Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно поэтому мы все больше и больше слышали о правах человека и все меньше и меньше – о национальной безопасности. Мы тратили больше на повышение благосостояния и меньше – на оборону. Мы позволили своим разведывательным службам расслабиться. Мы надеялись, а многие либерально настроенные политики давали нам для этого основания, что в «деревне величиной с Землю» существуют только добрые соседи. Лишь некоторые из нас осмеливались проявлять бестактность и заявляли, что лучшей основой добрососедства нередко является крепкая изгородь.
Итак, мир, более четкую картину которого мы видим сейчас глазами, промытыми слезами трагедии, был на самом деле таким всегда. Это мир риска, конфликтов и скрытого насилия. Такие ценности, как демократия, прогресс, терпимость, еще не стали господствующими. «Конца истории» мы достигли лишь в том смысле, что получили некоторое представление об Армагеддоне[14].
Теперь нам известно, что террористы бен Ладена готовили свои преступления не один год. Распространение их безумной, порочной идеологии (язык не поворачивается назвать это религией) происходило на наших глазах. Мы были слишком зашорены, чтобы замечать что-либо. Короче говоря, мир никогда не переставал быть опасным. Однако Запад потерял бдительность. Без всякого сомнения, именно в этом главный урок трагедии 11 сентября, и мы обязаны усвоить его, если не хотим, чтобы наша цивилизация прекратила свое существование.
Глава 1
Размышления о холодной войне
Картины на выставке
Во время работы над этой главой мне стало известно, что мой портрет в Лондонской национальной портретной галерее перенесли из зала современного портрета в зал исторического. Что ж, это абсолютно правильно. В конце концов, с того момента, как я покинула дом номер 10 по Даунинг-стрит, прошло уже 11 лет. Мир, как говорится, ушел вперед во всех отношениях.
К примеру, в 1990 году мы не могли и предположить, как велико будет воздействие информационной революции на бизнес, образ жизни и даже ход военных действий. Мы не могли себе представить, что всемогущая японская экономика окажется в состоянии глубокой депрессии, а Китай может развиваться так стремительно. Мы не могли предвидеть, что самая страшная угроза достоинству и свободе человека будет исходить от его способности с помощью генной технологии воспроизвести самого себя. И уж, конечно, даже самый дальновидный государственный деятель не мог предсказать ужасы 11 сентября 2001 года.
Мир, который существует сегодня, лучше всего понятен тому, кто хорошо знает, каким мир был вчера. А «мир, который был» – предшественник сегодняшнего мира доткомов, мобильных телефонов и генетически модифицированных продуктов – это свидетель борьбы не на жизнь, а на смерть, от исхода которой зависел дальнейший путь развития.
Конечно, вести разговор о холодной войне сегодня – значит возвратиться назад к эре длиной в целую жизнь, а не просто на полтора десятка лет назад. По правде говоря, как это неоднократно будет продемонстрировано в дальнейшем, основные реалии изменились значительно меньше, чем риторика. Однако изменения все же есть, причем такие, которые имеют огромное значение для мира.
Встреча в Праге
Споры о значении краха коммунизма будут продолжаться до тех пор, пока не исчезнут книги и издатели, готовые их публиковать. Во вторник 16 ноября 1999 года ряд основных участников тех драматических событий, в числе которых была и я, собрались в Праге, с тем чтобы представить свое видение истории. С того момента, когда чехословацкая «бархатная революция» привела к падению одного из наиболее жестких коммунистических правительств в Европе и установлению демократического режима, прошло уже 10 лет.
Я не участвовала в праздновании десятилетней годовщины падения Берлинской стены, которое состоялось в Берлине несколькими днями ранее. Это событие вызывало у меня чувство обеспокоенности. И вовсе не потому, что я страдаю ностальгией по коммунизму. Стена являла собой неоспоримое доказательство того, что коммунизм – это система порабощения целых народов. Президент Рейган был абсолютно прав в 1987 году, когда обратился к советскому лидеру с призывом: «Господин Горбачев, снесите же эту стену!»
Однако я не могла тогда, как не могу и сейчас, видеть в Германии просто другую страну, чье будущее зависит только от немцев, а не от кого-нибудь еще. Объединенная Германия, несомненно, вновь станет доминирующей державой в Европе. Было бы вполне дипломатичным, но в то же время и преступно наивным не замечать, что именно стремление Германии к господству привело на моем веку к двум ужасным глобальным войнам, которые унесли жизни сотен миллионов людей, в том числе девяти миллионов немцев. Немцы – культурный и талантливый народ, однако в прошлом они не раз демонстрировали поразительную неспособность ограничивать собственные амбиции и уважать своих соседей.
Хорошее знание прошлого и неопределенность будущего заставили нас с президентом Миттераном, при не слишком эффективной поддержке президента Горбачева, предпринять попытку замедлить процесс объединения Германии. Увы, наша попытка провалилась – отчасти из-за того, что у администрации США была иная точка зрения, но главным образом потому, что немцы взяли дело в свои руки, – однако они, в конце концов, имели на это право. К счастью, объединение произошло в рамках НАТО, что предотвратило образование опасного неприсоединившегося государства в центре Европы. Положительным было и то, что немцы получили возможность ощутить возврат контроля над своей собственной страной (будучи патриотом, я не отрицаю чужого права на патриотизм). Вместе с тем было бы лицемерием притворяться, что у меня нет серьезных опасений по поводу возможных последствий объединения Германии. Я не поехала в Берлин в октябре 1999 года, чтобы не портить торжества.
Совсем другое дело – встреча в Праге. На нее я очень надеялась попасть. Чехи пострадали и от нацизма, и от коммунизма. Оставленные демократическими государствами на произвол судьбы перед лицом агрессии обоих тоталитарных режимов, они слишком хорошо понимали необходимость бдительности.
Я всегда любила европейские города, которые в свое время находились за «железным занавесом», – Санкт-Петербург (за его великолепие), Варшаву (за ее героизм), Будапешт (за его изысканность). Но Прага – самый прекрасный город, в котором мне когда-либо довелось побывать. Она настолько прекрасна, что это сыграло определенную роль в ее судьбе. В 1947 году историк А. Дж. П. Тейлор спросил тогдашнего чешского президента Эдварда Бенеша, почему чешские власти не оказали более серьезного сопротивления Гитлеру, захватившему Чехословакию в 1939 году. Бенеш мог бы ответить, что чехи, поверившие обещаниям Германии, были захвачены врасплох. Или что их армия была слишком малочисленна для серьезного сопротивления. Однако вместо этого, к удивлению Тейлора, он распахнул окно своего кабинета, из которого открывался вид на неповторимые красоты Праги, и заявил: «Вот почему мы уступили без боя!»
Чешская Республика была среди наиболее успешно развивающихся посткоммунистических стран, главным образом благодаря дальновидной экономической политике ее бывшего премьер-министра, моего давнего друга и гениального, по Хайеку, экономиста Вацлава Клауса. Ему, однако, не удалось бы добиться таких успехов, если бы чехи не сохранили интуитивного понимания того, как можно заставить работать гражданское общество и свободную экономику. Это понимание было заложено в исторической памяти, вкрапленной в их культуру: не стоит забывать, что до Второй мировой войны Чехословакия имела такой же доход на душу населения, как и Франция. Чехи – это люди, которые всегда знали, как надо жить и как надо работать. Именно по этим причинам я с радостью приняла приглашение посетить Прагу, куда должны были также приехать Джордж Буш-старший, Михаил Горбачев, Гельмут Коль, Лех Валенса и мадам Даниэль Миттеран (как представитель своего покойного мужа).
- Письма к брату Тео - Ван Гог Винсент - Зарубежная публицистика