Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VII
Нынешним летом, когда я однажды сидел после завтрака перед кафе на бульваре С.-Мишель, пробегая газеты, кто-то громко, крикливым тенорком, окликнул меня по-русски. Смотрю и не верю глазам: передо мной стоял Орешников с супругой.
Аркадий Николаевич, значительно потолстевший, с солидным брюшком, круглый, крепкий и румяный, мало постаревший, весело поводил своими сочными толстыми губами и добродушно улыбался. В петлице краснела орденская ленточка.
- Не узнаете?
- Как не узнать!
Он радостно облобызался со мной троекратно, засуслив мне губы, а Надежда Павловна, изящно, по последней моде одетая, гладкая и раздобревшая, глядевшая из-под белой вуалетки с мушками еще довольно моложавой для своих сорока лет, приветливо, по-родственному пожала мне руку.
- Наконец-то встретили русского человека, да еще родственника! радостно отдуваясь, проговорил Орешников, присаживаясь с Надеждой Павловной к моему столику. - А то пять дней путаемся в Париже и ни одной русской души.
В эту минуту спешно подошел гарсон, вопросительно глядя, в ожидании заказа.
- Чего, Наденька, хочешь? Ведь здесь, в свободной стране, нельзя так просто посидеть. Непременно ешь или пей! - иронически прибавил Аркадий Николаевич.
- Все равно... какого-нибудь питья.
- Вы что это пьете? - обратился Орешников ко мне.
- Гренадин.
- Ну и мы, Наденька, спросим гренадину. Только не фальсификация ли это какая-нибудь, а? Ведь тут держи ухо востро... всякую дрянь дадут...
Аркадий Николаевич говорил так громко, что на него взглянули.
- Говори тише, Аркадий! - остановила его Наденька.
И почему-то особенно приветливо, даже заискивающе улыбаясь гарсону, как делают многие русские дамы, первый раз бывающие за границей и желающие перед всеми показать, что они не "варварки", - Надежда Павловна, видимо рассчитывая щегольнуть своим французским выговором, произнесла, слегка грассируя:
- Deux grenadines, s'il vous plait!*
______________
* Два гренадина, пожалуйста! (франц.)
После нескольких расспросов о родных и общих знакомых, я осведомился, давно ли Орешниковы за границей.
- Месяца уже полтора... Доктора послали Наденьку в Франценсбад{156}, а я кстати в Мариенбаде{156} свой жир спускал... Вот сюда на десять дней приехали, да, кажется, послезавтра уедем...
- Что так?
- И по деткам соскучились, и по России... Не нравится нам вся эта прогнившая цивилизация... Ну и французы тоже... Нечего сказать, хваленый любезный народ! Просто, я вам скажу, дрянь! - со своей обычной развязной решительностью прибавил Аркадий Николаевич, возвышая голос и видимо начиная закипать.
- Аркадий! Потише... На нас обращают внимание! - снова остановила его Надежда Павловна.
В ее тихом, мягком голосе слышалось почти приказание.
- А пусть обращают. Плевать мне на них! - продолжал Орешников, значительно понижая однако свой крикливый голос. - Пора уже нам перестать раболепствовать перед иностранцами и стыдиться, что мы русские...
И, проговорив эту тираду, Орешников хлебнул питья и продолжал:
- Да, прожужжали нам уши: Европа, парламент, удивительные порядки, а как посмотришь, никакого здесь настоящего порядка нет. Один лишь показной лоск, фальшь, обман, болтовня и обирательство. Еще называется свободная страна... Хваленая французская республика. Везде: "Liberte, Fraternite, Egalite"*, а с меня, подлецы, на таможне слупили шестьдесят франков за папиросы! Как вам это понравится? - прибавил Орешников, видимо раздражаясь при этом воспоминании.
______________
* "Свобода, Братство, Равенство" (франц.).
- Вы, верно, не объявили, что у вас есть папиросы? - заметил я, сдерживая улыбку.
- Положим, не объявил. Так что за беда, если у путешественника папиросы... не курить же здешнюю дрянь! Кажется, можно понять, что я их везу не для продажи... Ну, я и рассовал две тысячи папирос, знаете ли, в белье и в рукава пальто... С какой стати я буду еще этим прохвостам за свои же папиросы платить пошлину, - и без того с нас, иностранцев, везде дерут... Думаю: дам таможенному французу, как давал немцу в Эйдкунене{157}, франк и прав! Хорошо. Приезжаем в Париж... Идем к осмотру... Подходит к нам плюгавый какой-то французишка и спрашивает: "нет ли чего?" Я по-французски не очень-то боек, так Наденька любезно так говорит, что ничего нет, объясняет, что мы русские и что я Conseillier d'Etat* в отставке... Француз улыбается... А я тем временем показываю ему два франка - отпусти, мол, с богом! А он, шельма, машет с улыбкой головой и велит открыть сундуки... Стал шарить... Вытащил одну коробку, другую, третью, четвертую... Скандал! Да еще, подлец, иронизирует: "Как же вы говорили, что ничего нет? У вас, говорит, целое bureau de tabac!**". Ну хорошо, жри деньги! А то водили нас по разным мытарствам, записывали в десять книг, пока не отпустили, продержавши целые полчаса. Нечего сказать, порядки! - с торжествующей иронией заключил Аркадий Николаевич, желавший, по обычаю многих россиян, надуть таможню.
______________
* Государственный советник (франц.).
** табачная лавка! (франц.).
Я, разумеется, не стал объяснять ему всей наивности этих специально русских жалоб и дипломатически молчал, не без интереса ожидая, как еще Аркадий Николаевич будет бранить европейские порядки. Поначалу, характер его брани обещал быть любопытным.
- Или, например, здешние извозчики... Я ему заплати по таксе да еще, кроме того, обязан давать на водку... Так и в гидах сказано. А если не дашь, он тебя обругает... Это, видите ли, цивилизация!.. Да тут везде обман, наглый обман... Слава богу, мы до такой цивилизации не дошли... У нас, у русских, еще совесть есть. Вчера, например, идем мы с Наденькой по Севастопольскому бульвару, видим вывеска: Cafe-Concert, entree libre...* Думаю: зайдем, взглянем. Входим, садимся, а уж гарсон подлетает: "Что, говорит, угодно?" - "А ничего не угодно!" - "Так, говорит, monsieur et madame**, нельзя!" Это, видите ли, entree libre... Да ты лучше за вход бери, а не обманывай... А европейское скаредство!.. В Австрии, например, считают, сколько ты булочек съел... Просто мерзость!
______________
* вход бесплатный (франц.).
** господин и дама (франц.).
- А в Берлине с нас взяли по 50 пфеннигов за то, что мы за обедом в гостинице вина не пили! - пожаловалась Надежда Павловна. - Конечно, не в 50 пфеннигах дело (хотя для экономной Наденьки именно в них-то и было дело), а в наглом обирательстве...
- А хваленая французская вежливость, про которую протрубили на весь мир! - заговорил снова Аркадий Николаевич. - Едем мы вчера утром в конке. Я, признаться, несколько свободно уселся - у них такие крошечные места! Так кондуктор-каналья, вместо того, чтобы подойти и вежливо попросить, крикнул на весь вагон, чтобы я дал другим место, да еще, обращаясь к кому-то, прошелся на мой счет и назвал меня "grov monsieur"*. Скотина этакая! А на железной дороге тоже! Один француз вошел в вагон первого класса, приложился к шляпе, без церемонии снял мои вещи, положил их на сетку и уселся на свободное место, да еще ехидно объясняет, что места в вагоне не для вещей, а для сиденья, точно я этого и без него не понимаю! Нечего сказать, любезность! Вот, спросите Наденьку, какая у них и любезность-то пакостная, как с ней приказчики в магазинах говорили!
______________
* "важный господин" (франц.).
- Не стоит об этом рассказывать! - заметила Надежда Павловна с видом оскорбленной скромности.
- Нет, ты расскажи, Наденька, какие двусмысленные комплименты отпускали тебе эти бесстыдники в Лувре.
Признаться, я удивился, ибо никогда не слыхал подобных нареканий на французских приказчиков, и еще в таких магазинах, как Лувр; да, по совести говоря, никак не мог даже и предположить, чтобы у них явилось особенное желание говорить Надежде Павловне, несмотря на ее моложавость, комплименты, да еще "двусмысленные".
- Что же они говорили вам? - спросил я Орешникову.
- По-видимому, как будто ничего особенного... Обыкновенная приказчичья любезность... французская манера говорить комплименты, но они при этом смотрели так нагло в глаза, улыбались так двусмысленно, что я, кажется, уже не молодая женщина, а краснела, как девочка... Может быть, француженкам это и нравится, а порядочные русские женщины к этому не привыкли! - с чувством благородного негодования сказала Надежда Павловна и прибавила тоном горделивого превосходства: - Мы ведь не француженки, слава богу!
Я опять промолчал. Надежда Павловна так уверенно говорила, что возражать было и напрасно, и нелюбезно. Мало ли есть дам - и преимущественно не из особенно красивых - умеющих в самых обыкновенных взглядах видеть покушение на роман.
- А едят-то как! - заговорил Аркадий Николаевич, - одна слава, что подают много кушаний, а их обед не стоит наших двух блюд. У нас встал из-за стола - и вполне доволен, даже пуговицу штанов хочется расстегнуть, а здесь? Отобедал и хоть снова садись за стол! Супы - вода... Мясо - не знаешь сам, какое... может быть, и настоящее, а может быть, ты собаку или кошку ешь... Еще бы! Мясо-то у них полтора франка фунт... и приходится изворачиваться.
- Человек за бортом! - Константин Станюкович - История
- Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Олег Ивик - История
- Тяжелый сон - Константин Станюкович - История
- История России. Алексей Михайлович Тишайший - Сергей Соловьев - История
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- Вторая мировая война: вырванные страницы - Сергей Верёвкин - История
- Социализм с русским лицом - Александр Елисеев - История
- Русь Татарская. Иго, которого не было - Константин Пензев - История
- Стив Джобс - Сергей Михайлович Иванов - История
- Французская революция, Гильотина - Томас Карлейль - История