я. 
– А разве кто-то сказал «обедать»? Просто мы будем есть суп, а потом шоколадный торт. Я испекла его специально для тебя. Ко мне редко приходят гости. Я так рада, что ты захотела прийти.
 Я не стала выводить пани Стефанию из заблуждения, что это не я захотела прийти, а что это мне как бы в наказание велели навестить ее.
 Помню ту первую встречу. Мы проговорили долго. Обо всем и ни о чем. Потом я играла на пианино по слуху все мелодии из «Грязных танцев», а под конец пообещала, что принесу кассету и мы посмотрим ее вместе.
 В тот день я впервые испытала странное ощущение: меня кто-то слушает! Кто-то интересуется не только тем, сделала ли я домашнее задание и занималась ли на пианино. Мне было приятно, что для кого-то, наконец, я оказалась достаточно интересным человеком, чтобы поговорить со мной. Для той пятнадцатилетней девочки, которой я тогда была, это оказалось очень важным.
 3
 Когда сегодня вспоминаю о пани Стефании – об этой маленькой женщине с огромным сердцем и великой душой, – я улыбаюсь. Когда я думаю о своем жизненном выборе, я знаю, что за каждым из моих решений стоит именно она. Она никогда ничего мне не навязывала, но умела задавать правильные вопросы. Ответ на них часто расширял мои горизонты и открывал мне глаза на мир.
 Пани Стефания заметила, что я одарена по части искусства. Родители рано обнаружили мои музыкальные таланты, а о наличии у меня каких-то других способностей я даже не подозревала. Да и не было случая проявить себя в чем-то другом, нежели школьные утренники. Пани Стефания была кладезем идей. Не помню, что стало толчком к тому, что мы впервые с ней стали что-то делать вместе. У нее был большой дубовый сундук, полный разных сокровищ; он стоял прямо у окна, и там она держала пряжу, ткани, трикотаж, аккуратно свернутые ленты и прекрасные кружева.
 Она научила меня вязать на спицах, вязать крючком. Мы вышивали, шили. Мы даже сшили мне платье на мой выпускной.
 – А какое бы ты хотела? – спросила она меня.
 – Пани Стефания, я его уже придумала. Я мысленно вижу его, но в продаже такого нигде не встречала!
 – Ты хорошо смотрела?
 – Я была в нескольких магазинах. На Свентоянской в Гдыне, в центре Гданьска. У меня уже пропало желание ходить и искать.
 – А ты нарисуй его, – попросила она.
 – Ну, нарисую, и что – у меня нет такого волшебного карандаша, чтобы оно само сошло с рисунка, – улыбнулась я.
 – Ошибаешься, у тебя есть главное, у тебя есть талант. Сошьем!
 – Но, пани Стефания, я не умею так шить!
 – Совместными усилиями справимся! – Она прошла в соседнюю комнату и принесла бумагу. – Рисуй. А потом решим, что и как.
 * * *
 Я просидела над этим проектом несколько дней. Пани Стефания морщилась, ворчала, указывала на ошибки, но в то же время хвалила интересные решения. Потом мы поехали на трамвае во Вжешч [3] – выбрать нужный материал. Я не могла дождаться, когда приступлю к шитью. Блестящий темно-синий. Немного кружев, которые мы вытащили из ее волшебного сундука, немного шифона. Мое платье должно быть самым красивым!
 * * *
 Всю радость испортила мама. С ней такое частенько случалось. Однажды я вернулась от пани Стефании (платье уже было скроено), и мама спросила, есть ли у меня платье для выпускного вечера.
 – Мы совсем забыли о нем! – сказала она, не отрываясь от чтения какой-то научной книги, бросая на меня при этом взгляды. Сколько себя помню, она всегда могла делать несколько дел сразу.
 – Зато я не забыла, – улыбнулась я и вытащила рисунок, который носила с собой уже неделю.
 – Что это? – Она с неподдельным любопытством рассматривала рисунок.
 – Мое платье, – ответила я.
 – Ну, пока что я вижу всего лишь рисунок платья. А шить-то кто его будет?
 – Я сама.
 – Но, доченька, – озабоченно сказала мама. – Что с тобой? Ты ведь никогда такого платья не сошьешь!
 Меня аж передернуло.
 – Мама, я уже начала.
 – Ну не знаю, – поморщилась она. – Смотри, чтобы нам потом в последнюю минуту не пришлось рыскать по магазинам в поисках чего-то приличного.
 И тогда я пообещала себе, что мое платье будет самым красивым в мире. Я поклялась, что оно устроит всех. Маму, пани Стефанию, всех моих подруг и, наконец, – меня саму. Так оно и случилось. Мама очень удивилась, когда увидела его, – так удивилась, что даже лишилась дара речи и не похвалила меня. Но потом этот дар к ней вернулся, и я много раз слышала, как она хвасталась по телефону своим подругам:
 – Ты представляешь, Ася, Зося сама сшила себе платье. Красивое – закачаешься! Верх такой кружевной, приталенное, а низ – шифон. Выглядит как из лучшего ателье, – смеялась она. – Нет, ни швеею, ни даже дизайнером она не будет! Куда будет поступать? Ну, об этом еще рано говорить, ей еще четыре года учиться…
 А впрочем, куда может поступать девочка, если папа врач, мама врач? Придет время, и, если не поглупеет, – на медицинский. Хотя что-то там бормочет об архитектуре, ходит на занятия по рисунку, но это, думаю, несерьезно. Подождем. Думаю, ей там скоро надоест.
 * * *
 А когда пришло время поступать, мама никак не могла смириться с моим первым самостоятельным решением – архитектурным факультетом гданьской Политехники. Папе было, наверное, все равно, но мама надеялась, что я продолжу семейную врачебную традицию.
 Долгие разговоры с пани Стефанией о том, чем я хотела бы заниматься в будущем, привели к тому, что я подала документы в политехнический институт… И в медицинский тоже. Ради душевного спокойствия. Чтобы иметь возможность как можно дольше откладывать разговор на тему учебы. А идти на экзамен я вообще не собиралась. Я не любила оставаться в проигрыше.
 Пани Стефания организовала мне репетитора по рисованию, по истории искусства, а сама стала исключительным подспорьем для подготовки по теме «Портрет».
 – Ладно, портрет у нас уже есть. В чем еще надо попрактиковаться?
 – Еще натюрморт.
 – Натюрморт? В переводе с французского «мертвая натура»? Для этого вряд ли сгожусь, дорогая, я пока еще слишком живая.
 Я расхохоталась:
 – И слава богу, чем дольше – тем лучше!
 – Согласна!
 Мне казалось, что пани Стефания всегда будет присутствовать в моем мире. Так оно и вышло. От нее осталось много портретов, рисованных карандашом, углем, написанных акварелью и маслом. Некоторые были оправлены в рамочку и висели на стене, а другие спрятаны в толстую темно-синюю папку.
 В итоге