Форма входа
Читем онлайн Иван Вольнов - Максим Горький
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Посмеиваясь и как будто не сожалея, он сказал:
- Все рукописи, записки мои арестовали и не отдают, должно быть, сожгли, черти!
Настроен он был хорошо: очень бодро, активно; трезво разбирался в событиях.
- Теперь - главное дело мужика на ноги ставить! Я там, у себя, организовал артель по совместной обработке земли, общественные огороды и ещё кое-что... Бедные мужики значение совместного труда отлично понимают.
Он похвалил мужиков ещё за что-то и тотчас же, как бы выполняя некую обязанность, обругал их за пьянство, за жадность.
- Привыкли в своих избах гнить, как покойники в могилах.
Был он с делегацией мужиков своего края у М.И.Калинина, был у Ленина. О Калинине кратко сказал:
- Староста - хорош! Мужикам очень понравился.
А на вопрос: какое впечатление вызвал Ленин, он ответил:
- От всякого интеллигента барином пахнет, а от него - нет!
О времени между 1917 и 1920 годами мне он ничего не рассказал, а на расспросы хмуро ответил:
- Зря болтался в разных местах.
После я узнал, что в 1918 году он дважды ездил в Сибирь за хлебом для Москвы, во вторую поездку очутился в Кунгуре среди анархистов, а затем - в Самаре, когда она была занята эсеровской "народной армией". Должно быть, именно в Самаре он близко наблюдал тех "вождей" партии эсеров, которые изображены им в повести "Встреча". Наша критика не обратила должного внимания на эту искреннюю и очень жуткую повесть, а она - один из наиболее ярких документов гражданской войны. Мне кажется, что здесь вполне уместно будет напомнить для характеристики Ивана Вольнова его предисловие к этой повести:
"Вам, мои единомышленники, далёкие, неведомые братья мои, и вам, с кем об руку боролся я, посвящаю я эту повесть, которую официальные архиереи от эсерства назовут бесстыдной и гадкой. Вам, кто в течение девяти ярчайших в русской истории лет не находит себе пристанища в стране своей, кто всем сердцем и всеми помыслами предан революции, но влачит жизнь жалкого обывателя, Надо опомниться и осознать ошибки. Я не зову вас перекрашиваться, - это самое бесчестное и постыдное, что только можно сделать, ибо м ы н е с у м е е м и с к р е н н о п е р е к р а с и т ь с я: м ы и з д р у г о г о т е с т а, (выделено М.Г.) - я только призываю вас к мужеству осознания ошибок. Всех перекрасившихся я мыслю нечестными и слабыми: в дни гонений на партию они испугались ответственности за ошибки и преступления её и, играючи, перелетели в чужой лагерь. Так же легко и безболезненно они продадут и новых хозяев своих, если к тому представится случай. Такова психология трусов, стяжателей и честолюбцев. Некоторые из фигур моей повести как бы утрированы. Да, мне хотелось ярче оттенить их слабость, никчемность или ничтожество. Я как бы сгустил краски. Но в жизни они были ещё слабей и противнее. Я хочу, чтобы вы, читая эту повесть, хоть в малой мере были искренни с собой и почувствовали, что мы почти слепы, что наши маленькие ущемлённые самолюбьица натёрли бельма на наших глазах, что Россия не отталкивала нас от себя, а наши самолюбьица превратили нас во внутренних и внешних изгоев".
В этих строчках особенно глубокое значение имеют слова: "Мы не сумеем искренно перекраситься, мы - из другого теста".
В 1928 году, зимою, в Сорренто, я спросил Вольнова:
- Настроение героя "Встречи", бывшего учителя Ивана Недоуздкова, это ваше настроение тех дней?
Он ответил, не задумываясь:
- Я считаю это настроение типичным для многих молодых эсеров в то время. В Самаре, а особенно после отступления из неё, очень многие партийцы рабочие и крестьяне поняли, в какую трущобу крови и грязи завёл их Центральный комитет партии. Были самоубийства, дезертирство, переходы к большевикам. В Недоуздкове есть кое-что моё - презрение и ненависть к вождям. Моё же настроение более определённо выражено в словах Недоуздкова Португалову и потом в сознании Португалова, когда он говорит: "Мы проиграли". Эти слова говорил я, когда приехал в Самару, увидал вождей и познакомился с настроением "народной" армии. Развелось в ней много бандитов. Большинство, конечно, обманутые мужики, они уже чувствовали, что обмануты, что вожди партии снюхались с царским офицерьём, а офицерьё ведёт крестьянство на расстрел, на гибель в своих хозяйских интересах. Страшные разыгрывались сцены...
Он рассказывал это сквозь зубы, глядя в пол, шаркая подошвой по кафелям пола.
- Слова Недоуздкова о непробудном пьянстве Наполеончика с партийными проститутками, - это о Викторе Чернове. Я сам ездил за город приглашать его на одно из важных партийных заседаний, он отказался, был пьян, окружён девками. Меня это так ошарашило, что я теперь не понимаю, как не догадался избить или застрелить его...
За всё время моего знакомства с Иваном это был единственный раз, когда его "прорвало". С глубоким отвращением и остро наточенной ненавистью он рассказывал о Чернове и других людях, которым он верил, кого считал искренними революционерами, и было ясно, что поведение партийных вождей в гражданской войне было ударом, который разрушил все верования Вольнова. "Герои" оказались морально ниже любого из "толпы" - вот к чему сводилась его угрюмая и презрительная речь и вот что было, видимо, наиболее тяжёлым моментом драмы, которую пережил Иван Вольнов, человек искренний и простодушный.
Сцена "Встречи", на которую он ссылался, в главном её смысле такова: Недоуздков говорит:
- Всё у меня оборвалось в душе, Португалов! Всё.
Недоуздков болезненно рассмеялся, хватаясь за голову.
- Ах вы, петрушки, социал-спасители!.. А эти самарские трюки Наполеончика, - какой ужас, какая гадость!.. Это непробудное пьянство, эти шатанья с партийными... (в тексте повести очень резкое и едва ли справедливое слово -М.Г.) по кафе и вертепам!.. А за Волгой лилась кровь... Охрипшими с перепоя голосами вы убеждали молодёжь идти спасать Россию. И молодёжь верила и умирала. Ах, проклятые, проклятые, подлые обманщики!..
- Ах, бросьте свое донкихотство! - сквозь стиснутые зубы проговорил Португалов. - Есть другой выход... - Он был бледен, хрустел пальцами. Ставка на демократию кончена. Мы проиграли. Но мы должны быть с народом. Не с царской сволочью, а с мужиками и рабочими. Мы должны предупредить Каппеля. Мы арестуем главнокомандующего и Сольского с его тупоголовыми министрами, открываем фронт и, вместе с большевиками, бьём по Каппелю. Других путей нет. Или - или. Или служба чёрному Дидерихсу, или переход к красным, с которыми народ...
Живя в Сорренто в 1928 году, Иван писал повесть, читал начало её, и мне казалось, что эта повесть будет наиболее зрелым произведением его. Начиналась она сценой возвращения эмигранта-революционера в деревню, его встречей на станции со своим отцом и торжественной встречей, которую устроила эмигранту деревня. В этом торжестве, смешном и трогательном, отец эмигранта не принимает участия, он, в стороне, спрятался под телегу и горько плачет. Из дальнейшего оказалось, что в 1906 году отец, желая спасти сына, выдал его товарищей полиции, а сын, узнав об этом, стрелял в отца и ранил его. Мне вспомнились слова Вольнова, сказанные им давно на Капри по поводу Азефа: "Бывало, что отцы выдавали детей жандармам". Повесть имела характер явно автобиографический, и я спросил Ивана: не его ли это отец? Он задумался, глядя на страницу рукописи, потом, встряхнув головою, хотел что-то сказать и - не сказал ни слова. А дня через два спросил неожиданно:
- Может быть, лучше - выкинуть отца-то?
Я посоветовал ему не делать этого.
- На мелодраму похоже, - пробормотал он, но тотчас же добавил: Впрочем, мелодрама - тоже правда. Если - плохо, так уж - всегда правда.
И не торопясь, взвешивая слова, рассказал:
- В 1906 году было такое - сына должны были арестовать за участие в террористическом акте: убил шпиона и ранил стражника, и сам был ранен; отец террориста, лесник, тоже участвовал в этом акте, но никак не мог помириться с тем, что сына повесят, и сам застрелил его, а потом покаялся попу, тоже эсеру, но поп - выдал его. И отца повесили в орловской тюрьме.
Рассказав, он помолчал и тихонько добавил:
- Об эдаких делах хорошо бы забыть.
В другой раз он сердито пожаловался:
- Тяжело писать! Чорт её дери, эту правду прошлого! Из-за неё ничего не видно...
Как раньше, он всё ещё поругивал деревню, мужиков; было уже ясно, что он делает это по привычке и по желанию быть объективным. Но уже и в словах и в глазах его сияла твёрдая вера, что бедняцкое крестьянство встанет на ноги. Он говорил:
- Годка через два-три увидите, как покажет себя мужик в колхозах! Замечательно покажет! Он умный, он свои выгоды четко понимает.
В нём, несмотря на его обычную сумрачность и перегруженность знанием страшного, сохранилась душевная мягкость, даже нежность, воспитанная, должно быть, грустной природой русской равнины. Он стыдился этих чувств, всячески гасил их, неумело пытался скрывать под личиной грубости и - не мог скрыть. Как раньше, на Капри, так и теперь, спустя почти двадцать лет, он снова на юге Италии восхищался красотой природы, её неутомимым плодородием и негодовал:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Иван Вольнов - Максим Горький бесплатно.
Похожие на Иван Вольнов - Максим Горький книги
- Читатель - Максим Горький - Русская классическая проза
- Четверо - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Обыск - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Из дневника учителя Васюхина - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Товарищи - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Сеть мирская - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Болото - Александр Куприн - Русская классическая проза
- Том 2. Произведения 1887-1909 - Иван Бунин - Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза
- Том 1. Повести, рассказы, стихи 1892-1894 - Максим Горький - Русская классическая проза
