Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но то иная реальность. В этой же мы просто съедим заранее приготовленный ланч на бесплодной земле – похожей на пустую страницу в конце главы, – земле столь голой, что все предметы, попавшие на ее дышащую горячую кожу, превращаются в объект насмешек. И здесь, под большим белым солнцем, я буду наблюдать, как Дег с Клэр старательно изображают, будто успешно обживают ту, иную, более гостеприимную реальность.
Я вам не объект рыночной экономики
Дег говорит, что он – лесбиянка в мужском теле. Попробуйте-ка это понять. Когда смотришь, как он курит в пустыне сигареты с фильтром, как пот, едва проступая на его лице, сразу же испаряется, а Клэр у зарешеченного заднего вентиля «Сааба» дразнит собак кусочками курицы, единственное, что приходит на ум, – вы цветшие фотокарточки на фотобумаге фирмы «Кодак», сделанные много лет назад и пылящиеся, как правило, в коробках из-под обуви на чердаках.
Вам они знакомы: пожелтевшие, мутные, на заднем плане всегда присутствует нерезкое изображение большой машины, а наряды выглядят удивительно стильно. Глядя на эти фото, поражаешься тому, как милы, печальны и наивны мгновения жизни, зафиксированные объективом, – ведь будущее по-прежнему неизвестно и еще только готовится причинить боль. В эти мгновения наши позы кажутся естественными.
Наблюдая, как дурачатся в пустыне Дег и Клэр, я вдруг понимаю, что до сих пор мои попытки нарисовать собственный портрет и портреты моих друзей удачными не назовешь – они слишком расплывчаты. Чуть-чуть поподробней о них и о себе – не помешает. Переходим к наброскам с натуры.
Начну с Дега. Около года назад машина Дега подкатила к тротуару напротив моего дома, ее номера штата Онтарио были покрыты горчичной коркой оклахомской грязи и насекомыми Небраски. Когда он открыл дверцу, на тротуар вывалилась груда барахла, среди прочего – немедленно разбившийся флакон духов «Шанель Кристаль». (Знаешь, лесбиянки просто обожают «Кристаль». Такие яркие, такие спортивные.) Я так и не выяснил, как у него оказались духи, но с этого момента наша жизнь стала значительно интересней.
Вскоре после приезда Дега я подыскал ему жилье – пустующее бунгало между моим и Клэр – и работу на пару со мной в баре «У Ларри», где он быстро стал кем-то вроде повелителя умов. К примеру, однажды он поспорил со мной на пятьдесят долларов, что сумеет заставить местную публику – скучных пустозвонов, неудавшихся За-За-Габор, второсортных байкеров, варящих кислоту в горах, и их байкерских телок с бледно-зелеными блатными татуировками на пальцах и лицами того отталкивающего цвета, какой бывает у выброшенных на помойку, намокших восковых манекенов, – он поспорил со мной, что до закрытия сможет заставить их пропеть вместе с ним «It’s a Heartache», – отвратительную, давно вышедшую из моды шотландскую любовную песню, которую ни разу не извлекали из музыкального автомата. Идея была абсолютно дурацкой, и, разумеется, я принял пари. Спустя пару минут, когда я, стоя в коридоре под висящей на стене коллекцией наконечников индейских стрел, звонил в другой город, внезапно в баре раздались немелодичное блеяние и рев толпы, сопровождаемые колыханием причесок «вшивый домик» и вялым рукоплесканием байкеров, не попадающим в такт песне. Не без восхищения я вручил Дегу его полтинник, пока какой-то устрашающего вида байкер обнимался с ним («Люблю я этого чувака!»), а потом увидел, как Дег положил купюру в рот, пожевал ее и проглотил.
– У-у-у, Энди. Человек – это то, что он ест.
* * *Поначалу люди относятся к Дегу подсознательно с опаской и подобно тому, как жители равнин, впервые попавшие на берег моря, с опаской принюхиваются к запаху морской воды. «У него – брови», – говорит Клэр, описывая его по телефону одной из своих многочисленных сестер.
ЗАГОНЧИК ДЛЯ ОТКОРМА МОЛОДНЯКА:
маленький, очень тесный отсек офиса, образуемый передвижными перегородками; отводится младшему персоналу офиса. Название происходит от небольших загончиков, используемых в животноводстве для откорма, предназначенного на убой молодняка.
Раньше Дег работал в рекламе (более того, в маркетинге) и приехал в Калифорнию из канадского Торонто, города, который, когда я его посетил, показался мне ожившей трехмерной телефонной книгой «Желтые страницы» – так все в нем было упорядочено, – приправленной деревьями и прожилками холодной воды.
– Не думаю, что я был приятным парнем. В сущности, я был одним из тех долбоебов, которые каждое утро, надев бейсбольные кепки, едут в спортивных машинах с опущенным верхом в деловую часть города, – самоуверенные и довольные тем, как свежо и впечатляюще они выглядят. Мне льстило, вызывало восторг и трепет то, что производители товаров западного мира видят во мне перспективного покупателя. Однако по малейшему поводу я был готов извиняться за свою деятельность – работу с восьми до пяти перед белесым, как сперма, компьютерным монитором, где я решал абстрактные задачи, косвенно способствующие порабощению «третьего мира». Но потом, ого! В пять часов я отрывался! Я красил пряди волос в разные цвета и пил пиво, сваренное в Кении.
Я нацеплял галстук-бабочку, слушал альтернативный рок и отвязывался в артистической части города.
НЕРВНЫЙ ВЫБРОС КЕТЧУПА:
это случается, когда человек долго насилует себя, загоняя вовнутрь свои чувства и отношение к окружающим, и тогда все это выплескивается на друзей и сослуживцев, абсолютно не подозревавших, что вам плохо.
История о том, как и почему Дег приехал в Палм-Спрингс, сейчас занимает мои мысли.
Поэтому я попытаюсь восстановить события, опираясь на рассказы самого Дега, собранные по крупицам за последний год, за долгие ночи совместной работы в баре. Начну с момента, когда, как он однажды рассказывал мне, он на работе испытал приступ «Синдрома больных зданий».
– В то утро в здании, где находился офис, окна не открывались, а я сидел в своем отсеке, любовно окрещенном загончиком для откорма молодняка. У меня все сильнее – до тошноты – болела голова от токсинов и вирусов, которые офисные вентиляторы гоняли туда-сюда.
ЛЫСЫЙ ХИП:
постаревший, «продавшийся» представитель поколения «детей-цветов», тоскующий о чистоте былых хипповских времен.
ЗАВИСТЬ К ЛЫСЫМ ХИППИ:
зависть к материальному благополучию и устроенности в этой жизни постаревших хиппи, которым повезло родиться в нужное время в нужном месте.
Разумеется, эти ядовитые ветры, сопровождаемые гудением белых машин и свечением мониторов, сильнее всего вихрялись вокруг меня. Бездельничая, я смотрел на экран в окружении моря бумаг для записей и плакатов рок-групп, содранных мною с дощатых заборов стройплощадок. Была еще маленькая фотография деревянного китобойного судна, раздавленного в антарктических льдах, которую я как-то вырезал из старого «Нэшнл джиогрэфик». Это фото я вставил в маленькую позолоченную рамочку, купленную в Чайна-тауне. Бывало, я подолгу не сводил с картинки глаз, но так и не мог полностью представить себе холодное, одинокое отчаяние, которое, должно быть, испытывают люди, попавшие в настоящую западню, – и от этого собственная участь казалась не такой уж и безрадостной.
Так или иначе, я не сильно себя утруждал и, по правде говоря, в то утро понял, что мне очень сложно представить себя на работе в этом же загончике года через два. Сама мысль об этом была нелепой и одновременно гнетущей. Поэтому я расслабился больше обычного. Приятное состояние. Эйфория перед уходом. С тех пор я испытывал это чувство еще пару раз.
Карен и Жеми, «компьютерные девочки», работавшие в соседних загончиках (мы называли наши отсеки то загончиками для откорма молодняка, то молодежным гетто), также были не в лучшей форме, и они тоже бездельничали. Насколько я помню, из всех нас Карен чаще всего разглагольствовала о «Синдроме больных зданий». У нее была сестра, работавшая рентгенологом в Монреале. Та подарила ей свинцовый фартук, и Карен надевала его, когда включала компьютер, – чтобы предохранить яичники. Она собиралась вскоре уволиться и устроиться на внештатную работу по вызову: «Больше свободы – легче встречаться с велокурьерами».
В общем, помню, я работал над рекламой гамбургеров для кампании, главной задачей которой, по словам моего озлобленного босса Мартина, некогда хиппи, было «заставить этих маленьких дьяволят так тащиться от гамбургеров, чтобы они блевали от восторга». Мартину, произнесшему эту фразу, был сорок один год. Сомнения, одолевавшие меня уже не один месяц относительно никчемности моей работы здесь, обрушились на меня с новой силой.
К счастью, судьба распорядилась так, что в то утро в ответ на мой звонок в начале недели (я поставил под сомнение полезность для здоровья микроклимата нашего офиса) пришел санитарный инспектор.
- Одна маленькая ложь - К.-А. Такер - Зарубежная современная проза
- Как соблазняют женщин. Кухня футуриста. - Филиппо Томмазо Маринетти - Зарубежная современная проза
- История моего безумия - Тьерри Коэн - Зарубежная современная проза
- С жизнью наедине - Кристин Ханна - Зарубежная современная проза
- Однажды я тебя найду - Ричард Мэдли - Зарубежная современная проза
- Неунывающие вдовушки - Ингрид Нолль - Зарубежная современная проза
- Баллада о Сандре Эс - Канни Мёллер - Зарубежная современная проза
- Потешный русский роман - Катрин Лове - Зарубежная современная проза
- Шлюхи-убийцы - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Бальная книжка - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза