему, имела монокристаллическую.
- Вот, смотри вдоль грани, - сказал Сережа. - Туда смотри, вглубь. Зря ты это затеял... Смотри, а потом, если не передумаешь, иди.
Я добился своего, и Сережу мне стало немного жаль. Он имел и дал мне то, чем не мог воспользоваться сам. Я хотел сказать ему какие-нибудь добрые слова, но ничего не смог придумать. Не до того мне было. Я вплотную приблизился к гладкой поверхности кристалла и стал смотреть.
И ничего не увидел, кроме своего отражения. Мы долго смотрели друг другу в глаза, я и мое отражение. А потом в зрачках отражения мелькнула неясная тень. Я сразу догадался, кто это, и едва не вскрикнул. Тень пропала. Вместо нее я увидел множество крохотных людских фигурок, волокущих каменные глыбы. Они укладывали глыбы одна на другую, с невероятной быстротой выстраивая стену, и скоро она была готова. Фигурки пропали, стена отдалилась, и стало ясно, что она окружает стоящий на равнине огромный город. Вдали виднелась гряда пологих холмов, а еще дальше неясно синел многовершинный горный хребет. Город отдалялся и стал едва заметен у подножия гор. Послышался глухой рокот разбивающихся о берег волн, звон металла и крики. Черные крутобокие суда по волнам неслись к берегу. Длинные весла разом вспаривали воду. Брызги попали мне на лицо, и я зажмурился. А когда протер глаза, передо мной была дорога, прихотливо вьющаяся среди поросших кустарником холмов. Я шагнул, и ноги по щиколотку погрузились в горячую шелковистую пыль.
Небо было того экономического немаркого цвета, который жены выбирают для рубашек нелюбимых мужей, а комендант общежитии - для панелей в коридорах. Дорога была прямохожей и прямоезжей, вдрызг разбитой. На обочинах валялись обломки надежд и разбитые судьбы.
Надежды еще посверкивали кое-где радужным сквозь ржавчину, а судьбы топорщились гнутой арматурой. Кто-то в сером на склоне холма пытался выправить арматуру своей судьбы газовой горелкой.
Дорога была бы обычной...
Следы велосипедных шин, копыт, кроссовок, колесниц, гусениц, рифленых подошв ("Саламандра"), лаптей, онучей, сандалий и женских шпилек покрывали ее многослойными письменами.
Читать их я не умел.
Дорога была бы обычной, если бы не одна строчка, выписанная легчайшими, глубиной в одну пылинку, следами босых ног тридцать четвертого размера.
Вероника!
Она здесь прошла. Это ее следы, и шрамик от пореза на левой пятке. Прошлым летом в Гагре она наступила на стекло. Она могла в долю секунды заживить ранку, но не стала этого делать. Я нес ее с пляжа на руках. Теплую, родную, пахнущую морем и солнцем, очень тихую и нежную, и чувствовал... Черта с два объяснишь, что чувствовал! Южные люди останавливали свои витриноподобные авто и предлагали помощь, продавщицы киосков с газводой выглядывали из-за павлиньих перьев и зеленели от зависти, а вскоре весь город высыпал на улицу и, стоя на тротуарах, смотрел, как я несу мою Веронику. Я нес ее, и не было усталости. Я готов был нести ее на край света, но принес в дом, в котором мы снимали комнату у славного армянина Макар Макарыча. Ночью я протянул руку за окно, и самая крупная звезда из зенита скатилась мне на ладонь.
А потом наступило утро, и у меня ныли мышцы на руках. Я хотел найти звезду, чтобы водрузить ее наместо, пока никто не заметил пропажу, но она куда-то подевалась. На улице слишком многие обращали на нас внимание, и мне это не нравилось. Я увез Веронику домой. Не тогда ли начались осенние мелкие дожди? А ведь верно! Как это я раньше не догадался! Неужто кто-нибудь из тех попсовых пляжных мальчиков, что материализовывались рядом с Вероникой, стоило мне на минуту ее оставить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- И распахнутся двери - Олег Корабельников - Научная Фантастика
- Меч Короля Артура - Владимир Щербаков - Научная Фантастика
- Ведьма - Фриц Лейбер - Научная Фантастика
- Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая - Сен ВЕСТО - Научная Фантастика
- Пчёлы - Александр Сальников - Научная Фантастика
- Разноцветные корабли - Зенна Хендерсон - Научная Фантастика
- На Венере опять идут дожди - Евгений Валерьевич Яцковский - Космическая фантастика / Научная Фантастика
- Властители Зла. Кн. 1. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви) - Джек Вэнс - Научная Фантастика
- Вторая петля - Игорь Ткаченко - Научная Фантастика
- Записки одного армагеддона - Игорь Ткаченко - Научная Фантастика