Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это все «минусы» в моей биографии с позиций чиновников специальных ведомств. «Минусы» в Отечестве, куда так долго и терпеливо добивался приехать мой отец и где мы оба получили урезанные права на всю оставшуюся жизнь. К «минусам» отношу и свою аполитичность, и доброе отношение к людям, приобретенные от гуманитарно-воспитанного в гимназии отца, его веры в Бога.
Рос я послушным и боязненным — мне доставалось от родителей меньше, чем сестре. Матушка постоянно занималась хозяйством, уделяла нам немного времени. А с отцом нас связывало лишь короткое время после службы.
С ним мы бывали на берегу залива, куда приходили рыболовецкие баржи — «киржимы» — небольшие буксиры. Туда же приходили порыбачить — вокруг нас всегда собирались ребятишки. Заглядывали на плот, где разделывали только что выловленную рыбу, готовили зернистую икру из распотрошенных белуг и осетров — главного богатства этих мест. Иногда посещали механические мастерские и с интересом наблюдали за работой рабочих — слесарей и сборщиков. На спортивной, плохо оборудованной, площадке отец показывал упражнения на перекладине и кольцах. Мы были в восторге.
Помню, как однажды, в поисках отца на промысле, я оказался на открытой веранде большого одноэтажного дома, где жили рабочие, и на табурете, возле входа в квартиру Сорокиных, увидел детских размеров гробик. В семье случилось горе, и предстояли похороны годовалого ребенка. Трагедия случившегося и вид детского гроба произвели на меня такое сильное впечатление, что залился слезами, и, забыв об отце, стремглав бросился домой, ища спасения у матери от неизбежности смерти. Мне было всего пять лет, и это, наверное, было самым сильным изо всех моих детских впечатлений. Видения смерти, кладбища и могилы ввергали меня с тех пор всегда в безысходное состояние страха, а вернуться к душевному равновесию позволяли лишь живые и говорящие люди. Мысль, что все останется, а меня не будет, страшила меня.
Круглый год, как и все дети промысловиков, мы играли на громадной территории промысла, отгороженной от местных жителей громадным каменным забором. Родители были уверены в надежности забора, и нам была предоставлена полная свобода действий. Играли во все детские игры, но иногда наступали дни, когда на смену играм приходило творческое вдохновение что-то мастерить, строить. Я с большим удовольствием, кроме шашек, кинжалов, ружей и пистолетов, мастерил из мягкой «балберы» (поплавков для невода) шлюпки, лодки, баркасы. Вместе с отцом запускал в небо «змея», собирая вокруг восхищенную детвору.
Так протекало мое детство в Иране.
4.Личность отца сыграла большую роль в моем формировании, и мне хочется рассказать кое-какие подробности из его жизни.
Родился отец в станице Ветлянинской, Камышинского уезда, Астраханской губернии в казачьей семье и рос в станице, рядом с Волгой, где летом с ватагой босоногих мальчишек пропадал на реке, в садах и на бахчах станичников.
С детства у него обнаружились музыкальные способности. Родители определили его в церковный сельский хор. Так он впервые столкнулся с пением, а уже потом, в бытность на советском промысле в Пехлеви, стал руководителем хорового кружка в клубе.
Когда подошло время учебы, степенного и уравновешенного Петю, решили определить в 1-ю Астраханскую мужскую гимназию.
У меня сохранилась фотография последнего года пребывания отца в гимназии. В углу небольшого картона штамп: «Роговенко, Астрахань.», а с хорошо сохранившейся фотографии смотрит молодой человек в гимназической косоворотке. Лицо спокойное, на близоруких глазах пенсне, какие носили в те времена интеллигенты. Ровный ряд светлых волос и гладкая прическа на сторону.
Пробыл он в гимназии положенные восемь лет. Закончил с хорошим аттестатом. Особых успехов достиг в гуманитарных науках и остался гуманитарием до конца жизни.
Из его документов тех лет сохранилась небольшая книжица, в потрепанном коленкоровом переплете, так называемый «Порядок», в котором гимназисты записывали расписание уроков, сведения о школьной программе, интересные мысли из книг. Были в нем оценки из аттестата зрелости, с выведенным общим баллом по всем предметам.
Классическая гимназия, по рассказам отца, могла по составу преподавателей поспорить и с высшими учебными заведениями. Особенно сильны были преподаватели русского языка и словесности, языковеды-европейцы и языковеды-латинисты, преподаватели Закона Божия. По этим предметам (языки — английский, французский, немецкий, латинский, греческий, а также по Закону Божьему) отец имел высшие оценки — 5. Зато по математике стояла лишь 3, что свидетельствовало об отсутствии интереса к точным наукам.
Увлекался он также историей, мы с интересом слушали его повествования на исторические темы о жизни России.
Гимназия привила ему и вкус к чтению. Большую часть свободного времени он проводил за книгами. Я помню литературные журналы «Новый мир» и «Сибирские огни», ежегодно выписываемые в Иран.
Отсутствие советского гражданства и пребывание в Иране лишили его возможности получить высшее образование, и он, обладая незаурядными способностями, эрудицией и кругозором, как-то затерялся среди обычных людей средних способностей.
От отца любовь к книгам унаследовал и я. Но дома книг не было, приходилось пользоваться библиотекой. Отец всегда интересовался моим выбором. Давая советы, он делал упор на русскую и европейскую классику.
Сам он увлекался Достоевским, так как Федор Михайлович был близок ему своими философско-христианскими взглядами, идеей любви к ближнему, прощению грехов людских. Я помню литературные чтения в кругу семьи, главы о душевных муках и переживаниях Ивана, Дмитрия и отзывчивого на страдания Алеши Карамазова — отец читал эти главы с подъемом, и мы всерьез воспринимали все происходящее.
Верующий человек, он без ханжества и лицемерия исповедовал христианскую мораль и заповеди.
Петр Акимович не проявлял к окружающим чувства неприязни, высокомерия, превосходства — он умел сдерживать их, а его мягкая и добрая улыбка располагала к нему людей.
В вопросах веры он не признавал давления. Отрицал схоластический подход к вопросам совести и религии, и нам, воспитывавшимся в советской школе, где не изучали Закона Божия, говорил: «Вы свободны сами определить свой выбор — это дело вашей совести».
За все годы, прожитые в семье, я не слышал религиозных проповедей отца. Обстановка в доме была нравственно-доброжелательной, отношения родителей уважительными.
Когда разговор заходил о революции и преобразованиях в России, я, не понимая сути многих общественных перемен, понимал на чьей стороне находится отец — демократ и либерал — кого поддерживает, кого осуждает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Пушкин и финансы - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Культурология
- Зона - Алексей Мясников - Биографии и Мемуары
- Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944 - Антуан де Сент-Экзюпери - Биографии и Мемуары
- Александр Грин - Алексей Варламов - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары