Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Серый вылез из машины и говорит:
- Зря вы его. Дурак он с детства. Теперь и эту придется.
И они женщину тоже сильно о столб ударили. После погрузили обоих в машину и на свалку вывезли, а там в трубу какую-то засунули. И никто бы ничего не узнал, если б эта женщина живой не оказалась чудом. Очнулась она в трубе, выползла на дорогу - ее кто-то подобрал. А потом она уже рассказала все, как было - как к ней в ресторане подошли двое, когда она своего Гену ждала, а он опаздывал, подошли и говорят:
- Плати.
Она не поняла, в чем дело и спрашивает:
- За что платить?
Тогда эти двое по лицу ее ударили и по печени, вытащили на улицу и поволокли к машине, где их Серый ждал. Она милиционера увидала, кричать начала, но милиционер мимо прошел, наверно, не заметил. А дальше, отвезли ее на окраину, ну а там еще и Филя подвернулся.
Серого потом, конечно, нашли. И тех двоих, кто с ним был, тоже нашли.
На суде судья спрашивал их, как они могли такое совершить, а они говорят:
- Мы ж, - говорят, - не знали, что она не проститутка.
Сидит сама в кабаке, мы ей говорим - плати, а она не платит. Если б знали, что она просто баба, мы б ее не тронули.
- А человека убили, - судья спрашивает, - зачем?
- Филю, что ли? - говорит Серый.
- Филю.
- Филю мы вообще совершенно случайно убили. При чем тут Филя? Филя тут ни при чем. 1989
СТАРИЧОК
Вышел на улицу старичок. Наверно, в магазин или еще куда, по своим надобностям. А на улице вечер почти и скользко. Но он все равно вышел. Дома хоть и телевизор, и газету сегодня приносили, а все ж... На улице люди ходят, окна светятся изнутри красиво, шум разный, жизнь всякая. Только вот скользко и вечер почти. Он, старичок то есть, может, и раньше бы вышел, да к нему гость приходил от завкома. Год как вчистую на пенсии, а его помнят. Недаром, выходит, до семидесяти лет без малого горбатился. Теперь уже год отдыхает по старости, а этот, от завкома, пришел.
- Как, - говорит, - жизнь, Семеныч?
А старичок говорит радостный:
- А что жизнь? Жизнь - она и есть. Да. Только Степаныч я.
- Я и говорю Степаныч, - говорит этот от завкома. - Ты, Семеныч, глохнуть, что ли стал? А я тебе, значит это, удостоверение принес. "Ветеран комтруда" называется. На вот торжественно, распишись. И ценный подарок, значит это. Тоже распишись, тут вот, где пять рублей. Бери и держи хвост котлетой, бабке - привет от завкома.
- Нету бабки. Пять лет уже как.
- А, ну, значит это.
Гость сложил ведомости в красную папку и ушел. А старичок весь день дома просидел с удовольствием - удостоверение читал, подарок рассматривал. Хороший подарок. Пушка вроде бы на вид, блестящая такая, гладкая, а потянешь за дуло - и вылезает из него штопор. Красиво. Не зря, значит, горбатился до семидесяти лет без малого. Помнят там, в завкоме. Надюха, жалко, не дожила. Так бы оно еще веселей сейчас было. А так, конечно, не то.
Короче, сложил старичок подарок с удостоверением в шифоньер, подогрел себе на первое супу из пакета, на второе пельменей рыбных сварил, поел, помыл тарелку, выкурил сигаретину "Прима", дым в форточку пуская, надел костюм, тот, что с Надюхой в военном магазине покупали то ли на серебряную свадьбу, то ли на шестьдесят лет, в общем, когда в ресторан ходили. Балюк тогда еще салат испортил, водку в него уронил вместе с рюмкой. Так и выкинули салат.
Сверху старичок шапку надвинул, полупальто-московку на все пуговицы застегнул, обулся хорошо, в бурки - сосед Яшка ему недавно сшил, перед тем, как сгореть от денатуры. Хорошо сшил, по ноге. Только подошвы резиновые не успел притачать, как обещал - сгорел. Теперь, конечно, бурки скользят, а если мокро, то и промокают. Но когда мокро, старичок их не носит. Были бы галоши, тогда другое дело, но галошей нигде нету. И куда они, интересно, подевались? Раньше же сколько было галош, да. Теперь нету.
Запер старичок дверь на оба замка и вышел на улицу. Наверно, в магазин решил сходить, хлеба купить или, может, колбасы. У них в магазине часто колбасу выбрасывают, рублевку. Хорошая колбаса, по рублю кило. А если ее отварить, то совсем получается вкусно. Любит старичок, чтоб вкусно. Он и молодым это любил. Селедочку с луком, картошку в духовке испечь. А то еще борщ Надюха варила с коровьими хвостами. Вкуснейшая вещь, да. Хорошо. Только улица, черт, перед вечером сильно остыла, ветер порывами задул нервно, снег сколючился, по щекам просекает и скользко. И опять чего-то старичку Балюк покойный вспомнился. Ведь не попробовал он тогда салата. Не успел. А подарок красивый от завкома, надо ж придумать - пушка, а в ней штопор. Ну дают, и всего пять рублей. Не разогнались, конечно, в завкоме, но все ж таки помнят, что до семидесяти лет без малого честно. И не из-за денег, как другие. Что деньги? Что на них покупать, на эти деньги? Костюм есть, московка, плащ тоже хороший, с подстежкой - сын забыл, когда на похороны Надюхины приезжал, ботинки, телевизор, холодильник, бурки вот. Все есть. За квартиру заплатить, газету выписать, поесть чего-нибудь, а что еще? Ну Надюху похоронить много стоило, это - да. Так это когда было! И дождь лил проливной. Если б не дождь, гораздо дешевле бы обошлось. Галоши, правда, надо купить к буркам, да нету их нигде. В магазине сказали: "Не выпускают промышленностью". А так какие деньги! И пенсия-то остается. Если б еще выпивал, так может, и не хватало, а без этого - свободно. Так что, не в деньгах дело. Не из-за них до семидесяти лет без малого. Вот и в завкоме понимают. Пушку подарили со штопором. Жаль все-таки, что не выпивает он давно и что бурки Яшка резиной подбить не успел, как обещал, скользко без резины ходить, а галош нету.
Старичок осторожно ступал маленькими шагами, не отрывая ног от обледенелого тротуара, ступал не спеша, с разбором - спокойно и аккуратно. Поэтому совсем непонятно было, почему он вдруг судорожно взмахнул руками и опрокинулся на спину, почему не стал, кряхтя и потирая ушибленные места, подниматься, а остался лежать в желтом свете вспыхнувшего в этот миг уличного фонаря, быстро желтея лицом.
И вообще - зачем выходил человек, когда почти вечер и так скользко?
Непонятно. 1989
МНЕ ХОРОШО
Они мне сказали:
- Конечно, тебе хорошо. Руки-ноги есть, чего еще надо?
А я говорю:
- Мне хорошо? Хорошо.
И отрубил себе правую руку. По плечо. А левой рубить, знаете, как неудобно? Рубишь-рубишь, рубишь-рубишь...
А они говорят:
- Подумаешь, левая ж рука осталась.
А я говорю:
- Да?
И отрубил себе левую руку. Одной левой отрубил. И тоже по плечо. Чтоб знали!
А они говорят:
- А-а, - говорят, - самострел, самострел! Под суд его, собаку такую!
А я говорю:
- Ну, - говорю, - хорошо!
И пошел. Под их суд.
А они говорят:
- Конечно, тебе хорошо. Три года дали. Три года - это вообще и за срок даже не считается.
А я говорю:
- Так я ж, - говорю, - зато теперь без рук.
А они говорят:
- Ну и что, что без рук? Да без рук настоящий - наш - человек может не то что жить полнокровной жизнью и трудиться не покладая рук, но и детей рожать наших.
А я говорю:
- Хорошо. Я вам сделаю, - говорю.
Взял и родил. Хоть и намучился. Оно без рук, знаете, как рожать? Рожаешь-рожаешь, рожаешь-рожаешь...
А они говорят:
- Да ну, родил! Тоже, - говорят, - эка невидаль! Вот если б ты, допустим, умер - и без рук. Тогда - да.
А я им говорю:
- Ладно, - говорю, - черт со с вами. Нехай будет по-вашему.
А они говорят:
- Нехай. Потому что все равно ж будет по-нашему. Тут и сомневаться зря.
- А я, - говорю, - и не сомневаюсь. Чего это мне сомневаться с грудным дитем на руках? И без рук. И после того, как того... Нечего мне сомневаться. И не в чем.
Поэтому лег я куда положено и лежу. Пою пионерскую песню:
"Эх, хорошо в стране Советской жить!
Эх, хорошо страной любимым быть!"
А они говорят:
- Конечно, хорошо тебе лежать, петь. Ты отмучился.
А я говорю:
- Да. Мне хорошо. Чего и вам всем желаю. Но только - чтоб всем-всем-всем.
А они говорят:
- Спасибо. Желать не вредно.
А я говорю:
- Пожалуйста, ради Бога.
А они говорят:
- Забивай.
А я говорю:
- Ни-ни-ни. Я сам.
Правда, с дитем на руках и без рук, и после того, как уже, и изнутри, знаете, как забивать? Забиваешь-забиваешь, забиваешь-забиваешь...
Но я хорошо забил, крепко. Несмотря ни на что. Потому что привык. Человек же, он ко всему привыкает - и к хорошему, и к плохому. Но к хорошему, конечно, быстрее. 1990
НАРУШЕНИЕ ФУНКЦИЙ
Кеша и Стеша очень отца боялись. А как они могли его не бояться, если он их всегда бил? И маму бил. Он и свою-то мать мог ударить, когда пьяный. А когда трезвый, он никого не бил. Потому что дрожал и стучал зубами. Но таким он бывал только по утрам. А до работы доберется - и хорош. Указ, не Указ - к девяти часам - как штык. Ну и по шабашу - это само собой. Там уже до упора. И каждый день одно и то же самое:
- Я, - говорит, - не могу идти в этот ихний тараканник, я под забором спать буду.
- Полное собрание сочинений. Том 8. Педагогические статьи 1860–1863 гг. Прогресс и определение образования - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Мне хочется сказать… - Жизнь Прекрасна - Поэзия / Русская классическая проза
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Сборник рассказов - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Мертвые боги (Тосканская легенда) - Александр Амфитеатров - Русская классическая проза
- Избранные проявления мужского эгоизма. Сборник рассказов - Марат Абдуллаев - Русская классическая проза
- Мы отрываемся от земли - Марианна Борисовна Ионова - Русская классическая проза
- Маскарад - Николай Павлов - Русская классическая проза